— Ну, а Баккара?
— Баккара стала его наследницей. Но какое употребление сделала она из этого богатства… это тайна.
— Разве ее больше не видели?
— Никогда.
— И вы думаете, что это она сидит с Альфонсиной?
— Готов побожиться.
Говоря таким образом, они не теряли из виду ландо и, проехав за заставу, повернули в аллею Нельи и въехали воротами Мальо в лес.
— Пришпорьте вашу лошадь, — предложил барон, — и мы их сейчас же нагоним.
Топот скачущих лошадей был услышан едущими в ландо, и госпожа Сент-Альфонс обернулась назад.
— Взгляните, — шепнула она Баккара, — вот и мой граф.
Баккара повернулась. В это время молодые люди приблизились.
— Pardieu! — вскрикнул барон. — Но ведь это Баккара!
— С костями и телом, — ответила молодая грешница, — но это тайна. Т-с-с!
И при этом она приложила палец к губам.
— Отлично! — заметил барон. — Вы мне расскажете об этом после, а теперь, — добавил он, — милейшая Баккара, позвольте представить вам моего друга, графа Артова.
Баккара ответила на поклон графа, как герцогиня.
— Хотите узнать две почти невозможные вещи? — продолжал, смеясь, барон.
— Говорите, я вас слушаю.
— Женщина, вернувшаяся с того света…
— Это верно.
— И мужчина, который не способен состариться.
— Граф Артов исключение, — сказала холодно Баккара.
— Но, однако, это исключение подтверждает правило, — прибавил барон де Манерв.
— Господа! — заметила Баккара. — Я начинаю принимать у себя со следующей среды. Позвольте мне начать мои приглашения с вас.
Молодые люди поклонились, она молча простилась с ними кивком головы, сделала рукой знак, и ландо поехало дальше.
— Сегодня же вечером, — заметила Баккара госпоже Сент-Альфонс, — весь Париж будет знать, что я воскресла.
И в самом деле, не успело ландо сделать тур по лесу, как уже Баккара успела поменяться двадцатью поклонами со светской молодежью.
В пять часов они вернулись домой.
— Милочка, — сказала Баккара своей бывшей приятельнице, — наверное, молодой граф приедет к тебе сегодня вечером. Ты, верно, знаешь, что ты должна делать?
— Ты делаешь мне большую честь своим доверием, и я постараюсь оправдать его.
— Прощай, — ответила ей на это Баккара, ловко выскакивая из своего ландо, — прости меня, что я не приглашаю тебя обедать сегодня, но я еще не устроилась. Я надеюсь, что ты уступишь мне завтра место в твоей ложе в опере. Прощай!
Баккара вошла к себе, заперлась в своем будуаре, бросилась на колени и залилась горькими слезами. Бедная актриса не была больше на сцене, и госпожа Шармэ плакала о гнусной роли порочной Баккара.
Барон де Манерв и его молодой друг вернулись из лесу около пяти часов, пообедали вместе и потом поехали в свой клуб около девяти часов вечера.
Граф Артов был немного навеселе.
— Милый барон, — сказал он, — знаете ли вы, что Баккара восхитительная и очаровательная женщина?
— Проклятие! Кому же это вы говорите? И если вы только хотите хоть отчасти поделиться с ней вашими миллионами…
— Ну, так что же тогда?
— То, что она сумеет отлично обобрать вас.
— И полюбить меня?
— Нет, вы слишком богаты, и притом же ведь у ней нет сердца.
— Но… ведь она же любила…
— Этим-то еще хуже. Такие женщины, как она, любят только один раз, но она будет с вами восхитительна и сделает вам даже честь.
Говоря таким образом, барон вошел в хорошенькую курительную комнату, примыкавшую к большой зале клуба.
В этой комнате человек двенадцать молодых людей играли в карты.
Между ними находились уже знакомые нам виконт де Камбольх и Оскар де Верни, то есть Рокамболь и Шерубен.
Несмотря на значительные суммы, лежавшие на зеле-, ном поле, игра шла очень вяло. Играли небрежно, но зато говорили с большим одушевлением. Новостью дня было воскрешение Баккара.
Даже Рокамболь не хотел этому верить.
— Господа! — заговорил один из игроков. — Даю вам слово, что та особа, которую мы видели сегодня в лесу, была, наверно, Баккара.
— Но ведь она умерла, — заметил один из не верящих этому известию.
— Я сам видел ее.
— Но я все-таки не верю.
— Господа! — заметил важно виконт де Камбольх. — Я могу засвидетельствовать, что Баккара жива.
— Слышите!
— Но в лесу вы видели не ее.
— Ее!
— Я убежден в противном, — проговорил опять Рокамболь.
— Вы ее знаете?
— Никогда даже и не видал.
— Так на чем же вы основываетесь?
— Это моя тайна.
— Господа! — проговорил, входя, барон де Манерв. — Я м[5гу вас уверить, что доказательство виконта недействительно.
— Что? — произнес придирчиво и вызывающе Рокамболь.
— Я видел Баккара, — продолжал барон.
— Вы ее видели?
— Да, и даже говорил с ней.
— Черт возьми! — подумал Рокамболь. — Может быть, тут замешан сам сэр Вильямс, а потому лучше замолчим и послушаем. — И вслед за этим громко добавил:
— Если вы, милостивый государь, говорили с нею, то я беру назад свои слова.
— А я приглашаю вас на ее первый зимний бал, — ответил барон. — У ней танцуют в следующий четверг.
— Это странно, — заметили в толпе.
— Да, но тем не менее вполне верно.
— Но откуда же она явилась?
— Этого никто не знает.
— Она богата?
— Кажется — будет.
— Что? — послышалось с разных сторон почти одновременно.
— Мой молодой друг, — проговорил барон, указывая пальцем на молодого графа, — хочет позаботиться об ее будущности.
— О, господа, это еще не решено, — заметил скромно граф Артов.
— Тем лучше! — проговорил чей-то голос. Все обернулись к говорившему.
Это был Оскар де Верни — Шерубен.
— Черт возьми! — засмеялся барон, — верно, и у вас, г. Верни, есть притязания на нее.
— Милостивый государь! — ответил ему на это холодно Шерубен. — Если вы мне позволите, то я вам расскажу мою генеалогию. И потом уже пойду далее.
— Посмотрим! Слушаем! — раздалось опять с разных сторон.
— Господа! — начал Шерубен, принимая позу рассказчика. — Цвет лица и волосы достаточно указывают на то, что я не француз.
— Вы итальянец?
— Нет, креол, креол испанского племени.
— И вы происходите?..
— От Дон-Жуана.
— Вы шутите!
— Нет.
— К чему же тут генеалогия?
— А очень просто. Это значит, что мое ремесло обольщать.
— Браво!
— Есть только три женщины, — продолжал Шерубен, — которыми бы я желал быть любим.
— Кто же?
— Клеопатра — египетская царица, прекрасная Империя и Баккара. Знаете ли, почему?
— Говорите.
— Потому что у ней не было сердца. Но опыт был невозможен над двумя первыми, потому что нас отделяет пыль веков.