Читать интересную книгу Первый человек в Риме - Колин Маккалоу

Завещание было изменено и вновь отдано на хранение весталкам.

Но Клитумна продолжала хандрить. Слезы текли из ее глаз, как струи дождя, когда-то не знающие покоя руки лежали на коленях пластами сырого теста. Все пребывали в тревоге, все понимали, что сделать ничего нельзя. Надо ждать. Время лечит. Если еще есть время.

А для Суллы его время настало.

Последнее послание Юлиллы гласило:

Я люблю тебя, хотя месяцы, а теперь уже и годы показали, насколько безответна моя любовь. Как мало значит для тебя моя судьба! В июне мне исполнилось восемнадцать лет, и я уже должна бы быть замужем, но мне удалось отложить эту проклятую необходимость, вызвав болезнь. Я должна выйти за тебя, и только за тебя, мой ненаглядный, мой самый дорогой Луций Корнелий. Отец в растерянности. Он не может представить меня обществу как подходящую и желанную партию. Я же буду продолжать осуществлять мой план, пока ты не придешь ко мне и не скажешь, что хочешь взять меня в жены. Когда-то ты сказал, что я еще ребенок и эта моя детская любовь пройдет. Но тому уже почти два года. Я доказала, что моя любовь к тебе так же постоянна, как возвращение солнца каждой весной. Ее больше нет, твоей тощей гречанки, которую я ненавидела всеми фибрами моей души и желала ей смерти, смерти, смерти. Видишь, как действуют мои проклятья, Луций Корнелий? Почему тогда ты не понимаешь, что все равно не избежать тебе меня? Ни одно сердце не может быть так наполнено любовью, как мое, и не вызвать ответного чувства. Ты любишь меня, я знаю, что любишь. Сдавайся, Луций Корнелий, сдавайся. Приди ко мне, преклони колени у моего ложа боли и скорби, позволь мне положить твою голову себе на грудь, чтобы ты поцеловал меня. Не приговаривай меня к смерти! Оправдай меня, дай мне жизнь. Женись на мне.

Да, для Суллы наступило его время. Время покончить со многими вещами. Время избавиться от Клитумны, Юлиллы и всех прочих человеческих привязанностей, которые связывали его дух, тянули вниз и отбрасывали такие жуткие тени по углам его разума. Даже Метробий – и он тоже должен уйти.

Итак, в середине октября Сулла постучал в дверь дома Гая Юлия Цезаря, в час, когда хозяин заведомо был дома. Он надеялся, что женщины находятся на своей половине. Гай Юлий Цезарь был не из тех отцов семейства, чтобы позволять своим женщинам толкаться среди его клиентов или друзей. Сулла не желал видеться с Юлиллой. Каждая его клеточка, все мысли, вся энергия должны быть сосредоточены исключительно на Гае Юлии Цезаре и на том, что он должен сказать ему, не вызвав при этом подозрения или недоверия.

Сулла уже виделся с Цезарем при оглашении завещания Никополис. Он вступил во владение завещанным так легко, без угрызений совести, что стал вдвойне осторожнее. Даже когда он представлялся цензорам Скавру и Друзу, все прошло гладко, как хорошо отрепетированная театральная постановка. Цезарь настоял на том, чтобы пойти с ним, и был гарантом подлинности документов, которые представлял цензорам для проверки. По завершении процедуры Марк Ливий Друз и Марк Эмилий Скавр – собственной персоной! – встали, протянули ему руки и искренне поздравили его. Это было как сон. Неужели он больше никогда не очнется от этого сна?

Так, без малейших ухищрений, незаметно, его знакомство с Гаем Юлием Цезарем переросло в нечто отдаленно напоминающее дружеские отношения.

В доме Цезаря он ни разу не был. Виделись они только на Форуме. Оба сына Цезаря находились в Африке со своим зятем Гаем Марием. За те несколько недель, что минули после смерти Никополис, Сулла познакомился с Марсией, так как та считала своей обязанностью навещать Клитумну. Нетрудно было заметить, что Марсия краем глаза поглядывает на него. Сулла подозревал, у Клитумны недостало благоразумия промолчать о несколько специфических отношениях между Суллой, ею и Никополис. Он очень хорошо знал, что Марсия считала его опасно привлекательным, хотя и дала ему понять, что классифицировала его привлекательность где-то между зловещей красотой змеи и изяществом скорпиона.

Потому и беспокоился Сулла, когда стучал в дверь дома Гая Юлия Цезаря. Он не решался более откладывать следующую стадию своего плана. Необходимо действовать до того, как Клитумна оправится от потери. А для этого он должен быть уверен в Гае Юлии Цезаре.

Парень, дежуривший у двери, отворил сразу же и без колебаний впустил его. Сулла догадался, что внесен в список тех, кого Цезарь готов принять в любое время.

– Могу ли я видеть Гая Юлия? – спросил он.

– Да, Луций Корнелий. Подожди, прошу тебя, – сказал парень и поспешил в кабинет Цезаря.

