Читать интересную книгу Операция «Купюра» - Инна Тронина

– Да заткнись ты! – Ружецкий встряхнул брата за плечи, повернул к себе лицом. И Всеволод вдруг ощутил себя маленьким мальчиком, который должен слушаться старших. Только лишь повиноваться – и всё. – Это, конечно, не близкий конец – угол Энгельса и Просвещения. Но ничего, на колёсах доберёмся быстро. Это же ясно, как дважды два – мы после этого письма тебя одного не оставим. Или у них, у бандитов, по-другому принято?

– А вот так – вспомни Кулакова и Баринова. Или сам стреляйся, или грузовиком тебя раздавят. Может, у них головы только так и варят, – предположил Грачёв. – Ты же знаешь этих ребят. И понимаешь, что они меня всё равно в покое не оставят. Ты же не сможешь всё время меня охранять…

– Давай сегодняшний день проживём, а там видно будет. Да, кстати! – Ружецкий о чём-то вспомнил. – Минц, кажется, знал о письме? Вы же с ним утром у Горбовского о чём-то таком перемолвились. Или я неправильно понял?

– Я ему в коридоре показал письмо и решил, что всё ясно. Сашку как раз Захар вызвал, когда тот мимо меня пробегал. А Минц, оказывается, сразу же после этого вызвался летать в Москву вместо Тенгиза или Гагика. Мне он объяснил, что принял смертный приговор за послание Лили Селедковой, о которой я и думать забыл. Захара Канунников попросил помочь, выделить человека. А у наших кавказцев свои обстоятельства. Нанули что-то вдруг на ревность пробило, а Ани в больнице лежит. Вот так всё и получилось.

– Я бы на месте Львовича что-нибудь поумнее придумал! – зло сказал Ружецкий. – Ну, теперь ты понимаешь, что он за фрукт? Ещё и издевается над человеком, которого действительно приговорили!

– Мне кажется, что он не так бандюков боится, как бабу хочет, – хмуро сказал Всеволод и снова вспомнил про свой пистолет. – В «Космосе» много «ночных бабочек» вьётся, вот он и решил гульнуть маленько. Он давно рвёт и мечет, и на Лильку ещё заглядывался…

– Честно сказать, даже я от него такого не ожидал! – признался Михаил. – Кем угодно считал его, только не трусом. Особенно если дела тебя касается – хотя бы в память бати… Он отлично знает, что такое пустой лист! И какой идиот станет показывать посторонним любовные письма, даже если и получит? Надо же, засела ему твоя Лилька, прямо покоя не знает! Зачем в Москву-то ехать – вот же она, блондинка, в Ленинграде! И, ты говоришь, телом торгует. Раз ты не ревнуешь, видов на неё не имеешь – флаг ему в руки и барабан на шею! – Михаил, постукивая кулаком о раскрытую ладонь, суженными глазами смотрел в окно, и словно видел там Минца. – Вот ведь избаловали мальчика – ни в чём отказа знать не хочет! Захотел бабу – и друга в опасности бросил. Я всегда говорил, что Львовичу в органах делать нечего. А ты, помнится, возражал, и Андрей Озирский тоже. Жаль, что он раненый лежит в госпитале, а то сейчас помог бы тебе тоже, не сбежал бы никуда. И Геннадий Иваныч гриппует, голова наша светлая! Как по закону подлости всё – одно к одному. Ладно, ты собирайся, а я сейчас Светке позвоню.

Ружецкий снял трубку городского аппарата. Всеволод тупо смотрел в зеркало, висящее на стене около двери, и водил по его холодной поверхности пальцем. Зеркало запотело от дыхания, и Грачёв вяло подумал о том, что дышит, возможно, последние часы. Не надо впутывать сюда Мишку, всё равно от них не отвертишься…

Всеволод скривил губы и увидел, что за сегодняшний день они выцвели. Лицо заросло щетиной, потому что забегался и забыл днём лишний раз побриться. Надо же, как сражаются бандюки и теневики за свои купюры! И какой только идиот придумал, что деньги у нас «деревянные», никому не нужные? Со своих баррикад кинулись в сберкассы все эти демороссы, позабыв о том, что советский рубль – просто фантик.

– Светка, ты не ложись пока, – сказал Михаил в трубку, боком присев на свой стол. Он зачем-то прикрыл ладонью микрофон, и брат заметил тонкую проволочку обручального кольца, гранёную запонку на манжете рубашки. – Мы с Севкой приедем. Что? Ага, сейчас выходим. Он у нас переночует, ладно? Не возражаешь? Ну и умница. Я потом тебе всё объясню. Целую, жди! – Ружецкий положил трубку. – Всё, порядок. Едем!

Михаил стал надевать дублёнку, но в это время распахнулась дверь, и влетел Тенгиз.

Ещё с порога, схватившись за косяки, он выдохнул:

– Ну? Что надумали?

– Едем с Севкой ко мне в Шувалово. Ему на Кировский сейчас нельзя. А потом, когда возьмём эту кодлу, может, и обстоятельства изменятся.

– Я с вами! – отрубил Тенгиз. – Мы должны быть все вместе в такое время. Не бойся, ночевать у тебя не буду – такси возьму.

