Мои знакомые остались довольны площадью Гранд-Пляс, гостиницей «Отель де Билль» и собором Нотр-Дам-дю-Саблон, так что моя тщательно разработанная экскурсия была принята благосклонно, и я получил приглашение присоединиться к ним за обедом в гостинице «Лярк-ан-сьель». Табльдот мадам Планшон был столь же изобилен, как обычно, и мисс Дурвард, как я заметил, оказалась единственной, кто не воспользовался его преимуществами в полной мере. Когда в теплой гостиной, в которой царил полумрак, меренги и сладкий крем сменили turbot аи sauce champenois[31] и каплуна, фаршированного трюфелями, я ничуть не удивился тому, что по мере того, как понижается уровень пива в его бокале, Барклай все медленнее ворочает языком. Оказывается, оно пришлось ему по вкусу, да и веки его супруги отяжелели, бросая тень на ее раскрасневшиеся щечки и лениво двигающиеся губы.
– Прошу простить меня, майор, – заявила она, вставая из-за стола. – У меня разболелась голова, и, вероятно, после путешествия я все-таки устала несколько сильнее, чем думала вначале. Вы меня извините, если я покину вас?
– Вам не за что просить прощения, – откликнулся я, открывая перед ней дверь. – Надеюсь, завтра утром вы будете чувствовать себя лучше.
Внезапно она протянула мне руку.
– Я очень рада, что мы здесь… – Барклай с трудом вылез из-за стола и, покачнувшись, направился к двери. – Нет, нет, Джордж, спасибо, не беспокойся. Я вполне доберусь до кровати сама. Доброй ночи, майор. Доброй ночи, Люси.
Была только половина восьмого, и на улице еще даже не начало темнеть. Мы беседовали о том о сем, и если Барклай и выглядел сонным, то уж никак не настолько привязанным к своей супруге, чтобы озаботиться состоянием ее здоровья и последовать за ней. Они с мисс Дурвард пересказывали мне происшедшие в Дувре события, о которых я читал в «Ле Мониторе» и свидетелями которых они стали, когда их багаж грузили на корабль «Королева Каролина», причаливший к берегу под протестующие вопли недоброжелателей нового короля.
– Они бежали рядом с каретой, бросая розы в ее открытое окошко, – сказала мисс Дурвард. – И более всего усердствовали женщины… – Она потерла лоб. – Как здесь душно!
Она встала и подошла к окну, но защелка никак не желала поддаваться и даже прищемила ей палец, так что она вскрикнула «Да провались ты!», после чего с обиженным видом отошла в сторону, морщась и потирая ушибленное место.
– Почему оно не открывается? Это сделано специально? Я всего лишь хотела подышать свежим воздухом!
Я подошел к ней.
– Могу я вам помочь?
– Нет, я сама справлюсь, – ответила она и вновь взялась за защелку. Еще один рывок, протестующий визг петель, и наконец окно распахнулось. В комнату хлынул прохладный вечерний воздух.
Она высунулась наружу, глубоко дыша и наблюдая за городскими обитателями Брюсселя, вышедшими на вечерний моцион.
– Нет, этого явно недостаточно, – заявила мисс Дурвард, отворачиваясь от окна. – Мне необходимо выйти на улицу.
Дверь гостиной приоткрылась, и в комнату бочком вошла гостиничная служанка. Сделав реверанс, она обратилась к Барклаю:
– Мадам передает вам свои наилучшие пожелания, месье, и просит незамедлительно пройти к ней в комнату.
Тот удивленно воззрился на нее.
– О да, конечно, очень хорошо, – пробормотал он, поднимаясь на ноги. – Люси, прошу простить меня. Майор, рад был познакомиться с вами. – И с этими словами он вышел.
– Ах, какая досада! А я так надеялась убедить его составить мне компанию и прогуляться, – с сожалением воскликнула мисс Дурвард. – Интересно, что там стряслось у Хетти…
– Может быть, ей всего лишь нездоровится.