Приготовившись ждать какое-то время, Сулла вошел в небольшой атрий, отметив изящную простоту этой ничем не украшенной комнаты. А вот Клитумна сумела сделать свой атрий похожим на переднюю гарема восточного властелина. И пока он подбирал в уме подходящее сравнение для атрия Цезаря, вошла Юлилла.

Долго ли она уговаривала привратника, чтобы он немедленно сообщил ей, когда придет Луций Корнелий? И сколько времени должно пройти, прежде чем слуга известит Цезаря о визите?

Эти два вопроса мелькнули в голове Суллы быстрее молнии. Увидев Юлиллу, он испытал настоящее потрясение.

Колени у него подкосились, он протянул руку, чтобы ухватиться за первый попавшийся предмет. Им оказался старинный кувшин из позолоченного серебра, стоявший на пристенном столике. Поскольку кувшин не был прикреплен к столу, от неосторожного движения он упал на пол с громким звоном. Закрыв лицо руками, Юлилла выбежала из комнаты.

Шум отозвался эхом, как в пещере прорицательницы Сивиллы Кумской, и всех поднял на ноги. Сулла стал белее снега. Его прошиб холодный пот от страха и боли. Ноги перестали его держать. Он соскользнул на пол и сидел так, сунув голову в колени и плотно закрыв глаза. Страшен был стоящий перед глазами образ скелета, обтянутого золотистой кожей Юлиллы.

Когда Цезарь и Марсия подняли его на ноги и помогли ему дойти до кабинета, он возблагодарил богов за землистый цвет лица и синие губы, ибо являл собою вид действительно больного человека.

Глоток неразбавленного вина привел его в почти нормальное состояние. Вздохнув и смахнув рукой пот со лба, он смог наконец сесть на скамью. Понял ли кто-нибудь из них? И куда ушла Юлилла? Что сказать? Как поступить?

Цезарь был мрачен. Марсия тоже.

– Извини, Гай Юлий, – сказал он, снова глотнув вина. – Обморок – не знаю, что на меня нашло.

– Успокойся, Луций Корнелий, – сказал Цезарь. – Я знаю, что на тебя нашло. Ты увидел призрак.

Нет, он слишком умен, слишком проницателен, чтобы его можно было обмануть, по крайней мере так явно.

– Это была твоя младшая дочь? – спросил он.

– Да, – сказал Цезарь и кивком головы попросил жену выйти.

Та немедленно удалилась, ни взглядом, ни словом не выразив недовольства.

– Несколько лет назад я видел ее у портика Маргарита среди ее друзей, – сказал Сулла. – И я подумал тогда, что она воплотила в себе все, чем должна быть римская девушка – всегда веселая, без тени вульгарности. А потом еще один раз – на Палатинском холме… в тот момент я испытывал боль, боль души… Ты понимаешь?

– Надеюсь, что понимаю, – молвил Цезарь.

– Она подумала, что я болен, и спросила, чем она может помочь. Я обошелся с ней не слишком вежливо. Мне казалось, что ты не хотел бы, чтобы она знакомилась с такими, как я. Но она все не уходила, а я не мог быть чересчур грубым с нею. Знаешь ли, что она сделала?

Глаза Суллы стали странными. Зрачки расширились, стали огромными, а вокруг них – два кольца мертвенных серо-белых и два кольца зелено-черных. Глаза смотрели на Цезаря, как слепые, в них не было ничего человеческого.

– И что же она сделала? – мягко спросил Цезарь.

– Она сплела для меня венец из трав и возложила его мне на голову! Мне! И я заметил… я заметил – нечто!

Наступила тишина. Ни один из собеседников не знал, как прервать ее. Она длилась несколько мгновений, в течение которых каждый старался собраться с мыслями, не зная, друг перед ним или враг. Никто не желал нарушить молчание первым.

– Ну, так о чем ты хотел поговорить со мной, Луций Корнелий? – вздохнув, произнес наконец Цезарь.

Так он давал понять, что считает Суллу невиновным, что бы он ни думал о поведении своей дочери. И еще этим он хотел подчеркнуть, что больше не намерен говорить о дочери. Сулла, который подумывал предъявить письма Юлиллы, решил этого не делать.

Его первоначальная цель прихода к Цезарю казалась теперь очень далекой, почти нереальной. Но Сулла распрямил плечи, поднялся со скамьи, пересел в кресло клиента у стола Цезаря – и принял вид клиента.

– Клитумна, – сказал он. – Я хотел поговорить с тобой о ней. Может быть, о Клитумне следовало бы побеседовать с твоей супругой. Но лучше всего, конечно, сначала поговорить с тобой, Гай Юлий. Она совершенно не похожа на себя. Ну, об этом ты знаешь. Подавлена… все время плачет… ничем не интересуется. Такое поведение я не назвал бы нормальным. Даже если учесть постигшее нас горе. И я не знаю, что делать. – Он набрал в легкие побольше воздуха. – Я многим обязан ей, Гай Юлий. Да, она бедная, глупая, простая женщина, она не является украшением округи. Но она была добра ко мне. Она хорошо относилась к моему отцу, хорошо относилась ко мне. И я не знаю, чем ей помочь.