Читать интересную книгу Джон Голсуорси. Жизнь, любовь, искусство - Александр Козенко

Особое внимание следует обратить на еще один персонаж романа – профессора естественных наук Стоуна, отца Бианки, который также выражает некоторые идеи Голсуорси. Профессор стар, и его чудачества усилил возраст. Он затворился в своей квартире, изолировав себя от мира, и, питаясь одним какао и черным хлебом с маслом, пишет «книгу о всемирном братстве». Голсуорси понимает, что только безумец может высказать истину, что современное общество – «апогей братоубийственной системы». По Голсуорси новый мир – мир без насилия – представляется ему вполне достижимым вследствие договоренности. И все рукотворные бедствия, считает он, происходят вследствие того, что люди не могут договориться.

Не все было легкодоступным для понимания в этом романе. Так, Конрад, прочитавший его в рукописи, обрушился с критикой на образ Хилери. Он писал: «Как выясняется, у Х. нет индивидуальности, это просто утонченный монстр. Мне кажется, дорогой мой Джек, что в творческом запале, работая над книгой, вы не обратили внимания на отталкивающую грубость его поведения. Вы постоянно демонстрируете, как он предает свое сословие – в мыслях, в интимных отношениях, в полунамеках, в своем молчании. Почему? Ради какой цели мотивы его поступков скрыты от читателя? Он такой, как есть. В нем нет ничего положительного. С самого начала он невероятно вероломный».

Голсуорси не принял этой критики Конрада. В силу своего происхождения и круга общения его друг отличался полным непониманием «особого – образованного, сверхчувствительного – типа англичанина, который представлен в лице Хилери». Конрад также не понял, что Голсуорси намеренно снижал образ Хилери, показывая в том числе и его отношение к «маленькой натурщице».

Супруги Голсуорси вернулись в Лондон 20 июня, но уже в конце июля они приехали в Тревон в Корнуолле, где роман «Братство» был завершен. В сентябре они снова в Манатоне, где Голсуорси корректирует и переписывает роман, дав ему его окончательное название. В конце года 16 декабря они отправились в Коста-Белла в Доломитовых Альпах. Ехали, останавливаясь в Париже и Йере – французском курорте, самом южном на Лазурном берегу, в 20 км от Тулона. Ада писала Моттрэму: «Один день мы провели в Париже, очень грязном, но все равно прекрасном. Как всегда, мы отправились в Лувр и с большим удовольствием осматривали картины… затем были в Клюни, где нашли много сокровищ. Вечером в Opera Comique слушали “Орфея”… Я вам рассказывала о своем флирте с поэтом-лауреатом (Альфредом Остином, противопоставлявшим свое творчество А. Теннисону) в Коста-Белле? Услышав, на что он жалуется, я ушла, не попрощавшись. Вы поймете, в чем дело, если я скажу, что он противник движения суфражисток».

В течение почти месячного пребывания в Коста-Белле Голсуорси написал ряд сочинений, в том числе «Оправдание цензуры». Он был еще под впечатлением неудачной попытки отменить театральную цензуру и поэтому с иронией писал:

«Поскольку в этой стране свободных установлений не раз и не два было доказано, что подавляющее большинство наших соотечественников считают единственную форму цензуры, ныне у нас существующую, а именно театральную цензуру, надежным бастионом, ограждающим их покой и чувствительность от духовных исканий и игры ума людей более смелых и не в меру деятельных, настало время всерьез подумать о том, не распространить ли правило, столь приятное для большинства, на все наши установления… Встречая полное одобрение подавляющего большинства, а протест лишь со стороны тех, кто от нее страдает, да еще со стороны ничтожной горстки людей, которые тупо отстаивая свободу личности, осуждают сосредоточение неограниченной власти в руках одного человека, ответственного только перед собственной совестью, цензура добивается поразительных, триумфальных успехов… Если цензура драмы – в интересах народа или, во всяком случае, данный цензор в данный момент так считает, тогда цензура искусства, литературы, религии, науки и политики – тоже в интересах народа, разве что удастся доказать, что между драмой и этими другими видами общественной деятельности есть какое-то существенное различие…». Голсуорси последовательно, в избранном им ироничном ключе показывает, что все эти виды деятельности пострадали бы от цензуры. Но хуже всего пришлось бы научным исследованиям. «Если бы наука подверглась цензуре, подобной той, какая в течение двухсот лет существует в театре, то научные открытия были бы не более значительными и волнующими, чем те, какие мы привыкли время от времени находить в нашей аккуратно подстриженной и укрощенной драматургии. Ибо, мало того что наиболее опасные и захватывающие научные истины были бы заботливо удушены еще при рождении, – сами ученые, зная, что всякий результат их исследований, не отвечающий общепринятым понятиям, будет запрещен, давно перестали бы тратить время на поиски знаний, неприемлемых для рядового ума, а следовательно, заведомо обреченных, и занялись бы работой, более соответствующей вкусам публики, например стали бы заново открывать истины, уже известные и обнародованные». И Голсуорси делает естественный логический вывод: «Наши законодатели возвели цензуру в первый принцип справедливости, на которой основаны гражданские права драматургов. Тогда пусть их девизом станет “Цензура для всех!”, пусть наша страна будет избавлена от гнета и опасности свободных установлений! Пусть законодатели не только введут незамедлительно цензуру литературы, искусства, науки и религии, но и самих себя поставят в те условия, какими они преспокойно сковали свободу драматургов».

