— О, темы были разные! Я раньше такого нигде не слышал. И как правильно вилку и нож держать, и как красиво курить, не оставляя следов на пальцах. Нас и танцевать учили, и приглашать даму к танцу.
— Может, он еще учил вас, как выбирать добрую жинку? — усмехнулся Женя Бердников.
— Пре-екра-ати-ить разговорчики! — громко прервал нашу затаенную беседу начальник штаба полка майор Кузнецов.
Однако наше, можно сказать, знакомство с Вячеславом Арсеньевичем Тимофеевым состоялось…
197-я штурмовая авиадивизия успешно перебазировалась на аэродромы многострадальной белорусской земли. Погода нас в те дни не баловала. Слой толстого тумана уныло лежал над летным полем, и штурмовики, выруливая на старт, вынуждены были выключать моторы. Но вот подул ветер и разогнал всю туманную муть. Группа за группой летчики нашей дивизии пошли на боевые задания. Штурмовики бомбили передний край вражеской обороны, подавляли огонь артиллерийских батарей противника, штурмовали гитлеровские колонны войск, задерживая их на дорогах, жгли машины, танки, уничтожали пехоту.
С полевого аэродрома Чарторыск мы взаимодействовали с прославленной армией генерала Чуйкова — 8-й гвардейской. После боев на Тамани, на Керченском полуострове нам, летчикам, здесь казалось потише, но это было далеко не так.
В один из боевых вылетов девятку штурмовиков повел капитан Бердашкевич. Задачу им поставили сложную — предстояло уничтожить переправу на реке Буг и тем самым воспрепятствовать отходу вражеских войск. Миша тщательно проиграл весь маршрут с летчиками. Показывал, на карте, чертил прутиком на земле характерные ориентиры, предполагаемые зенитки. Потом каждый из ведомых повторил «полет». И только когда Бердашкевич убедился, что всем все понятно, скомандовал:
— По самолетам!
При подходе к цели летчики снова услышали его спокойный и мягкий голос;
— Снять предохранители. Разомкнитесь, держитесь свободнее…
Группа с разворота зашла на переправу. Зенитки со всех сторон били по нашим штурмовикам.
— Маневр, ребята! Маневр! — скомандовал Бердашкевич и в пикировании бросил машину на переправу.
За ним устремились остальные, и вот цель накрыта бомбами. Но трассы огня с земли скрестились и над штурмовиками. Самолет летчика Хухлина как-то неловко, будто нехотя, без надобности, с развороченным крылом, с разбитым стабилизатором полез вверх, затем резко опустил нос с остановленным винтом и пошел к земле. Хухлин сумел выровнять, а затем посадить разбитый Ил-2 на маленькое, изрытое воронками поле за переправой на вражеской стороне.
И тут же, как воронье, к штурмовику бросились со всех сторон гитлеровцы. Все это увидел ведущий группы Бердашкевич и направил всю девятку «илов» на помощь своему ведомому. Штурмовики, пикируя один за другим, отбивали окружающих наш самолет гитлеровцев, а Андрей Коняхин, верный и неразлучный друг Виктора Хухлина, пошел на посадку туда, где сидел его штурмовик.
Самолет Коняхина коснулся земли совсем недалеко от Хухлина, попрыгал по кочкам да буграм и замер. Фашисты, почуяв двойную добычу, вновь бросились в атаку. Бердашкевич с группой отбил и ее. Тем временем Андрей, спасаясь от наседавших автоматчиков, открыл по ним огонь из пушек и пулеметов своей машины, но трассы огня проходили высоко, минуя врага. Тогда воздушный стрелок — Коняхина выскочил из самолета и нечеловеческим усилием приподнял хвост штурмовика! Летчик застрочил по гитлеровцам прицельно.
А Хухлин поджег израненный «ил», подбежал к самолету друга и вместе со своим стрелком забрался в заднюю кабину. Коняхин развернул машину, дал полный газ с форсажем, и вот штурмовик понесся на растерявшихся гитлеровских автоматчиков — и в небо.
Позже Андрей рассказывал, как уже после отрыва от земли он засомневался: хватит ли бензина до дома? Оглянулся на кабину стрелка да так и обмер — рядом с пулеметом торчат две ноги!
Оторопел пилот, а потом понял, что ведь это его воздушный стрелок, на ходу впрыгнув в уже занятую экипажем Хухлина кабину, так и не сумел развернуться в тесноте — застрял вниз головой.
После посадки мотор его машины заглох — кончилось горючее. Все, кто был на аэродроме, помчались к замершему штурмовику. И вот начали разбираться: вытащили из задней кабины одного воздушного стрелка, второго, потом летчика. Коняхин сидел в своей кабине бледный, откинувшись головой на бронеспинку, закрыв глаза, его мокрые курчавые волосы прилипли к вискам.
Первым к нему бросился наш замполит Дмитрий Поликарпович Швидкий и стал целовать его. Затем прямо на крыле самолета он взволнованно обратился к однополчанам:
— Товарищи! Летчик Коняхин выполнил заповедь великого полководца Суворова: сам погибай, а товарища выручай! Он трижды выполнил эту заповедь — и штурмовик привел на аэродром, и товарищей спас, и сам жив. Качать героя!
Летчики и стрелки вытащили Коняхина из кабины и так, на руках, донесли его до штабной землянки.
Вскоре Андрей Коняхин получил письмо из Сибири.
«Андрюшенька, проводила я на фронт тебя и троих твоих братьев. Наказ дала — бить супостатов, гнать их с земли русской до полной победы!.. Петя вот воюет танкистом, Гаврюша — лейтенант, артиллерист, Лева — в пехоте. А ты у меня летчик, — из далекого села Ястребово писала Коняхину его мать. — Рожала я тебя, сынок, в бане, на соломе, без всякой посторонней помощи. Помню, после родов лежала и смотрела через дымоход в потолке в небо. Оно было такое чистое-чистое, и очень много было звезд. Твоя, Андрюшенька, звезда светилась ярче всех. Это хороший знак…»
Как же дороги были нам на фронте, как согревали душу такие вот немудрящие письма наших родных!
7 июля от гитлеровских захватчиков был освобожден город Ковель, и мы перелетели на один из аэродромов в этом районе. Там мне приказали лететь на разведку дорог, скопления войск противника и все это заснять на пленку. По пути я залетела на соседний аэродром за истребителями прикрытия. Пара самолетов уже поджидала меня с заведенными моторами. Пока я делала круг над аэродромом, они взлетели и начали набирать высоту.
Быстро связалась по радио с их ведущим и, не переводя дыхания, говорю:
— Буду вести визуальную разведку и фотографирование. Пожалуйста, далеко не отходите, прикройте. Ясно? Прием!
Обычно в таких случаях ведущий истребитель отвечает:
«Вас понял!» — повторяет задачу или уточняет, если что-то неясно. А тут, после короткой паузы, охрипший тенорок, полный сарказма:
— Эй, ты, горбатый, чего пищишь, как баба? — Помолчав, добавил с досадой:
— А еще штурмовик! Противно даже слушать!.. — и присоединил крепкое словцо.
Оскорбительное «баба» затронуло меня. Сгоряча хотела было ответить тем же, да сдержалась; они ведь и не подозревают, что в подчинении у бабы. Мне даже стало весело.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});