— Бонни, деточка, понятно, что ты узнала что-то новое и правильное, и ощутила, что так — лучше и вернее. Ты права, так действительно вернее, но они, эти женщины, эти греваны — они не в состоянии тебя понять. И очень давно не в состоянии. Потому-то они и казнили гермо Лердуса, и довели до смерти его самого. Понимаешь ли, твоё знание и понимание им неудобно.
— Но почему? — возмущенно спросила Шефа Бонни. Тот пожал плечами.
— Да потому, что им в руки дан закон, согласно которому они могут обвинять, понимаешь? — ответил он. — Он нелогичен, он глуп, но он дает им право быть правыми.
— Это точно, — согласился Фадан. — Как университетское начальство. Оно бывает порой несносно глупым, но оно — закон. И спорить с ним бесполезно.
— К тому же, закон этот позволяет не думать, — продолжил Шеф. — Обратила внимание, что в книге Остроухий всё время заставляет Лердуса думать? Он не толкует слепо, он не притягивает за уши факты, он направляет и подсказывает. Он говорит — думай, спрашивай, мысли. Не принимай всё как факт, как данность, интерпретируй. Работай мозгами. И поэтому каждая притча трактуется совсем иначе, не так, как принято.
— Ну да, что не так — это точно, — согласилась Бонни. — Вот о хитром гермо, домашнем слуге, например. Который чуть не разорил хозяина, а потом хозяин решил его уволить, потому что на него были жалобы, и нанял соглядатая, и тот хитрый гермо договорился с соглядатаем и с друзьями хозяина, которым был должен хозяин, и в результате он сохранил работу, и вроде бы даже хозяин его не совсем разорился.
— Самая чушная притча, которую я слышал, — проворчал Шини. — Слышал сто раз, и так не понял, про что она. Чтобы попасть в царство Триединого, надо уметь вертеться, что ли?
— Это называется откат, — объяснила Бонни. — В книге про это много. На самом деле эта притча про то, что Триединый дал тебе мозги, и если ты хочешь сохранить себя и свою жизнь в хорошем виде, ты должен, ну… уметь заводить друзей. Нужных. И вовремя.
— Неужели для Бога это важно? — в пространство спросил Бакли. — Я тогда точно никуда не попаду, как подохну. Вертеться не умею, полезные знакомства крутить — тоже. А что такое откат так и вообще до этого дня не слыхал.
— Святой Бакли, — передразнил его Шини. — Да не может быть, что не слыхал. Даже я слыхал.
— Это где это? — с подозрением спросил Бакли.
— Да в универе, сто раз…
* * *
Вечером добрались до маленького городка, в котором, о чудо, нашлась самая обычная гостиница, к тому же, к вящей радости всех, полупустая. От паломнических нарядов к тому моменту избавились, ткань с машины тоже сняли. Переодевшись в обычную одежду, все почувствовали себя гораздо лучше.
— Не люблю обманывать, — Аквист поморщился, разглядывая свой халат. — Непорядочно это. Они ж не виноваты, что они придурки.
— Не виноваты, — задумчиво подтвердил Фадан. — Но убить нас они бы запросто могли. Или покалечить. Что-то мне не по себе.
— От чего? — спросил Шеф.
— От того, что я взглянул в лицо религии Триединого… считай, впервые в жизни я сделал это всерьез. И меня это напугало.
— Чем же?
— Там нет разума, — Фадан опустил голову. — И там, оказывается, много злости.
— Как и в любой другой религии такого рода, — дернул плечом Шеф. — Ладно. Раскладывайте вещи и идите за машинкой. Это единственный способ вернуть Бонни душевное равновесие.
Машинку в результате купили знатную, чуть ли не самую лучшую и дорогую модель. Эта машинка умела шить зигзагом, крестиком, строчкой, шить задом наперед и обшивать петли. Бонни была в восторге — о такой машинке она никогда и не мечтала. Машинку она тут же перетащила в женскую комнату, разложила ткань на полу и принялась кроить. Сначала она решила сшить три одинаковые жилетки для Бакли, Шини и Аквиста, потом жилетку побольше для Фадана, и только потом — заняться пиджаком для себя. Шини притащил ей порцию свежесваренной каши и баночку с мясом. Бонни велела поставить это всё на тумбочку, принести лхуса и закрыть дверь с другой стороны.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Она там разошлась не на шутку, — заявил он после похода с чашкой лхуса к Бонни в гости. — Похоже, у нас и впрямь к утру будут жилетки.
