Как и все, я иногда представляю себе, что меня арестовали. Вы живете своей жизнью, пасете рыб, или подсчитываете чьи-то расходы, или пишете замечательную новую симфонию, и вдруг неожиданный стук в вашу дверь. «Не сопротивляться! Пошли», – говорят вам, и защелкивают наручники, и читают ваши права, а затем вы оказываетесь именно в таком месте. Эсси вздрогнула. Должно быть, у нее бывали такие же фантазии, хотя не знаю более безупречной жизни, чем у нее.
– Глупо, – сказала она скорее себе, чем мне. – Жаль, что тут нет кровати. Могли бы с пользой провести время.
Я похлопал ее по руке. Я понимал, что она пытается подбодрить меня.
– Говорят, они заняты, – напомнил ей.
И вот мы ждали.
Полчаса спустя я почувствовал, как напряглось у меня под рукой плечо Эсси. На лице ее неожиданно появилось безумное гневное выражение. И у себя в голове я почувствовал быстрый болезненный яростный сдвиг…
И тут же все прошло. Мы посмотрели другу на друга. Всего несколько секунд, но я понял, почему здесь все заняты и не носят с собой оружие.
Террористы снова ударили – но на этот раз удар получился скользящий.
Когда наконец вернулся лейтенант, он был очень весел. Не хочу сказать, что он стал относиться к нам дружелюбнее. Достаточно дружелюбен, чтобы широко улыбнуться, и достаточно враждебен, чтобы не объяснить почему. Прошло немало времени. Он не извинился, просто провел нас к кабинету бригадира, улыбаясь по пути. А в кабинете, с его пастельными стенами, на которых висела голограмма Вест-Пойнта, с серебристым разогревателем пищи, который пытались использовать как зажигалку для сигар, бригадир Кассата тоже улыбался.
Было не очень много подходящих объяснений для такого веселья, и потому я выстрелил наудачу.
– Поздравляю, бригадир, – вежливо сказал я, – с поимкой террористов.
Улыбка исчезла, потом появилась снова. Кассата – низенький человек, бедра распирали его кремовые шорты; он сидел на краю стола.
– Как я понял, мистер Броудхед, – сказал он, – цель вашего посещения – свидание с миссис Долли Уолтерс. Вы, разумеется, можете увидеться с ней в соответствии с полученными мной указаниями, но я не могу отвечать на ваши вопросы, касающиеся безопасности.
– А я ничего и не спрашиваю, – ответил я. И, чувствуя на шее взгляд Эсси зачем-ты-настраиваешь-против-себя-этого-типа, добавил: – Вы очень добры, разрешая нам свидание.
Он кивнул, очевидно соглашаясь, что он добр.
– Но я хотел бы задать вопрос вам. Не скажете ли, зачем она вам?
Взгляд Эсси продолжать обжигать меня, поэтому я не ответил, что не скажу.
– Конечно, – солгал я. – Миссис Уолтерс провела немало времени с моим другом, с которым мне хотелось бы увидеться. Мы надеемся, что она сможет помочь нам связаться… с моим другом.
Нет смысла уточнять пол моего друга. Они, конечно, уже допросили Долли Уолтерс, вытянули из нее все сведения и теперь знают, что речь может идти только о двух людях. И вряд ли из этих двух я назову Вэна своим другом. Бригадир удивленно посмотрел на меня, потом на Эсси, потом сказал:
– Эта Уолтерс очень популярная юная леди. Не стану вас больше задерживать, – и вернул нас лейтенанту, с которым мы продолжили экскурсию.
Лейтенант оказался никуда не годным гидом; он вообще ничего не говорил. А поинтересоваться было чем: Пентагон сохранял все признаки недавних неприятностей. Пока мы не видели следов повреждений, но в предыдущем припадке безумия ущерб понесла тюрьма. Дежурные уничтожили программу, закрывающую камеры. К счастью, они их при этом открыли, иначе потом их в камерах ждало бы немало скелетов.
Проходя мимо камер, я увидел, что все они открыты, а в коридоре скучают охранники, следя, чтобы заключенные не вышли. Лейтенант остановился и коротко поговорил с дежурным офицером, и, пока мы ждали, Эсси прошептала:
– Если они не поймали террористов, почему бригадир так хорошо с тобой обошелся?
