Читать интересную книгу Утонувшие надежды - Уэстлейк Дональд Эдвин

В конце шестидесятых в город зачастили посетители иного рода: подростки в ярких одеждах и головных повязках, ни дать ни взять карнавальные индейцы. Они приезжали в помятых автобусах, жгли костры, крутили пластинки на портативных проигрывателях и пытались сеять кукурузу, помидоры и коноплю. Поскольку кроме конопли ничего не родилось, все эти шайки вскоре уезжали. Гаффи провожал глазами уносящиеся автобусы.

Лишь очень немногие подростки узнавали о существовании отшельника Гаффи. Кое-кому из девиц доводилось видеть его воочию. Он подглядывал за ними, когда те голышом купались в реке. Чаще всего девушки пугались и поднимали шум, прибегали их кавалеры, и Гаффи приходилось по несколько дней скрываться в лесу, пока не прекращались поиски. Впрочем, как-то раз одна девица поманила его пальчиком и кривой ухмылкой, и... о Господи! — это была первая женщина Гаффи с тех пор, как его упекли за решетку сорок лет назад. И это была штучка хоть куда! Будет о чем вспоминать холодными ночами.

В начале семидесятых поток хиппи и юппи со всеми их сиффи и триппи мало-помалу иссяк, и в течение нескольких лет город был в безраздельном владении Гаффи. В конце семидесятых в Кронли прибыли первые профессора: археологи, антропологи, этнологи, специалисты по общественной истории. Это были мужчины и женщины в штанах защитного цвета, тяжелых ботинках и с целыми тюками сменной одежды. Гаффи удалось стащить у них комплект на замену своему износившемуся костюму.

Со временем научные субсидии потекли в других направлениях. Последний раз Гаффи встретил профессора в шляпе-"сафари" и тяжелых сапогах лет десять назад. Потом город изредка посещали ремесленники, архитекторы и декораторы, которых интересовало дерево: доски, лестничные пролеты, изысканные старомодные панели. Наезды этих умельцев способствовали дальнейшему развалу Кронли, однако мода на дерево оказалась недолгой и вскоре увяла, а в городе по-прежнему оставалось немало ценных деревянных деталей. С тех пор, на памяти Гаффи, сюда три или четыре года не заглядывала ни одна душа.

И вот на дороге появилась эта маленькая белая машина. Повинуясь инстинкту самосохранения, Гаффи собрал свой нехитрый скарб и, покинув комнату на верхнем этаже отеля Кронли, прошел по обшарпанному, захламленному холлу к лестнице. Лифт, разумеется, уже долгие годы не работал, но Гаффи в любом случае не рискнул бы воспользоваться лифтом. Этим лифтом или каким-либо другим, но уж в особенности — этим. Именно с этого лифта начались все его беды.

Их было трое — Гаффи, Эдди Хоббз и Тим Джепсон, самый старший из них. Гаффи и Эдди знали, что Тим — матерый волк. Они и сами мечтали стать матерыми волками, и, когда он предложил совместное ограбление, это показалось им шуткой, забавой. Они не собирались грабить порядочных людей, речь шла о том, чтобы почистить карточного шулера, который объегоривал возвращавшихся с войны солдат. Именно так Джепсон обрисовал им положение дел, и они с Эдди — девятнадцатилетние оболтусы, глупые и зеленые, что называется, прямо от сохи, с радостью согласились.

Джепсон их предал. Втолкнул в неработающий лифт и скрылся с добычей. Они с Эдди чуть с ума не сошли в темной кабине, однако самое страшное началось, когда вновь загорелся свет и лифт пришел в движение. Они с Эдди понимали, что стоит лифту опуститься на нижний этаж, и им придет конец.

Ожидания оправдались в полной мере. Никто, кроме них самих, не поверил в сказочку об ограблении мошенника. С точки зрения окружающих, в числе которых были и солдаты, сидевшие за картами в тот момент, когда в номер ворвались Гаффи, Эдди и Тим с пистолетами в руках, — с их точки зрения Гаффи и Эдди ограбили солдат. Бравых вояк, возвращавшихся домой на исходе войны. В те дни человек, ограбивший солдата, не мог рассчитывать на снисхождение.

В течение последующих лет Гаффи били часто и больно. И началось это, когда открылись двери лифта, за которыми оказались те самые солдаты, что играли в покер в том злосчастном номере. Вскоре появились полицейские, однако они не торопились положить конец потасовке. И потому прошло немало времени, прежде чем Гаффи и Эдди доставили из отеля в больницу.

