Читать интересную книгу Камуфлет - Антон Чижъ

– Но позвольте… – попытался возмутиться Мечислав Николаевич.

– Не числится, господин ротмистр! – оборвал Вихарев. – Это все. Ничем помочь не могу. Прошу простить, у меня много работы.

– Вы, кажется, не поняли…

– Это вы не поняли, ротмистр. Рекомендую покинуть канцелярию немедленно и более в лицее не появляться. По-доброму вам советую…

Августа 9 дня, около полудня, +19° С.

Дом на Малой Конюшенной улице

– Советовать мне нечего, приступайте! – скомандовал беспокойный жилец.

Епифанов, зажатый в угол дворницкой, испуганно покосился на господина с усами в добрую сосульку. Странный субъект поддернул манжеты так, что оголились худые руки, и пристально уставился в самую потаенную глубину глаз Феоктиста. А там водились кое-какие грешки.

– Ой, да что же… – Дворник отмахнулся как от привидения.

– Не бойся, Феоктист, проснефься отдохнувшим, – успокоил Родион Георгиевич.

Только этого не хватало! Усыпят и на тот свет отправят! Да ни за что…

Феоктист хотел сопротивляться, но голос, такой ласковый и милый, разлился благодатью и успокоил. Так хорошо стало, что и не передать. Нега да сладость.

Голос, словно идущий с неба, спросил: что делал ты, раб Божий, в субботу утром рано?

Феоктист готов был признаться и покаяться во всех грехах, но, как назло, в субботу ничего не натворил. Ворота отпер, двор вымел, помои вынес, с молочницей пошутил, нищего прогнал, господину городовому честь отдал, более ничего.

Тогда голос стал выпытывать: кого ты, Феоктист, видал еще?

Дворник, обратившись мальчонкой, послушно рассказал, что видел пролетку, которая остановилась у ворот, персона из нее вышла в черном платье. Спросил ее, куда идет, а она что-то ответила, вернулась вскорости и уехала.

Голос еще спросил: сможешь, коли на страшном суде потребуется, узнать ее?

Так Фетя хотел помочь, так хотел, но силенок не нашел, словно заслонка перед глазами.

Помнит, что потом этой дамы не видел, а из дому господин молодой незнакомый вышел, а лица нет как нет, вот если бы отодвинуть…

Время сдвинулось, дворник Епифанов обнаружил родные стены, а также господина Ванзарова, быстро писавшего что-то. Каким-то чудом в дворницкой оказался городовой Ермолаев, видать, покинул пост на углу Невского.

– А? Что? – только и смог пробормотать хозяин метелок.

– Этот фокус с черным платьем мы уже знаем: заходит дама, выходит мужчина, – пробормотал себе под нос уважаемый жилец, а вслух добавил с укоризной. – Что ж ты, дружок? Софья Петровна тебе червонец на Рождество дарит, а ты подвел ее?

– Уж, простите, Родион Георгиевич, видать, глаза отвели, не иначе-с…

– Но каков мастер! – восхищенно сообщил мсье Жарко, уже не глядя подписывая протокол. – Позвольте еще заняться этим славным дворником…

– Поспешим, Андрей Иванович. А то мне еще статью в номер сдавать. – И Ванзаров вытолкал мага человеческих душ.

Августа 9 дня, половина одиннадцатого, +18° С.

Загородная лечебница психиатрических болезней

на Черной речке

Душ Шарко, прогулки на чистом воздухе да молитвы – вот и все лечение. Нет в психиатрии другого способа, как надеяться, что болезнь сама устанет терзать безвинную голову. Персонал клиники усвоил эту простую истину накрепко. Поэтому больные пребывали в большой свободе, правда, в границах забора. Из всех строгостей – решетки на окнах двухэтажной деревянной дачки. А так люди в серых халатах гуляли, как им вздумается. Это обстоятельство несколько удивило Джуранского.

Санитарка провела ротмистра по обширному саду, в котором копошилось десятка два божьих тварей, и попросила обождать на лавке. Доктор скоро выйдет.

Действительно, не прошло и пяти минут, как на крылечке появился приятный моложавый господин с непременной «профессорской» бородкой, но без намека на белый халат и смирительную рубашку.

– Сыскная полиция, полагаю? Это прелестно! – бравурно заявил доктор. – Как раз «Поздней местью» Конан Дойля балуюсь!

Оказалось, балагура зовут Иван Андреевич Леммергирт, доктор медицины и надворный советник.

– Какое таинственное преступление распутываете, господин сыщик? – живо поинтересовался он.

С неожиданной ловкостью Мечислав Николаевич наплел, что полиции дано строгое указание: проверить всех пропавших и неизвестно где пребывающих лиц.

– О! Тогда вам у нас делать нечего, – Доктор Леммергирт добродушно усмехнулся. – У нас, слава Богу, никто не пропадал. Только отходили по зову природы.