В этом очерке Голсуорси выплеснул всю горечь, скопившуюся у него из-за сохранения цензуры в драматургии, хотя он прекрасно знал о наличии стран, где строжайшей цензуре подвержены все сферы общественной жизни.

Он там также написал ряд поэм и скетч «Аллегория о писателе». В нем он уподобляет писателя фонарщику, освещающему улицу под названием «Общественная жизнь» (Vita Publica). Тогда же Голсуорси начал писать «Гостиницу Успокоения». Приблизительно в середине января они вернулись в Лондон. Это возвращение не обошлось без происшествия, которое могло закончиться трагически. Вместо привычного для них окончания путешествия на вокзале «Виктория» они решили выйти из поезда на Черинг-Кросс. Но, когда Голсуорси вместе с багажом уже сидел в кебе, Ада услышала грохот копыт, и сразу же сзади в их врезался грузовой фургон. Только чудом Джон остался невредимым, но им пришлось повозиться с рассыпанным багажом.

В феврале 1909 г. вышел в свет роман Голсуорси «Братство». Критика оценивала его очень по-разному, что представлялось писателю «любопытным». Журнал «Сатердей Ревю» писал, что это «очень опасная и революционная книга», и продолжал: «Роман “Братство” – это не что иное, как коварные и злобные нападки на нашу социальную систему». А рецензент «Чикаго Ивнинг Пост» Фрэнсис Хекетт отметил как достоинства романа те положения, которые вызвали критику Конрада. Ему импонировал «индивидуальный взгляд на жизнь, во многом основанной на личном опыте, на опыте, трансформированном с помощью искусства и писательского воображения, что нечасто встречается в английской литературе. Английские писатели так редко рассказывают, о чем они думают, к чему стремятся, что чувствуют, – с гордостью или со стыдом».

Голсуорси высоко оценивал этот свой роман и считал, что среди написанных им произведений он занимает особое место: «Мне кажется, что он самый глубокий из всех них…».

И уже в марте была поставлена пьеса «Схватка», два года ожидавшая свет рампы. Путь на сцену для этой пьесы был нелегким. Антрепризы Ведренна – Баркера в Королевском Корт-тиэтр больше не было. И найти театр, согласившийся поставить столь необычную и остросоциальную пьесу, было практически невозможно. Но Чарлз Фроманн (1860–1915), член известной семьи американских антрепренеров, организовавший несколько театральных трупп, взялся поставить шесть утренних спектаклей в Дюк-оф Йорк-тиэтр. Они вызвали большой интерес публики и сразу же были поставлены в Хеймаркете и Адельфи-тиэтр.

Ада писала миссис Моттрэм: «“Схватка” сейчас – “главная тема” разговоров в Лондоне, совсем как в свое время “Усадьба”… Вчера вечером собралась самая большая аудитория, все это были очень модные, шикарно одетые, обвешанные драгоценностями, люди, которые, как мне кажется, не могли не пойти в театр из страха, что не смогут при случае поддержать разговор на эту тему. Это действительно великая пьеса, но очень серьезная».

Рецензии в прессе на пьесу были в основном положительными. «Вестминстер-Газет» писала: «Вчера днем было такое ощущение, что содружество Ведренна – Баркера вновь возвратилось к жизни. В театре присутствовали м-р Ведренн и м-р Гренвилл-Баркер – режиссер-постановщик пьесы; более половины актеров, занятых в спектакле, блистали в свое время в Корт-тиэтр… а автор пьесы – мистер Джон Голсуорси, которому принадлежит и замечательная пьеса “Серебряная коробка”». В «Ивнинг Стандард» Голсуорси мог с удовлетворением прочитать: «Это та английская пьеса, которую мы все так давно ждали», а «Корт Джорнэл» и «Глазго Геральд» охарактеризовали пьесу как «шедевр».