Читать интересную книгу Поцелуй богов - Адриан Гилл

Джон кивнул.

— Не думаю, что он что-нибудь предпримет. Спрашивал, не знаю ли я какого-нибудь мюзикла, чтобы сводить супругу ангольского президента.

Джон приподнял бровь и издал сочный с подвизгом звук — единственное, что роднит англичан с морскими котиками.

— Я всегда усердно оберегал Скай от бессмысленного барахтанья в мировой литературе. Легкий вес — пожалуйста: экспериментируй с Хемингуэем и Колетт, а китов до поры не трогай, пока не прольешь взрослых слез. Иногда мне кажется, только это мы и можем сделать для собственных детей. Читать Достоевского до того, как вступили во внебрачную связь? Абсурд!

Джон живо представил, как Оливер читает «Преступление и наказание» сразу после вступления в эту самую внебрачную связь.

— Кстати, если увидите Скай, передайте, что нам пора. Не могу больше выносить общество этих навозных жуков от культуры. Вы, естественно, исключение.

Так случилось, что Джон в самом деле увидел Скай.

— Она была в туалете. — Джон махнул рукой в сторону ванной комнаты.

— Не может быть!

Джон лежал с Ли в кровати, пил шампанское и заедал поп-корном.

— С тощим хмырем с грязной ухмылочкой в древесно-зеленом костюме.

— Бо Деверо. Ну и ну. Вот проходимец! Публицист киностудии. И что она с ним делала?

— Нетрудно догадаться. Стояла на коленях, а на раковине лежала свернутая пятидесятифунтовая рукопись.

— Какая гадость! Он же такой мерзкий. И ему пятьдесят.

— Девица чмокала с видом крайней сосредоточенности. И рубашку на груди задрала.

— Невероятно! А он?

— Отсасывался с полным удовольствием и при этом любовался собой в зеркале — разглядывал нос на предмет угрей.

— Мне это нравится! У него герпес.

— Откуда ты знаешь?

— А как же иначе? У всех публицистов герпес. И как они себя повели, когда ты вошел?

— Невинная крошка оторвалась и улыбнулась, словно занималась чем-то обычным — вроде как натягивала чехол на автоматический зонтик. Сказала: «Привет, Джон! Грандиозная вечеринка. Не возражаешь, мы попользуемся твоей ванной?»

— Животное. А он?

— Здесь самое смешное. Изверг прямо ей на голову — буквально в ухо.

— Боже! Как она снесла.

— Похоже, спешит взяться за Достоевского.

— Что ты сказал?

— Не важно. И Сту, и ее отец интересовались, как у тебя продвигается с пьесой.

— Сто лет не можем начать репетиции. — Ли подлила шампанского. — Сколько недель уже тянется.

— Может, стоит пока прочитать пьесу? У меня случайно под рукой оказалась книга.

— Завтра прочитаю свою роль.

— А почему бы не прочитать все целиком?

— Джон, это работа. А сейчас время постели. Не заставляй меня заниматься делом. — Ли прижалась к нему. — Приди ко мне в ухо.

Джон перехватил ее руку.

— Ли!

— Ну ладно, ладно, расскажи вкратце, что там случилось.

— Антигона — дочь Эдипа.

— Того, что трахнул собственную мать? Наслышана.

— Именно. Она хочет похоронить брата, но ее дядя Креонт заявляет: если кто-нибудь посмеет попытаться это совершить, то будет казнен.

— Мило. А где ее брат?

— За городской стеной.

— И то хорошо. Хоть не на сцене. Не придется партнерствовать с разлагающимся трупом.

— Не придется. Ты его не увидишь.

— Что дальше?

— Антигона помолвлена с Гемоном, сыном Креонта.

— И они намереваются сохранить труп в семье?

— Антигона спорит с Креонтом и намеревается похоронить Полиника.

— И тут в последний момент является сын — семейные объятия с папашей, — он ее спасает, и оба уезжают в сторону заката на троянском коне.

— Не совсем. Креонт замуровывает Антигону в гробницу.

— Миленько.

— Гемон убивает себя, и таким же образом поступает жена Креонта Эвридика.

— Потрясающе! А кто-нибудь остается, чтобы в последней сцене потушить в доме свет?

— Нет. Но в этом вся суть.

— Ясно. А почему запрещается хоронить брата?

— Он пытался завоевать город и убил другого брата — царя.

— Обычный суперкиношный сюжет о жертве кровосмешения. С точки зрения публики, все сводится к тому, уложит ли она парня в ящик, сумеет ли заполучить другого или ее самое закопают. Хичкоковская неопределенность.

— Нет, тут другое. Хор — это некто вроде главного конферансье — с самого начала возвещает, что ей суждено умереть и всем другим суждено умереть.

— То есть раскрывает финал?

— Да.