– Разве? А Петр Александрович Ленский? – осторожно спросил Джуранский.

– Кто-кто? Отродясь таких пациентов не было. Следовательно, не у нас и пропал. Ошибочка, сыщик!

– Можно взглянуть на больничную ведомость? Психиатр изобразил широкий жест на двери, заделанные

решеткой:

– Сколько хотите!

– Совсем забыл! – Ротмистр собрался хлопнуть себя по лбу, но передумал. – А еще один?

– Кто же?

– Некий Морозов… Петр Николаевич.

– Такого больного в нашей клинике никогда не было, – ответил доктор. – Жаль, что не смог помочь, мне пора, буду прощаться.

– Так можно взглянуть на больничную ведомость?

– О чем вы, сыщик? Да мы свято блюдем врачебную тайну. Хотите яблочко? – Леммергирт подкинул гостю невесть откуда взявшийся фрукт и стремительно исчез за решеткой.

Мечислав Николаевич оказался в двух шагах от калитки, когда его за сюртук дернули. Совершенно лысый господин с выдающим брюшком яростно ковырнул ноздрю и хитро подмигнул:

– Ты Петьку искал?

– Что-то знаешь? – в сомнении спросил Джуранский.

– Может, и знаю… А что дашь?

Как назло, кроме денег и револьвера, у ротмистра ничего с собой не было: ни конфет, ни курева. Но сумасшедший радостно схватил бумажный рубль, скатал в трубочку и ловко спрятал в полу халата.

– Дело такое… – перешел он на слюнявый шепот. – Петька два года жил, смотрели за ним крепко, а в начале мая взял да исчез.

– Как исчез? – удивился ротмистр.

– А вот так: был – и нету! – Лысый засмеялся. – Пришел за ним кто-то и увел. Шуму потом было! Важные господа приезжали, чуть ли не пыткой грозили. Только сделать ничего не смогли. Никто не знает, как увели. А санитарка, Матрена, что за Петькой следить приставлена, знали мы, что филерка, так и вовсе не помнила ничего. Был человек, взял Петьку и увел. Так ее забрали. А Петька душевный был, ласковый…

– Что про себя рассказывал?

– Пилюли ему давали горстями, так что спал все больше.

Больной вдруг оглушительно зевнул и снова дернул ротмистра за рукав:

– Дядь, у тебя револьвер есть?

– Зачем тебе? – Мечислав Николаевич насторожился.

– Докторов бить. Замучили, проклятые!

Августа 9 дня, час пополудни, +19° С.

На Екатерининском канале, у Львиного мостика

«Всю душу измучили, изверги! То из камеры волокут вон, то обратно тащат. Да что же это, мля! За что такие мучения бедному извозчику? А еще какой-то усатый все выпытывал, дивился. Ну, показывал пассажир карточку, ну, забыл об этом, ну, перепутал с князем, что с того? В камеру за такое не содют, мля. Лошадь почитай совсем пропала, хоть глазком бы на нее, сердешную, взглянуть»…

Бессвязные жалобы Никифора Пряникова разбились о стальную грудь Железного Ротмистра. Важный свидетель был возвращен за решетку, правда, с обещанием, что его мучения протянутся еще день, не больше. А про лошадь пусть не беспокоится: накормлена и напоена за казенный счет.

Мсье Жарко, усталый, но довольный, собрался отобедать. Уже стоя на приступке пролетки, как на кафедре, заявил:

– Готов снять перед этим талантом шляпу!

Ванзаров согласился сделать нечто подобное, но все же вспомнил про странное умение извозчиков излагать чисто словесный портрет, а более ничего.

– О! Не удивительно! – патетически заявил гипнотизер. – Этот гений заставил мужчин запомнить нужные слова и поставил ключ.

– Могу ли знать, что за ключ?

– Слово, на которое срабатывает наведенное воспоминание. Ну, как в патефоне – ручку покрутили, пластинка заиграла.

Пряников с Растягаевым обретали дар речи, как только произносилось слово «приметы». А кто может сказать им словцо эдакое? Да только чиновник сыскной полиции. То есть «ванек» специально готовили для Ванзарова? Это очень любопытно…

– А что, все столичные репортеры на короткой ноге с полицией? – вдруг спросил Жарко.

Родион Георгиевич немедленно пожелал гипнотезеру приятного аппетита у Родионова и отпустил знаменитость с миром.

Джуранский как раз вернулся на канал, и они пошли к Театральной площади.

– Удивляюсь, как вы оказались правы! Про него никто не желает говорить. Как будто такого человека не было в помине. Даже в коммерческой школе заявили, что все табели сгорели, ничего не знают. – Ротмистр дернул усиками: потрачено столько сил и времени, а результата нет.

– Куда любопытней другое: в разных местах ничего не желают знать не только о Ленском, но и о господине Морозове. Это очень важно! – Родион Георгиевич приободрил разочарованного помощника, легонько толкнув локтем. – Что из этого следует?