третью.
— Ох ж ты блин! — Душ здесь не принять, но что за ванна стояла?!
Изогнутая, на ножках, такая красивая и манящая! Интересно, а она быстро наполняется? А если я в неё залезу, не усну ли? Было бы неловко смущать начальство своим хладным трупом по утру. Мне казалось, я на ногах еле стояла, но как увидела это фарфоровое чудо, или из чего делают ванны богатеи, как всё же не удержалась.
На полочках в изящном шкафчике стояла батарея самых разных баночек с маслами и пенами. Пока набиралась вода, не поленилась перенюхать все. Наверное, тот коктейль из запахов, который я смешала, выйдет похлеще моего перцового баллончика, но мы — девочки — ведь этого достойны, не так ли?
Надо было ещё вина с собой прихватить. Хотя, кому я вру, даже моей наглости не хватило бы на опустошение хозяйского погреба.
Из приоткрытого окна доносилась приятная прохлада, дразнящая моё тело, когда я залезала в горячую воду.
— Пожалуй, я останусь здесь жить…
Блаженно прикрыла глаза. В голове роилась куча вопросов, которые я хотела бы задать Зинаиде, а ещё так и не спросила Марка про его брата. Хотя, как бы я спросила? У меня во рту было слишком много языков.
Я всегда очень щепетильно относилась к личной жизни в том плане, что никого-то в неё и не впускала. Не из-за какого-то горького опыта или принципиальных убеждений, просто так сложилось. Я не умела, да и не умею жить иначе. Именно поэтому общаться с Максимом и дальше будет нечестно по отношению к нему, каким бы хорошим и приятным он ни был. Хотела бы я сказать, что, если бы мы встретились с ним в другое время, в другом месте, то всё сложилось бы иначе, но это совсем не так. В самом начале меня в нём что-то сильно напрягло, и до сих пор это так никуда и не делось.
Я не могла даже самой себе ответить, что именно. Возможно, как раз та самая угроза моей личной и самостоятельной жизни. А человек ведь хороший, сотни девушек мечтают о таком как он, и мне нельзя быть собакой на сене. Это было бы вселенской несправедливостью.
Но ведь ещё один индивид с посягательством на мою личную жизнь. Причём, это жульничество — посягать на личную жизнь того, кто на тебя работает и так сильно от тебя зависим. И я сейчас не о моих розовых мечтах, которые, как мне казалось, я похоронила. Нет. Он грозился меня уволить, хотя сам наводил справки. Наверняка знает, что я по уши в долгах, а всё равно ведь грозился выгнать! И я не поведусь на эти его поцелуи, если Марк решит от меня избавиться именно по этой причине, я натравлю на него Айрин и тётю Розу. Айрин — мой единственный знакомый юрист, которая мне по карману, то есть — она будет работать и за еду, а тётя Роза сама по себе страшная, когда обижают её девочек.
Вот только… Почему я так хочу, чтобы тот поцелуй повторился? Тот, когда он видел именно меня…
Эта мысль крутилась по кругу. Образы нашего поцелуя, когда его руки скользили по моему телу, прижимая к себе, становились всё ярче, а потом тусклее.
Я уже бесконтрольно начала проваливаться в сон с фантомом Марка рядом, укрытая пышной пеной, пока вовсе не потеряла связь с реальностью.
А потом я проснулась.
С чьими-то руками, удерживающими меня за шею под водой…
Глава 22
Я пыталась сбросить с себя чьи-то руки, удерживающие меня под водой. Мыльная вода слепила, без разбора махала руками и, судя по стону, ударила кого-то в нос.
— Сеня! — Чей-то голос звал, казалось, уже не в первый раз, — да приди же в себя!
— Что вы здесь делаете? Я же здесь ванну принимаю! Вы меня душили?!
— Во-первых, это моя комната, во-вторых, кажется, вы уснули, сползли под воду, а потом вам начал сниться кошмар. Вы хоть иногда думаете головой? Нельзя спать в ванне!
— Это ванна виновата, а не я, выйдите! Я же голая! — Подгребла себе побольше пены, чтобы прикрыть прелести.
Лицо залило краской. Как много Архаров успел рассмотреть?
— Я не знала, что это ваша комната, — прошипела Архарову в лицо, — будьте добрый, выйдите и дайте одеться.
— Конечно, не знала. Я даже опешил, когда вы весьма самоуверенно прошли мимо меня и направились, повторюсь, в мою ванну. Что вы напевали?
— Ничего я не напевала, — буркнула, всё ещё смущаясь.
— Что-то про пеночку для Сенечки, — Марк усмехался, ничуть не стесняясь того, что он сидел на бортике ванны, а я под пеной лежала голая. Только меня это волновало? — Что вам снилось?
— Ничего. Дайте всё-таки мне одеться, будьте так любезны.
— Да, — улыбаться он не перестал, — подожду вас снаружи.
Волосы от мыла превратились в солому. Я потратила ещё минут двадцать только для того, чтобы их хорошенько отмыть. Зашла в его комнату, видите ли. Экскурсию мне никто не проводил, комнаты не подписаны. Меня привезли сюда ночью, ничего не объяснив, я была уставшая, рёбра, кстати, ещё ныли, так что мою оплошность можно было понять.
— Уже три часа ночи?!
Получается, я проспала почти час? Неудивительно, что вода была уже отвратительно холодной. Прав Архаров — нельзя мне ванны. Приснилось, что душат. Может, в отпуск?
Благоухающая и отмытая до скрипа вышла из ванны, затягивая пояс сиреневого халатика с таким же цветом оперением. Архаров сидел в кресле возле зажжённого напольного светильника, а перед ним стояли две дымящиеся чашки с чаем. Вот любят они его. Все Архаровы. Я так больше за качественный кофе.
— Выпьете чаю или сразу спать?
Оставаться с ним наедине не очень-то хотелось, чревато, я бы сказала, но мне хотелось у него кое-что спросить, и я не была уверена, что Зинаида даст нам завтра остаться надолго наедине, чтобы поговорить. Поэтому села, чинно сложив ручки на коленях и уставившись на босса.
Я передала то самое послание Михалычу, чем сильно его озадачила. У Архарова никогда не было братьев. Ни братьев, ни сестёр. Ни двоюродных, ни троюродных ни девятиюродных — вообще никаких. Но кто-то, кто его преследует, назвал босса братом. Михалыч землю носом роет, докладывает обо всём Архарову, который, по словам моего шефа, сам не знает, кто бы это мог быть. Но, может, мы задали не те вопросы?
— Я хотела спросить насчёт вашего якобы брата…
— Я уже сказал Степану Михайловичу, я понятия не имею,