помнишь?
Так много. Недостаточно. Ничего полезного.
— Кабинет моего отца, — сказала она, проводя большим пальцем по меловому лицу куклы, её мозолистая кожа находила его каким-то шероховатым и мягким одновременно. — Это было до празднования моего дня рождения, мне кажется. Много букв. У меня чернила в косах. И я… Я помню… ярмарку. Или фестиваль. Играю в прятки с моими братьями.
Он издал тихий звук, нечто среднее между вздохом и гудением.
— Ты ещё не готова в это поверить, не так ли?
Значит, он не упустил из виду, как она тщательно подстраховалась.
— Без обид, но до прошлой недели вы все были ничем иным, как безликими врагами, пытавшимися положить конец моему дому ради принцессы, которую убил давно умерший король. Я не уверена, на что вы пойдёте, чтобы наконец-то победить.
— Конечно, нет. И ты не должна.
— Слушай, ты не собираешься убеждать… подожди, что?
Рамзес приблизился к ней, осторожно ступая по деревянному полу, как будто это могло обжечь его. Он подошёл к ней, протягивая руку в безмолвной просьбе. Она медленно протянула ему куклу.
Боги, чем дольше она смотрела на него, тем труднее было притворяться, что она его не знает. Она знала это выражение его лица, складку между бровями, которая появлялась только тогда, когда он был напряжён или грустил, это единственное пятнышко на его бороде, которое не зарастало щетиной долго, в отличие от остальной части лица.
Это было нечестно. Какую бы жестокую шутку ни сыграли с ней боги, она хотела, чтобы это закончилось. Сейчас.
— Сорен… Это твоё имя, не так ли? То, которое они тебе дали.
Она кивнула, одним движением головы, не желая заходить дальше этого, неуверенная в том, что он собирался сказать.
Рамзес изучал куклу, проводя пальцами по её волосам с душераздирающей нежностью.
— Это была твоя любимая. Ты назвала её принцессой Цветочных лепестков.
— Очевидно, я всегда была творческим гением.
Из него вырвался смех, звучащий непривычно.
— Вообще-то, была. Ты и Финн… вы двое были вызовом. Но нам это нравилось, знаешь. Каждую секунду.
Наконец он встретился с ней взглядом, карие глаза были серьёзными, искренними, и она не увидела в них ни следа обмана. Никакой лжи. Никакой хитрости. Так отличается от своего младшего сына, от своей королевы.
— Я буду называть тебя Сорен, если тебе так удобнее. Пока ты не будешь готова поверить в это… если ты когда-нибудь будешь готова. Ты здесь в безопасности, столько, сколько потребуется, столько, сколько тебе нужно. Мы не ожидаем, что это будет быстро — ни я, ни ты… ни Адриата.
Её кулак сжался при звуке имени королевы. Она не была уверена, что сможет снова оказаться с ней в одной комнате.
— Я не уверена, что Адриата согласится.
Рамзес поморщился.
— Ты понятия не имеешь, как твоя потеря сломила её. Как сильно изменила её.
— У меня есть кое-какое понимание. Она выместила это в десятикратном размере на моих людях.
— Вина лежит не только на ней. Ваша королева тоже не невинна.
Сорен стиснула зубы.
— Она предложила мирные переговоры, когда умер её отец. Восемь лет назад. Вы их отвергли.
Глаза Рамзеса прояснились, и он отложил куклу в сторону, скрестив руки на груди.
— Мы их не отвергали. Мы отправили Джерихо, чтобы обменяться. Эскорт, посланный вашими людьми, напал на неё и её сопровождающих. Она была единственной, кто сбежал.
Любой самодовольный, самоуверенный аргумент иссяк на языке Сорен.
— Это неправда. Всё было не так.
— Спроси Джерихо. Она едва выжила.
Наконец, в глазах короля вспыхнула частичка того атласского гнева, но с ним всё было иначе, спокойнее. Скорее кипение, чем пламя.
— Мы были готовы простить королеву, которая была всего лишь принцессой, когда её отец начал свою войну с нами. Мы не желаем иметь дело с королевой, которая пыталась лишить нас ещё одной дочери, независимо от того, в каком отчаянии она сейчас находится. Она отказалась от этого шанса.
Сорен думала, что эмоции в глазах Джерихо были просто результатом того, что мягкосердечная принцесса боялась королевства, против которого они сражались. Но либо Атлас был очень опытен в том, чтобы штамповать ложь за ложью, либо часть этого должна была быть правдой.
Если не всё из этого.
— Значит, у тебя только одна сторона истории, — наконец сказала Сорен. — Ты не знаешь, что произошло. Всё, что у тебя есть, это слова Джерихо.
— Джерихо — наша дочь, наша Наследница. Мы доверяем ей наше королевство и наши жизни.
Он покачал головой, отводя взгляд от Сорен и уставившись на свои ноги.
— Но я не могу ожидать этого от тебя.
Горло Сорен сжалось, и она едва смогла прохрипеть:
— Нет. Так и есть, не можешь.
Рамзес прочистил горло, отступив от неё на несколько шагов и направившись к двери.
— Я оставлю тебя наедине с этим, — сказал он, вяло указывая на комнату, на беспорядок. — Но если тебе что-нибудь понадобится… ответы, компания… Я прямо по коридору.
Легчайший наклон головы — это всё, на что она была способна, и, к счастью, он воспринял это как сигнал к уходу. Только когда дверь захлопнулась, она, наконец, обмякла, опустившись на пол, оглядывая занавески, паутину. Этот склеп.
Тут не было ощущения дома. Словно это была сломанная музыкальная шкатулка, содержащая детство незнакомки, играющая бессвязную песню, которую она почти знала, но недостаточно хорошо, чтобы подпевать.
Она скучала по своим сёстрам. Она скучала по своему дому.
Она скучала по своей матери.
Она с трудом сглотнула, ударив кулаками по полу. Она обыщет эту комнату в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь ей в этой игре. Элиас мог собирать сплетни от охранников, возможно, даже ценную информацию о боевых стратегиях и разведывательных миссиях. И когда придёт время, она даст ему противоядие, и они убегут.
И ей никогда больше не придётся думать об этих почти-воспоминаниях.
ГЛАВА 23
КАЛЛИАС
— Ты обгоришь на солнце.
Каллиас приоткрыл один глаз и увидел Джерихо, стоящую над ним, уперев руки в бёдра. Две её косы безвольно свисали, и с них капало на его ноги и Финна, который приподнял шляпу с полями, чтобы прищуриться от солнца, глядя на их сестру.
— Я смирился с этим, — сказал Финн. — Иди и сердито смотри на своего мужа, если тебе нужно кого-то пилить.
— Её муж пользуется большим количеством крема для загара, — сказал Вон с другой стороны Каллиаса. — Не втягивай меня в это.
Джерихо раздраженно всплеснула руками.
— Последний тёплый день, который у нас, вероятно, будет в этом году, и вы трое хотите провести его, дремля на песке,