– Батоно, может, мне доверишь? – спросил Ружецкий, надевая шапку за створкой шкафа.

– Я чего говорю, Мишико? Все вместе! – Дханинджия пытался отдышаться, но никак не мог. – Чем нас больше, тем лучше. Верно, Севка?

Грачёв понимал – брат не хочет, чтобы Тенгиз ехал с ними. Секунду подумав, Ружецкий хлопнул себя по лбу.

– Ты ребят своих довёз до дома?

– Нет, только в метро посадил. Большие уже, сами доберутся. А что?

– Да тебе тут недавно Нанули звонила! Я ещё подумал – зачем, если ты только что дома был? Она сказала, что Медея заболела, на грипп похоже. Просила тебя побыстрее приехать, а у ребёнка температура высоченная. А я тут замотался и забыл совсем…

– Медико? – Дханинджия оторопел. – Она же утром здорова была!..

– Ты же знаешь, что грипп внезапно начинается. Р-раз – и затрясло! Так что езжай домой – там ты нужнее…

Ружецкий незаметно наступил на ногу Грачёву, который сразу не сообразил, в чём дело, и удивлённо уставился на брата.

– Нанули боится, что «неотложку» вызывать придётся, в больницу ехать…

Михаил мысленно умолял Тенгиза не звонить жене и не перепроверять его слова. Похоже, внушение сработало, и батоно сдался.

– Ладно, Мишико, если так, то я пойду. Нанка ничего не просила по дороге купить? Может, в аптеку надо?

– А что ты сейчас купишь? По крайней мере, Нанули по этому поводу ничего не говорила.

– Ну, до завтра! – Дханинджия заторопился. – Вы уж поосторожнее там, ребята. Если бы не такие дела, я сейчас бы с вами поехал…

– Конечно, конечно, я всё понимаю! Они если и ждут меня, то около дома. И «хвост» проверим, не волнуйся…

– Жестоко, конечно, но что поделаешь? – Ружецкий говорил несколько смущённо, и вроде даже оправдывался. – Пять человек детей у него. Если что случится, век себя казнить буду. А так не за что бы не отвязался – я батоно Тенгиза знаю. Это тебе не Минц.

Ружецкий два раза повернул ключ в замке, вытащил его и подбросил на ладони. И в ту секунду, когда с порога взглянул в тёмный кабинет, сердце его болезненно сжалось.

– Мишка, а вдруг он действительно не понял? Ну, я Сашку имею в виду…

– Ничего, Львович свой интерес всегда понимает. Предрекаю – он далеко пойдёт. И в Лионе, в штаб-квартире Интерпола, заседать станет. А мы тут загнёмся, на мелкашке, никому не ведомые. Или сейчас рядком ляжем на кладбище – помяни моё слово.

– Да не каркай ты – и так тошно! – Грачёв шёл так быстро, что брат еле за ним поспевал. – После такого письма всё может быть. И не обязательно сегодняшним вечером – когда хочешь.

– Может, конечно, – обречённо вздохнул Ружецкий, будто моментально утратив силу и уверенность. – Но я тебя всё равно не брошу – пока живой…

* * *

Они спустились с крыльца и вышли на тёмный Литейный. Завернули за угол, на парковку, и Всеволод первый подошёл к своим «Жигулям».

– Кто поведёт? – Он достал из кармана ключи.

– Конечно, я. Ко мне же домой едем! – Михаил открыл дверцу, по-хозяйски уселся за руль, включил двигатель на прогрев.

Всеволод достал щётку, обмахнул стёкла, крышу; но движения его были вялыми. Он смотрел на машину так, словно она ему уже не принадлежала, и потому делал лишь самое необходимое.

– Ладно, давай. «Жигуль» же, считай, наш общий – отцовский.

И про себя подумал, что бандиты не оставили ему времени даже на то, чтобы сходить к нотариусу и завещать машину брату.

Прикинув, что мотор уже прогрелся, Михаил задним ходом вывел «Жигули» на Литейный и рванул к мосту. Проспект почти опустел, из переулков ползла мозглая сырость. Дома сплошной стеной стояли по обеим сторонам магистрали, из-за чего она походила на длинный коридор. Свет фар выхватывал из темноты грязные кучки снега, а впереди темнел звенящий от мороза невский простор.

Братья молчали, думая каждый о своём. Всеволод смотрел в сторону набережной Робеспьера и вспоминал весь сегодняшний день, от начала до конца. Почему-то сознание зацепилось за эпизод с Минцем. Откуда Сашка взял, что Лилия Селедкова может прислать ему письмо? Ведь она пропала сразу же, даже ни разу не позвонила. Всеволод её действительно почти забыл, а уж она-то его – и подавно.

Действительно, хорошо, что нет жены и детей. Если сейчас убьют, плакать будет особенно некому. Ну, мать, конечно, наденет траур, старшая сестра Оксана – тоже. Обе скажут, что неблагодарного сына Бог наказал за то, что в Ленинград тогда уехал. Насчёт отца они уже так сказали, так что подозрения не беспочвенные.