— Она расстроилась, — вздохнул Аквист. — Ведь хотела же как лучше…
— А получилось, как всегда, — отрезал Фадан. — Да, действительно. Шеф прав. Нам нужно быть осторожнее с тем новым, что мы узнали.
— Вот это точно, — подтвердил вдруг до этого момента молчавший Бакли. — Я ведь тоже едва не прокололся.
— Ты? — удивился Аквист. — Это когда?
— Да когда спать шел. Там одна мамка была с малышом, гермо, двухлетка. И он простуженный был…
— Прост… что? — удивился Шини.
— Это, оказывается, так апчихит правильно называется, — объяснил Бакли. — Простуда. А кто болеет апчихитом — тот простуженный. Ну и вот, он чихал, бедный, а эта дура решила, что если у него температура, то его надо раздеть и голышмя… того… Блин, да я взбесился, как увидел! — Бакли рассердился. — Сама закутанная по уши, а мелкий — в одной рубашке тонкой! Трясется и чихает.
— Ну еще бы он не трясся, мы же на севере, — заметил Фадан. Север в этой местности и впрямь чувствовался, в том же Шенадоре было не в пример теплее.
— Ну я на неё и наорал, зачем ребенка раздела, — Бакли понурился. — Загнал в машину, велел теплого лхуса ему дать с сахарком, молока и варенья. Ну и травок еще дал, которые мы с Сепом наготовили. Сказал, как заваривать.
— А она?
— Да вроде, слава Триединому, послушалась. Но меня стала спрашивать — может, мол, я врач? Чуть не ляпнул, что врач, но вовремя опомнился. Сказал, что травки эти моя мама мне с собой дала на паломничество, и что это у нас семейный рецепт такой от апчихита. Пронесло. Скажи я, что врач, получил бы этими же травками по роже, — Бакли с досадой махнул рукой. — Она всю дорогу, пока я помочь пытался, врачей костерила, прикиньте? Даже я, сколько лет езжу, много нового про нас узнал.
— Что, например? — с интересом спросил Аквист.
— Что, оказывается, во врачи идут только те, кто на чужую боль смотреть любит, — Бакли шумно вздохнул. — Что мы от чужой боли просто кайф ловим. И что особо мы любим, когда дети болеют. Даже вызовы разыгрываем, кто поедет на больного ребенка смотреть.
— Серьезно? — безмерно удивился Фадан. — Она такое сказала?
— Не хочу я говорить, чего она еще сказала, — Бакли отвернулся. — Мерзко на душе. Вообще, я бы выпил что-то, но ведь машину завтра вести, нельзя.
— Пошли спать, ребята, — предложил Шини. — Авось, к утру всё будет не так плохо.
* * *
Утро для всех началось с приятного сюрприза — проснувшись, Фадан, Аквист, Шини и Бакли обнаружили, что рядом с их одеждой лежит по новой жилетке. И что жилетки — ну просто суперклассные! Мало того, что они оказались в самый раз (видимо, у Бонни был отличный глазомер), так еще и на каждой имелась вышивка блестящей синтенитью. Вышивки были на нагрудных кармашках, небольшие. Но смысл их сначала никто не понял.
У Фадана на жилетке оказалось написано «ФРКН».
У Аквиста и Шини — «ША1КН» и «АА2КН».
У Бакли — «БВКН».
— И что это значит? — недоуменно спросил Фадан, разглядывая надписи. — Так… первые буквы — это наши инициалы, если я правильно понимаю.
— Вроде бы похоже, — согласился Аквист. — У тебя — Ф, Фадан. У Бакли — Б. У Шини — Ш. У меня — А. Но что значат остальные буквы?
— Вот проснется Бонни, спросим, — пожал плечами Фадан. — Мне самому интересно…
Бонни проснулась в половине одиннадцатого утра, видимо, шитье её утомило. К команде она вышла в новом пиджачке, нагрудный карманчик которого тоже украшала вышивка — на этот раз «БККН».
— Бонни, что это за буквы? — с интересом спросил Шини.
— А где спасибо за жилетки? — тут же повернулась к нему Бонни.
— Спасибо огромное, они просто замечательные! Но что значат надписи? — поинтересовался Фадан.
— Эх, вы… хотя бы первые буквы могли бы угадать, — фыркнула Бонни.