— Подожди-ка, давай определимся. Значит, пьеса о рожденной в результате кровосмешения девице, которая зациклилась на мертвяке и вынуждает дядьку замуровать себя в склепе? Никаких денег, секса, наркотиков — ничего сильного? И к тому же зрители заранее знают конец. Да как же ей выдержать хотя бы недельный показ, не говоря уж о тысяче лет?

— Две с половиной тысячи, если быть точным, — рассмеялся Джон. — На самом деле пьеса о предначертании. Антигоне предначертано умереть. Она не хочет, но у нее нет выбора. Креонт не желает ее убивать, но у него тоже нет выбора. Оба как бы на рельсах, которые ведут к гибели. Креонт всеми силами пытается предотвратить события. Не меняет положения даже то, что Антигона в конце концов узнает: брат был плохим человеком и не заслужил погребения. Разницы нет — это рок. Сюжет «Антигоны» о нашей неспособности пересилить судьбу.

— И, несмотря ни на что, это хорошая пьеса?

— Великая. Замечательная. Зародыш будущей драмы. Лекало для всего последующего: театра, кино, телевидения.

— Брось, Джон. Какой из этого фильм? Кто купит чушь о предначертании? Кино — это выбор, свободная воля и еще — вопрос: сумею я или нет.

— Неправда! Все ясно с самого начала — прямо из титров. Судьба каждого персонажа. Герой побеждает. Если полицейский показывает фотографии жены и детей, его непременно убьют. Когда героиня принимает ванну, всем ясно: в доме маньяк. А музыка — современный эквивалент древнего хора — дает подсказку. Фильмы сами на рельсах, которые ведут к непременной развязке. Одно действие влечет за собой другое. Можно восстановить в уме диалог, а сюжет известен заранее. Мы верим в иных богов или не верим вообще, но законы драмы остаются прежними. Теми же, что управляют пьесами о Фивах.

— И ты полагаешь, я на это гожусь? — Ли допила шампанское и серьезно посмотрела на Джона.

— Знаешь, кто первый сыграл Антигону в Лондоне? Вивьен Ли.

— Неужели? Я ее люблю. Замечательно! Мне предлагали участвовать в восстановлении «Унесенных ветром». Я отказалась. «Завтра будет новый день». Разве такое изобразишь? Она — моя героиня. Я всегда хотела быть Вивьен Ли. Значит, это судьба. «Унесенные ветром» — прекрасный пример того, о чем мы рассуждаем. Скарлетт О’Хара — прямая последовательница Антигоны. Скажешь, не большее безумие пожертвовать всем ради сожженного дома, чем ради непогребенного брата?

— Все это очень умно. Как ты умудряешься спать по ночам, а не прислушиваться к собственным мыслям? Но, пожалуйста, довольно историй. Давай займемся случайными движениями. Оставим в покое Антигону — пусть гибнет ради похорон хлама. Смелей, сделайся предначертанием моей судьбы!

Когда на следующее утро после часового чтения газеты и посматривания в окно Джон вышел из своего кабинета, он застал Ли в большой белой гостиной. Ли была в старых потрепанных джинсах и майке и держала в руках книгу и карандаш.

— Привет! Что поделываешь?

— Одолеваю чертов текст.

— И пишешь на полях замечания? Я потрясен.

— Вроде того. Редактирую.

— Редактируешь?!

— Ну да. Выбрасываю устаревшие слова, обновляю, делаю удобоваримым.

Джон посмотрел через ее плечо. Страница пестрела пометками. «Это не надо», — значилась перед одной из реплик.

— Ты не имеешь права.

— Имею. Во всех моих договорах есть пункт, согласно которому я могу доводить сценарий.

— Это не сценарий, а пьеса. Здесь нельзя менять ни одной строки.

— Я исправляю только свою роль. Другие не трогаю. Если только они не слишком смехотворные.

— Ли, если требуются сокращения, — это дело режиссера.

— Дело режиссера проследить, чтобы меня хорошо осветили и чтобы продюсер имел все необходимое.

— Мне кажется, твой подход не совсем правильный.

— Нет, Джон, ты сейчас утверждаешь другое, что я не справлюсь.

— Справишься. Но это театр, а не кино. В театре ты никогда не играла. Может быть, стоит познакомиться с правилами?

— Тоже мне сказал, никогда не играла! Плевать я хотела на тебя и на твои правила! Я играла всю жизнь. Начала учиться с четырех лет, заработала кучу хреновых «Оскаров». — Ли поднялась и нервно прошлась по комнате.

— Это другое. Театр — особая дисциплина.

— Нечего вправлять мне сопливую желтозубую английскую муть. Дисциплина! Понимаю, что ты имеешь в виду — провал. Считаешь, что мне не справиться, потому что я мещанка, потому что белозубая, жующая резинку блондинка, у которой сиськи больше коэффициента умственного развития. Господи, ты же должен меня поддерживать, стоять на моей стороне!