Ну и что такого, сказал он себе, пытаясь заглушить неотвязное, как изжога, чувство недовольства собой. Подумаешь, свидание с бывшей женой! В конце концов, у него тоже должна быть какая-то личная жизнь, тем более никто не посмеет упрекнуть его в том, что он на целый вечер оставляет ребенка одного. У ребенка теперь была прибалтийская крыса, и ребенок был счастлив.
Едва заступив на работу, крыса придумала новое правило, которое неукоснительно выполнялось каждый день Теперь Иван после обеда звонил отцу и докладывал о событиях, произошедших за полдня, и о своих планах на вечер. Степан должен был выслушивать отчет и в ответ сообщать, во сколько будет дома. До сегодняшнего дня Степан старательно соблюдал эти новые правила, хотя никто его об этом не просил и никаких нововведений с ним не согласовывал. Инга Арнольдовна, очевидно, сочла их чем-то само собой разумеющимся.
Алле-оп! Барьер, Пурш!.. Надо, надо постараться, мальчик! Барьер! Еще барьер!
Существование Саши Волошиной каким-то образом примиряло его с жизнью. До тех пор, пока, стоя под ее дверью и обливаясь липким потом, он не понял, что она, черт ее побери, такая же, как они все. Ее тоже нужно бояться и ненавидеть.
Леночка была в превосходном настроении. Она никогда не сомневалась в своей власти над Степаном, но ей доставляло истинное удовольствие получать и получать подтверждения своей магической силы.
«Бедный, милый, неустроенный Степа!.. Стоит даже не пошевелить пальцем, а просто посмотреть в его сторону — и он уже ползет на брюхе, готовый на все ради одного только ласкового слова. Иногда он, правда, ворчит немножко, как состарившийся на службе одряхлевший пес, и наивно думает, что его ворчание можно принять за истинное неудовольствие, но пусть его ворчит. Мы оба знаем, что никуда и никогда он не денется. Собственную натуру победить невозможно, а я отлично — лучше всех! — знаю, что делать, чтобы ему даже в голову не приходили мысли о восстании и освобождении. Так что пусть ворчит. Тешит свое мужское самолюбие».
Как всегда в постели с Леночкой, Степан чувствовал себя не человеком, а чем-то средним между диким кабаном и быком-производителем. Леночка виртуозно умела с ним обращаться, чтобы он именно так себя и чувствовал. Он сопел. хрюкал, трудно дышал, потел и после бурного финала не испытывал ничего, кроме неловкости и стыда. И еще некоторого недоумения — зачем он опять поддался на ее уговоры?
Зачем приехал? Зачем покорно впадал в состояние быка-производителя, как бы получив соответствующий укол?! Что за непреодолимая сила, которой он не мог сопротивляться, тащила его в Леночкину постель?! Ладно бы у него был бешеный темперамент, который он не мог контролировать, но у него не было не то что бешеного, но и вообще ничего такого. что могло бы называться темпераментом. В молодости его это огорчало, а сейчас что ж… Не дано — значит, не дано. Все равно что расстраиваться из-за цвета глаз или формы носа — очень умно и вполне достойно пятнадцатилетней красотки из какого-нибудь «Ж» класса. В его, Степановом, возрасте уже можно смело признать, что он вовсе не голливудский секс-символ, а задавленный работой и однообразными проблемами отец-одиночка.
И хрен с ним, с темпераментом!..
Только почему-то этот отсутствующий темперамент начинал проявляться именно когда звонила Леночка.
Степан отлично знал все, что будет дальше, — и все-таки приезжал, и изображал быка-производителя, и не контролировал себя, и чувствовал себя неуклюжим, толстым, неумелым, и собственные руки на Леночкиной нежной коже казались ему оскорблением, и понимал, как, должно быть, противно ей трогать его, волосатого и потного от страсти.
И еще он отлично понимал, что во всем этом не было ничего, совсем ничего человеческого.
После секса он становился молчалив и мрачен, но Леночке, которая к тому времени уже получала все, что хотела получить, было на это наплевать, поэтому она спокойно отпустила его в ванную, откуда он потопал прямиком в холл, старательно отводя глаза от разгромленной постели, которую, как назло, было видно практически из всех точек Леночкиной квартиры.
— Я поехал, — мрачно доложил он из коридора, но Леночка даже и не подумала встать, поэтому ему пришлось заглянуть в спальню.
Леночка лежала поперек кровати и рассматривала свои кольца. Колец было много, и все они блестели умеренно благородным бриллиантовым блеском. По совершенной Леночкиной шее скользили тонкие бриллиантовые всполохи.
«Задушить бы ее», — неожиданно подумал Степан.
— Уже поехал? — переспросила Леночка довольно равнодушно. — Что так рано? У тебя опять проблемы с ребенком? Или ты все-таки догадался его в лагерь отправить?
— Ребенок со мной. Ни в какой лагерь он не поедет. Для заграницы он мал еще, а в наших лагерях ему делать нечего, там одни только вши и комары, — сказал Степан, морщась. — Ты бы, мать, хоть на праздник лета к нему пришла. Я же тебе оставлял сообщение на автоответчике. Как-никак он твой сын…
— Он твой сын, Степа, — отозвалась Леночка безмятежно, вытянула ногу и занялась ее созерцанием. На следующей неделе придется делать эпиляцию. Лишние волосы на теле доставляли Леночке массу хлопот. — Ты и ходи в нему на праздник лета. А лучше всего отдай ты его, в конце концов, в интернат. Ну, это смешно просто — молодой мужик с утра до ночи с ребенком нянчится! Тебе что, больше делать нечего? Или ты надеешься, что я вечно буду тебя в кровати обслуживать, как образцовая бывшая жена, а?
Ничего ужасного она не сказала. Он сто раз слышал от нее настоящие оскорбления, а не какие-то там беззубые намеки, но на этот раз почему-то взбесился.
Почему?..
Он покраснел так, как будто внутри головы неожиданно зажглась красная лампочка, глаза стали белыми, а губы потемнели чуть не до черноты. Леночка за всеми этими превращениями следила с неподдельным интересом.
— Ты что? Заболел?
— Я вовсе не нуждаюсь в твоих обслуживаниях, — пробормотал Степан с ненавистью, — это тебе только кажется, что мной так просто управлять!..
Ей ничего не казалось, управлять им действительно было очень просто, но он должен — должен был! — сказать что-то такое, что убедило бы ее в том, что он вполне самостоятельная и сильная личность, а не кабан в период гона.
Убедить следовало не столько ее, сколько себя.
— Степочка, ну что ты расстроился! — весело проговорила Леночка, явно ожидая продолжения душераздирающей сцены. — Я просто говорю, что не смогу всю оставшуюся жизнь с тобой спать. Мы ведь в разводе, солнышко, ты не забыл? Тебе нужно найти кого-нибудь, какую-нибудь де-е-евочку, молоденькую и свеженькую, без больших запросов и, главное, неопытную, а ребенок тебе только мешает. Правда же мешает? Ты уже всем показал, какой ты превосходный отец, а я наглое чудовище, ну и хватит! Мамашка твоя умерла, бояться тебе некого, так что брось дурака валять, отдай ты его в интернат, освободись немножко…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});