Больше Гаффи и Эдди не встречались. Одна из теток Эдди была знакома не то с губернатором, не то с председателем законодательного собрания штата, и дело Эдди рассматривалось отдельно. Потом был суд, и Гаффи потянул на максимальный срок — от двадцати пяти до сорока лет, и все потому, что он, во-первых, ограбил солдат, во-вторых, у него в руках оказался пистолет и, в-третьих, за ним уже числилось мелкое хулиганство (собственно, именно из-за этого Гаффи не попал в армию). Но самое главное — потому, что Тим Джепсон скрылся и унес все деньги.

Слава Гаффи продолжала преследовать его и в тюрьме штата, где его для начала побили охранники, потом — заключенные, потом — снова охрана... Порой побои прекращались, но лишь до тех пор, пока в тюрьму не попадал какой-нибудь бывший солдат. В большинстве своем они чувствовали себя несправедливо обиженными, и, пока носили тюремную робу, Гаффи служил им прекрасным средством отвести душу.

Однажды в тюрьме появился некто Митч Ланч, получивший большой срок за продолжительный шантаж владельца нефтяной компании в Талсе. Гаффи не узнал в Ланче того шулера, которого они ограбили вместе с Эдди и Тимом, однако Ланч узнал в Гаффи одного из тех уродов, что ворвались в его номер с пистолетом в руках. Так что Ланч принялся было выбивать из Гаффи дух, но вскоре увидел, что выбивать-то почти нечего. Лупить Гаффи было ничуть не интереснее, чем мочалить половую тряпку. Ланч пару раз взял Гаффи в оборот, но не испытал ни малейшего удовольствия; кончилось тем, что они каким-то странным образом подружились. По крайней мере стали приятелями.

Ланч рассказал Гаффи, как его предала девица Мира и как ее саму предал Тим Джепсон, прежде чем смыться с добычей. Причем, что самое интересное, большую часть добычи он оставил на месте.

Мира поклялась Ланчу, что Тим Джепсон спрятал четырнадцать тысяч из шестнадцати (она была в этом твердо уверена) где-то там, в городе, поскольку не желал путешествовать, имея на руках крупную сумму и навлекая на себя подозрения. Он рассчитывал вернуться за деньгами, когда возникнет нужда.

С особым пристрастием Ланч допросил Миру о том, куда именно Джепсон спрятал четырнадцать тысяч. В конце концов он совершенно уверился в неведении Миры, ибо, будь иначе, она непременно раскололась бы.

— Когда-нибудь я выйду отсюда, — повторял Ланч. — Выйду, вернусь в Кронли и стану ждать. Устроюсь на работу, какую бы ни предложили. И в один прекрасный день этот сукин сын вернется.

До сих пор ни одному из предсказаний Ланча не суждено было осуществиться. Он не вышел на волю — не дожил до конца срока. В 1952 году в одной из стычек на тюремном дворе ему между ребер всадили заточенную ручку ложки, и та угодила прямо в сердце. Но даже если бы он и вернулся в Кронли, то застал бы его вымершим и, уж конечно, не нашел бы там никакой работы. Помимо всего прочего, Тим Джепсон не спешил возвращаться в город за своими четырнадцатью тысячами.

Отсидев восемнадцать лет, Гаффи вышел на свободу. Сейчас он выглядел куда старше своих тридцати семи лет, лишился всех зубов, а кости его были до такой степени изломаны, что он двигался подобно пораженному артритом восьмидесятилетнему старику. Гаффи напрочь разучился жить в обществе. Он стал волком-одиночкой, способным либо злобно рычать, либо прятаться в норе. Он не мог найти работу, не мог снять комнату, даже не мог войти в автобус, не попадая при этом в неприятное положение. За ним приглядывал офицер, о котором ходила молва, будто он — сама доброта, но даже этот святой возненавидел Гаффи.

Именно тогда Гаффи начал всерьез задумываться о преступлении, которое обеспечило бы ему возвращение в камеру. Осознав, что ему следует немедленно изменить свою жизнь, он вспомнил о Тиме Джепсоне — человеке, поломавшем его судьбу, и о Митче Ланче — человеке, упорно и терпеливо дожидавшемся случая поквитаться. Воспоминания об этих людях, а также мысль о том, что в Кронли сейчас нет ни одной живой души, сделали свое дело. Гаффи отправился в путь — где автобусом, где на украденном велосипеде, а под конец — на своих двоих.