– Хороший вопрос, – ответил я. – А вот тебе другой. Что он имел в виду, говоря о популярности молодой леди?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Лейтенант был шокирован разговором в строю. Он тут же прервал разговор с лейтенантом военной полиции и провел нас к камере, дверь которой, как и всех остальных, была открыта. Указал внутрь.
– Там ваша заключенная, – сказал он. – Можете с ней поговорить, но она ничего не знает.
– Это я понимаю, – ответил я. – Иначе вы бы не разрешили мне с ней говорить, верно? – И получил еще один гневный взгляд Эсси. Она права, конечно. Если бы я его не рассердил, лейтенант мог бы проявить тактичность и отойти на несколько шагов, чтобы мы могли поговорить с Долли Уолтерс наедине. Но он вместо этого встал в открытой двери.
А может, все равно не проявил бы. Я скорее за второе предположение.
Долли Уолтерс – детского роста женщина с высоким детским голосом и плохими зубами. И не в лучшей форме. Она испугана, утомлена, рассержена и раздражена.
А я чувствовал себя немногим лучше. Я полностью, обескураживающе понимал, что вот эта стоящая передо мной молодая женщина недавно провела несколько недель в обществе моей любимой – одной из моих любимых – одной из двух на самом верху списка. Говорю об этом легко. Но на самом деле это совсем не легко. Я не знал, что делать и что сказать.
– Поздоровайся, Робин, – подсказала Эсси.
– Миссис Уолтерс, – послушно сказал я, – здравствуйте. Я Робин Броудхед.
У нее сохранились манеры. Она, как воспитанный ребенок, протянула руку.
– Я знаю вас, мистер Броудхед, а с вашей женой мы встречались недавно. – Мы вежливо пожали друг другу руки, и она печально улыбнулась. Только потом, увидев ее куклу Робинетта Броудхеда, я понял, чему она улыбалась. Но она выглядела и удивленной. – Мне сказали, что меня хотят видеть четверо, – сказала она, глядя в поисках остальных на молчаливого лейтенанта.
– Нас только двое, – ответила Эсси и ждала моего продолжения.
Но я молчал. Не знал, что сказать. Не знал, о чем спрашивать. Если бы тут была только Эсси, я мог бы сказать Долли Уолтерс, что для меня значит Клара, и попросить у нее помощи – любой помощи. Или если бы тут был только лейтенант, я бы просто не обращал на него внимания, как на мебель. Но они тут были оба, и я стоял молча, а Долли Уолтерс смотрела на меня с любопытством, а Эсси – выжидающе, и даже лейтенант тоже смотрел на меня.
Эсси вздохнула – подчеркнуто сочувственный звук – и приняла решение. Взяла на себя командование. Повернулась к Долли Уолтерс.
– Долли, – резко сказала она, – вы должны простить моего мужа. Все это для него очень болезненно по причинам, которые было бы сейчас сложно объяснить. Простите и меня тоже за то, что позволила военной полиции увести вас; для меня эта история тоже болезненна. Важно то, что мы сделаем сейчас. А сделаем мы следующее. Прежде всего добьемся вашего освобождения отсюда. Во-вторых, мы приглашаем вас сопровождать нас в полете к Вэну и Джель-Кларе Мойнлин. Вы согласны?
Для Долли Уолтерс такой темп был непосилен.
– Ну, – сказала она, – я…
– Вот и хорошо! – подхватила Эсси, кивая. – Сейчас займемся организацией. Вы, лейтенант! Отведите нас назад на наш корабль «Истинная любовь», и немедленно.
Лейтенант опешил и открыл рот, но я опередил его:
– Эсси, может, сначала увидеться с бригадиром?
Она сжала мне руку и посмотрела на меня. Взгляд сочувственный. А пожатие – сигнал Робин-закрой-рот – чуть не сломало мне пальцы.
– У бедняжки, – жалобно сказала она лейтенанту, – недавно была серьезная операция. На корабле его лекарства, и он как можно быстрее должен их получить.
Если моя жена Эсси решила что-то сделать, лучше сразу дать ей такую возможность. Что она задумала, я не знал, но было совершенно ясно, что следует делать мне. Я стал вести себя как пожилой человек, недавно перенесший серьезную операцию, и позволил ей сопровождать себя под конвоем лейтенанта по коридорам Пентагона.