– Вероятно. – Она прошлась по комнате, словно бы для того, чтобы успокоиться. – Пожалуй, я несправедлива к ней. Ей и в самом деле необходима поддержка. Что же, в таком случае, я отправлюсь одна. Я ни за что не останусь в четырех стенах в такой чудесный вечер, как сегодня, особенно если учесть, что я впервые покинула Англию.
– Мисс Дурвард, прошу меня простить, но ваша сестра… Быть может, она опасается, что вы подвергнетесь некоторой опасности.
На лице у нее появилось озадаченное выражение, но потом она весело расхохоталась.
– Неужели вы думаете, что она волнуется о моей безопасности? Или о приличиях? Но ведь вы знаете Брюссель лучше любого из нас. Мне здесь действительно ничего не угрожает?
– Не более чем в любом другом городе в такой час. Но женщины, с которыми я имею честь быть знакомым, не ездят за границу без всякого сопровождения, в особенности если они не замужем… – Я умолк, потому что она отвернулась, подошла к креслу, на котором лежали ее вещи, и начала укладывать альбом в свой ридикюль. – Мисс Дурвард, если вы твердо решили выйти на улицу, то разрешите мне хотя бы сопровождать вас!
– Лучше подвергнуться опасности, чем задохнуться здесь! – воскликнула она, с такой силой дергая завязки своей шляпки, что чуть не оторвала их напрочь. – Но я буду останавливаться, чтобы делать зарисовки. Надеюсь, вам это занятие не покажется нестерпимо утомительным и скучным.
Я подхватил свою тросточку и распахнул перед ней дверь.
– Ваше общество мне никогда не наскучит. Она замерла на пороге.
– Простите меня. Это было невежливо с моей стороны. Вы очень добры, и я вам чрезвычайно признательна.
Я бы предложил ей опереться на мою руку, но она уже минула добрую часть коридора.
– Не хотите ли подняться на бастионы? – предложил я, догоняя ее. – Оттуда открывается прекрасный вид на город и окрестности. Но вам, пожалуй, лучше прихватить с собой шаль. После захода солнца похолодает, а здесь солнце садится раньше, чем вы привыкли в Ланкашире.
– Нет. Шаль только мешает, когда я работаю. Однако прогулка на бастионы и в самом деле выглядит соблазнительно.
Она двинулась в путь легкой, стремительной походкой, что живо напомнило мне Дору в пору ее бурной молодости. Нога моя ныла после целого дня ходьбы, и даже с тросточкой мне было нелегко поспевать за ней. Когда мы прошли несколько сотен ярдов, я сказал:
– Вообще-то нам предстоит изрядная прогулка. Быть может, вы предпочтете, чтобы я кликнул fiacre![32] Они открыты, так что вы сможете любоваться городом.
– О, только не это. Так хорошо пройтись по свежему воздуху. Я очень люблю Хетти, но ее неторопливость сводит меня с ума. Правда, у меня появляется время, чтобы сделать наброски, но она вечно упрекает меня, что мне приходится бежать, чтобы догнать ее.
Некоторая часть нашего пути пролегала по тем самым улицам, по которым мы гуляли утром, но она все так же внимательно оглядывалась по сторонам, настолько внимательно, что ее ответы на мои реплики звучали невпопад. И только когда мы остановились перед театром «Театр дю Моннэ», я понял, в чем дело: не говоря ни слова, она извлекла из ридикюля альбом и принялась рисовать. При дневном свете вид площади дю Моннэ и нового театра являл собой самое утонченное и изысканное зрелище. И сейчас, стоя здесь, она быстрыми штрихами набрасывала темноту ночи, которая сгущалась вокруг зажженных газовых фонарей и сверкающего огнями входа, потемневшие крыши, провалы черноты под железными перилами и ограждениями, тени, собирающиеся в складках женских юбок и прячущиеся в глазах мужчин.