множество насекомых и своими маленьким лапками щекочут кожу. Оглядываюсь и понимаю, что зря.
Слава не просто смотрит на меня. Он прожигает взглядом мою спину. В его глазах я улавливаю огонек ненависти.
— Сюда забежала кошка? — задаю самый нелепый вопрос из возможных.
Дима придерживает для меня дверь и ждет, пока я переступлю порог. Хоть каблуки на этот раз не сильно высокие, у меня все-таки получилось по дороге разочек подвернуть ногу. Хорошо еще ничего не повредила. Но с того момента Дима внимательно следит за каждым моим шагом и крепко держит за руку, пока ее не пришлось отпустить, чтобы открыть тяжелую старинную дверь.
— Ты знаешь об этом? — Дима ждет, пока я без эксцессов войду, только после этого сам переступает порог, и я слышу щелчок замка.
Мы оказываемся в каком-то темном коридоре, поэтому я достаю телефон из клатча и свечу на немного обшарпанный паркет. Коридор довольно узкий, и конца его не видно — фонарик у телефона не очень сильный. Холодок волной прокатывается по коже. Перехватаю клатч и телефон одной рукой, а свободной — ищу Диму сзади. Но как только чувствую прикосновение к пояснице, вздрагиваю. Сердце пускается вскачь, пока сильные пальцы не обхватывают мою ладонь, лишь тогда оно замедляет ход. Еще один фонарик освещает пространство вокруг.
Следую за Димой, окруженная его запахом и чувствую… спокойствие. Дыхание ровное, как и сердцебиение. Даже то, что коридор все не заканчивается, не беспокоит меня. С каждым шагом я чувствую уверенность. Плечи выпрямляются, и под ноги я не смотрю. Дима выходит чуть вперед и мне этого достаточно, чтобы не бояться свернуть себе шею, наступив на какую-то выбоину в полу.
Я двигаюсь за мужем, пока он не толкает дверь в конце коридора, и мы не попадаем на бал.
Яркий свет режет глаза, которые привыкли к темноте. Инструментальная музыка звучит громче, чем на улице. Людей намного больше. Они везде: за столиками у стен, на танцполе и вокруг него, общаются небольшими группками. Я также замечаю людей на балконах второго и третьего этажа. Музыкантов вижу в последнюю очередь. Их закрывает толпа, окружившая невысокую сцену посреди танцпола.
Стеклянный потолок напоминает ресторан, куда водил меня Дима. В груди что-то неприятно покалывает, но тут же отпускает, когда муж заводит меня в толпу. Он легко маневрирует между людьми. Также, как и на улице. А иногда люди сами уступают ему дорогу, скорее всего, замечая грозный взгляд. Мы пересекаем танцпол, не задерживаясь у сцены, и идем в противоположную сторону от входа.
По дороге ловлю несколько заинтересованных пристальных взглядов как мужских, так и женских. Но не останавливаюсь ни на ком, потому что ощущаю безопасность. Иначе это чувство, которое согревает изнутри сложно назвать. Оно такое знакомое. Словно выглядывает откуда-то изнутри, напоминая о своем существование. Хочу его задушить, специально начинаю вспоминать о поступках мужа, но ничего не получается. Сейчас Дима напоминает себя прежнего: сильного, властного, защищающего. Раньше рядом с ним я всегда могла расслабиться.
Как все так могло измениться?
Дима подводит меня к фуршетному столу, который тянется по всей дальней стене. У меня тут же скручивает желудок, но не из-за тошноты. Здесь, скорее, дело в голоде. Кажется, моя маленькая ложь все-таки оказывается правдой. Когда я смотрю на обилие канапе, разного рода нарезки, десерты, желудок вновь начинает урчать. Бурлит так громко, что, не смотря на музыку, Дима бросает обеспокоенный взгляд на мой живот.
Официант в черных брюках, белой рубашке и галстуке-бабочки предлагает мне шампанское, но я качаю головой. И тут же ловлю вопросительный взгляд мужа.
— Не хочу пить на голодный желудок, — невинно улыбаюсь, хотя внутри натянута хуже струны. Когда я научилась так правдоподобно врать? И, похоже у меня неплохо получается, если судить по тому, что Дима недолго смотрит на меня и отворачивается.
Сужаю глаза, наблюдая за тем, как он берет тарелку и накладывает туда всякую всячину: канапе с вялеными томатами и салями, тарталетки с икрой и рыбой, несколько видов сыра, овощи, и парочку шоколадных пироженок. После чего кладет на тарелку горстку шпажек и возвращается ко мне.
— Держи, — он сует тарелку мне в руки.
Мне приходится умудриться, чтобы не уронить ее, ведь в одной рукой я все еще держу клатч и телефон, у которого до сих пор горит фонарик. Хорошо, что руки заняты, или я точно ударила бы себя по лбу. Дима-то свой телефон давно в карман положил.
Я даже к еде прикоснуться не могу, и Дима это, конечно, замечает. Он забирает все, что мне мешает.
— Ешь, — указывает подбородком на тарелку, пока выключает фонарик и кладет телефон в клатч. Но не отдает его мне, а сжимает его в руке, пронзительно смотря на меня. Приподнимает бровь, как бы говоря: «И чего ты ждешь?».
Жар приливает к щекам. Чувствую себя ребенком, которого «строгий папа» заставляет поесть, прежде чем отпустить гулять. Но как только смотрю на еду, желудок снова урчит. Сметаю содержимое тарелки слишком быстро, предусмотрительно оставив рыбу и икру на самом краю тарелки. Один взгляд на них вызывает отторжение, и это я еще не слышу запах.
— Еще? — Дима разглядывает меня так пристально, словно пытается прочесть мои мысли.
Скрываюсь за маской безразличия и мотаю головой.
Музыка становится громче, но не мешает. Слабость растекается по телу. Единственное желание сейчас — развалиться на каком-нибудь стуле и немного отдохнуть.
Но у Димы другие планы. Он забирает у меня тарелку, ставит на поднос, проходящего мимо официанта, и протягивает мне руку:
— Потанцуй со мной.
Я не двигаюсь. Такое чувство, что вообще прирастаю к месту. Смотрю на открою ладонь так, будто от моего решения зависит наша дальнейшая жизнь. Всматриваюсь в глаза Димы и, как обычно, не вижу эмоций — только пустоту, но почему-то на этот раз она меня не вызывает отторжения. Она ощущается родной что ли. Прежде чем успеваю подумать, вкладываю пальцы в протянутую ладонь. По телу проносится дрожь, когда они оказываются в своеобразной ловушке.
Дима двигается в сторону танцпола, все еще неся мой клатч, а я вовремя вспоминаю еще об одном неудобстве.
— Подожди, — сжимаю
Дима снова ведет меня на танцпол. По залу разливается нежная мелодия. Я улавливаю скрипку и флейту. Несколько пар уже кружат в вальсе, когда Дима останавливается посреди танцпола, разворачивается и притягивает меня к себе. Одна его горячая, шершавая ладонь ложится мне на спину, а вторая — сильнее сжимает мою руку. Я едва успеваю коснуться его плеча, как он делает первый шаг,