Мария снова закашлялся. Только это был не кашель. Вот этого мне как раз и не хватало, озабоченно подумал я, озираясь. Что делать, если ему срочно приспичит опорожнить желудок? Где тут ближайшая опорожниловка? И как, черт его побери, он умудрился так назюзюкаться, если весь алкоголь в здешних барах – ненастоящий, бутафорский? У него что, тоже нашлись друзья из интелей? Мария совладал с собой.
– Девочка была беременна, Жилин, – с горечью сказал он. – Олимпиада сорвалась, но я о другом. Мать у нее к тому времени померла, а отец у нее был дурак, настоящий старый дурак, вот в чем суть. Я ненавижу его, Жилин, если б ты знал, как я его ненавижу… Чтобы избежать позора, отец устроил своей малышке тайные роды. Некоторое время мальчик рос у чужих людей, но очень недолго, потому что в итоге этот старый болван отправил внука в Аньюдинский детский комплекс, как можно дальше от собственной матери… Ты хоть что-нибудь понял, Жилин?
– Кто отец ребенка? – спросил я, стараясь дышать в сторону.
– Девчонка не призналась. Не о том ты спрашиваешь, деточка.
– Зачем вы так нагрузились, шеф? – спросил я о том.
– Так нужно, – строго сказал Мария.
– А водочкой где разжились?
Он водрузил очки на мясистый нос и погрозил мне пальцем. Я дернулся было, чтобы подхватить пожилого человека, но равновесие он удержал сам – при помощи апельсинового дерева.
– Взял из конфиската. И не один «товарищ» (это слово он выговорил с хищным сарказмом) не посмел возразить.
Они тебя просто пожалели, усмехнулся я.
– А ты, детка, никогда не отличался уважением к начальству, – продолжал Мария. – И правильно делал. Но все-таки окажи мне последнюю в этой жизни услугу. Когда ты с ней снова встретишься, а ты обязательно с ней встретишься, передай ей, что её сын сбежал из интерната. Неделю назад. И до сих пор не нашелся. Может, хотя бы тогда эта кукушка задумается, что же она такое вытворяет.
– Всё? – осведомился я. – Разрешите выполнять?
Блуждающий взгляд пьяного наконец нашел мое лицо.
– Знаешь, почему маленький человечек сорвался в бега? Кто-то ему сообщил, что отец его работает в Управлении космических сообщений, и что зовут этого человека – Рэй. Как ты понимаешь, Жилин, это ложь! Это даже не смешно, это бред, просто бред… – Мария повернулся и героическим усилием послал свое тучное тело прочь.
Помочь ему дойти, с сомнением подумал я. Опять сверзится ненароком… Хотя, так ли уж Мария пьян, каким хотел казаться? Связная компактная речь на фоне двигательной разбалансировки. Не переигрывал ли? Был продуманно растрепан и неопрятен. Что он на самом деле сказал мне своей эксцентричной вылазкой? Очевидно, то, что и вправду ждал моего возвращения. Показал мне себя сразу, как я вошел в отель. Зачем? Чтобы предупредить: за тобой наблюдают, Жилин, какие бы обещания тебе не давали, какими бы словами об офицерской чести тебя не кормили. Ты что, Жилин, нашего Оскара не знаешь, вот что пытался сказать мне Мария. Ты клоун, Жилин, на арене цирка под лучами прожекторов, маленький и смешной, развлекаешь молчаливых скучающих зрителей, и если мы не вмешались у школы и у антикваров, то оттого лишь, что рано было раскрывать себя…
Он скрылся в кабине лифта, а я остался в холле. Появление бывшего шефа прекрасным образом подтвердило мои опасения, и тогда я отправился к бару, потому что ничего другого я сделать в этой ситуации не мог. Единственное, что я мог, это сесть и подумать… Мария ведь спас тогда будущего писателя Жилина: только благодаря ему меня не отдали под суд. Ограничились пинком под зад и полным поражением в агентских правах. Из Службы контроля меня вышвырнули вовсе не за участие в путче против законной власти, как можно было предположить, и что сам я, положа руку на сердце, ставил себе в вину. Дело в другом. Я давал подписку, когда устраивался на оперативную работу: первая форма секретности, допуск – три креста. А чем была моя книга, если взглянуть на нее с формальной точки зрения? Разглашением секретной информации, доступ к которой получен по службе. И сотрудника Жилина непременно бы отдали под суд, с них сталось бы, если б вдруг не выяснилось, что его учетная карточка пропала из нулевого отдела – вместе с подпиской. Спасибо тебе, старый буквоед. Жилин знает, кто и как эту диверсию организовал. Может и впрямь не стоило называть твое имя в той злосчастной книге, может не зря ты обиделся на излишне принципиального литератора?
Главный вывод, который следовал из вечернего разговора с Оскаром Пеблбриджем, был таков: меня весь день прослушивали и просвечивали. Насквозь. Да, конечно, возникшее вдруг словечко «суперслег» тоже меня зацепило, еще как зацепило (Оскар отлично знал, на какие крючки цепляется отставной агент Жилин), но чем бы ни поражали мое воображение, тема тотального контроля все равно оставалась главной. И вот теперь Мария с его мелодраматической чушью, которую мы тактично пропустим мимо ушей, дал мне ясно понять: после разговора с Оскаром НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИЛОСЬ. Спасибо, Мария, ты честный человек, хоть и обидчивый.
В окошечке с надписью «Дежурный» кемарил давешний менеджер, чуть было не записавший меня утром в кристаллотеку «Нового Теотиуакана». Сутками они тут пропадают, что ли? Он приподнял голову, среагировав на мои шаги: я помахал ему рукой, гулко проследовав мимо, и он моргнул мне в ответ…
Зато бар работал круглосуточно, – как дежурная аптека, как «скорая помощь», – на тот случай, если какого-нибудь несчастного постояльца, неспособного увидеть цветные сны, замучит ночная тоска. Стулья и столики, конечно, были убраны. Я подошел к стойке и сел на круглый табурет. Здесь были необычные табуреты, на гидравлической ножке, позволявшей качаться вверх-вниз. Табуреты-попрыгунчики – специально для тех, у кого шаловливое настроение. Впрочем, серьезные люди могли застопорить сиденье, отрегулировав высоту по желанию.
– Слушаю вас, – сказал бармен с тяжким вздохом.
Стойка также была весьма нестандартна. Строго говоря, это не стойка была, а длинный узкий аквариум: бокалы ставились прямо на стекло, под которым плавали рыбки. Попивай себе йогурт, или что они тут предпочитают пить, и любуйся на живую природу.
– Это правда, что у вас лучший в городе кислородный коктейль? – спросил я.
– Аппарат уже отключен, – безучастно ответил он. – Приходите с утра.
По-моему, человек смертельно хотел спать. Жалко было дергать его по пустякам, но и в номер мне идти решительно не хотелось. В номере моем водились насекомые. «Клопы-говоруны», как называли эти подслушивающие устройства в двадцатом веке. Или я давал волю своей злости? Каждый мой вдох и выдох, каждый мой шаг в пространстве и времени контролировался, но вряд ли это осуществлялось при помощи устаревших технических средств. Так что следовало тебе, Жилин, терпеливо сидеть, где сел. И думать, Жилин, тебе полагалось думать – о другом, совсем о другом…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});