В большом городе спрятаться сложно. Любой патруль документы проверит — и что, опять бегать? Тем более, что в последний раз удалось спастись каким-то чудом, удачно проскочив через шоссе с десятиполосным движением. В гостинице официально не остановишься, квартиру не снимешь — загребут. В космопорте ночевать опасно, за четыре дня можно примелькаться тамошней охране — и что дальше? Грустно быть снятой со звездолета мечты из-за собственной глупости или неосторожности, еще как грустно.
Лина пробежалась по списку контактов в мессенджере. Какие-то знакомые в Сивере у нее, помнится, были… Но, смерть побери, опасно! Не далее как на прошлой неделе дорогой друг чуть не за ручку привел в приемный покой. Эх, Чарея, страна непуганых идиотов…
…
Тогда Нил отшатнулся от нее, как от прокаженной. Или, хуже того, как от больной всеми штаммами свиного, рыбьего и кротового гриппа, вместе взятыми.
— Замечательно, — горько усмехнулась Лина. — Я думала, ты мне друг.
— Друг, конечно, друг, — выдохнул он. А в глазах — ужас пополам с презрением, как будто на «чужого» наткнулся в собственном доме.
Такими же глазами врач скорой помощи на нее смотрел, когда Лину только в больницу привезли. И не только смотрел. Бил по щекам и орал так, что стекла в перевязочной дребезжали. Колол глюкозу и матерился. Давал разряд на сердце и чертыхался.
— Да ты вообще знаешь, — надрывался он, — сколько всё это стоит? Тысячи кредитов только на предварительные генетические исследования! А потом на оплодотворение — удачным бывает одно из восьми сотен, чтобы ты знала, дура! — а выживает тоже не каждый, далеко не каждый! Тысячи прививок, лучшие препараты, новейшие системы безопасности — всё только для того, чтобы деньги твоих родителей и государства не пропали даром! А ты, идиотка, хотела всё прое***!
Лина дергалась под его руками тряпичной куклой. Не потому, что снаружи больно или обидно. Из-за того, что внутри. Лине казалось, что кто-то насыпал ей в голову битого стекла. Осколки позванивали, цеплялись друг за друга, скреблись и нестерпимо кололись. Один из них, видимо, по какой-то вене, приплыл прямиком в сердце и намертво там засел. Жить не хотелось. Хотелось только приблизиться по агрегатному состоянию к битому стеклу — может, тогда легче станет. А жить — слишком больно.
Правда, чувствовать осколки у Лины получалось, а вот объяснить про них — нет. Пожалуйста, Нил, один из лучших друзей — сколько лет уже знакомы! — а понять не смог. То ли не захотел, то ли она плохо рассказала… Покивал для виду и:
— Давай погуляем?
И погуляли, угу. До ближайшей клиники. А ведь когда-то еще другом назывался!
Хотя она всё равно не собиралась задерживаться на Чарее надолго.
…
Подумав, Лина решила всё же написать одному из знакомых. Трудно, конечно, судить, общаясь на расстоянии, но Рей, вроде, не походил на воинствующего витаиста. И не страдал излишним любопытством, что не менее важно.
Он появился через полчаса, поздоровался и кивнул на полянку с протестантами:
— Все жЫвотные — братья.
Лина прыснула в кулак. Рей улыбнулся:
— А, значит, ты не из таких. Я рад. Хотя, признаться, боялся. Сколько мы ни общались, ты всегда играла в оппозицию. Вот я и подумал…
— Не играла, — Лина нахмурилась. — Вот они — играют. А я вполне серьезно. Просто у меня в голове не укладывается, как можно принимать, не проверяя и не обдумывая, всё, о чем тебе говорят или пишут. Вот я и проверяю.
— И с многим не соглашаешься.
— Именно.
…
Сколько она себя помнила, жизнь была расписана, как по нотам. Танцы, пение, живопись — для души. Элитная лингвистическая школа — для мозгов. Гармония духа и тела, сбалансированный рецепт. А то, что рецепт пациента не устраивал, мало кого волновало.
Однажды, лет в пять, Лина всё лето пыталась улизнуть от родителей и залезть на старую, раскидистую черешню, которая росла на соседней даче. Добежать до дерева иногда удавалось, а вот подняться выше полуметра над землей — уже нет. Либо ее находил на месте преступления отец, либо, как из-под земли, возникал сосед в панике: «Деточка, ты же ушибешься!» Когда того не было дома, его роль исполняли случайные прохожие, дальние соседи или стражники в яркой форме.
Лет в пятнадцать Лина уже знала, что ее тело стоит больше, чем среднестатистический счет в солидном банке, поэтому душа должна вести себя соответственно. Читай — не делать глупостей и держать планку. Когда Лина смотрела на себя в зеркало, то всегда думала о том, какая же это высокая планка, черт побери.
Душа паниковала. Лина разбивала в ярости костяшки о планшет, когда понимала, что не знает, как нарисовать скорость, как изобразить полет, как представить опасность. Стихи о свободе и полной жизни получались тусклыми и безжизненными, как осенние листья, пролежавшие до весны под слоем снега. Строки не складывались. Нельзя творить о том, чего ты не знал и никогда не пробовал.
…
— А ты пробовала любить?
— О, да, как раз любить я и пробовала. Это же не запрещается.
— И как она, любовь? Помогает творить?
Лина поежилась. Они сидели на краю виадука через озеро. По мосту как раз пролетал состав, грохоча и разгоняя смешных серых птиц, похожих на гибрид нырка и цапли. Они обиженно покрикивали поезду вслед и усаживались обратно на облюбованные краешки свай, задумчиво подбирая под себя несуразные длинные ноги.
— Ну, как тебе сказать. Сначала мешает, потому что ни на стихи, ни на рисунки не остается времени. А потом… потом творить уже поздно. Нужно действовать.
— И ты действовала?
— Угу.
…
Лина набрала номер его скайпа и замерла на мгновенье, склонив голову на плечо и прищурив глаза. Иногда ей казалось, что так можно поймать что-то интересное среди всех чужих цифр, номеров и слов, пока программа соединяет тебя с тем единственным, который тебе нужен именно сейчас. Или именно всегда. Для настоящего момента между этими постулатами разницы нет.
Скайп коротко выругался и мигнул. Сбой в программе, не иначе. Лина потянулась к клавиатуре, чтобы перезагрузить коннект, но краем глаза увидела на мониторе движение. Какая-то незнакомая девица. Через секунду она поняла, что это чужой разговор. Через две секунды — что не совсем чужой. А уже через минуту пожалела о том, что вышла в сеть сегодня, и вчера, и вообще два года назад.
«Вы хотите выйти из скайпа?» — разбилось в глазах на голубые снежинки, замерзло в горле горстью ледяной крупы. Стало нечем дышать. Лина легла щекой на кристаллический планшет. Щека горела, и носу тоже было жарко. Лед из горла поднялся выше, в носоглотку. В глазах защипало. «Держи планку», — прошипела Лина и сжала зубы. Один из них от этого скололся, но было уже всё равно. В голове развернулось пышным цветом битое бутылочное стекло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});