Читать интересную книгу Заколдованный участок - Алексей Слаповский

– Лида наша в двенадцать лет умерла. Аппендицит, потом перитонит, – жестко, без видимого чувства сказала Мария Антоновна. Наверно, потому что она не желала делиться своим горем с этим человеком.

– Вот она, медицина! – сделал вывод Константин, с привычной умелостью переводя личное на общественные рельсы, которые, как известно, всегда и во всем виноваты. – Лида, дочка... Ничего я не знал, ничего...

Он заплакал.

У Марии Антоновны это не только не вызвало сочувствия, наоборот, она, поднявшись с кресла, встала перед Константином и сказала, не скрывая намерений:

– Вот что, Константин. Ты уходи лучше. А то я не ручаюсь за себя. Возьму сковородку сейчас. И буду тебя по твоей скотской голове стучать, пока ты опять не помрешь.

– Имеешь право! – покорно кивнул Константин. – Что ж, бери сковородку, бей. Я даже рад. Хоть на родине помру. Десять раз помирал в чужих краях, но не помер, а тут... Ладно. Дай хоть чаю, знобит меня.

Липкина молчала и ждала.

– Что ж... Пойду...

Константин оперся о стол, но тут же охнул, осел, замер, прислушиваясь к себе. Лоб покрылся потом.

– Ты чего? – недоверчиво спросила Липкина.

– Ерунда. Пройдет.

– Сердце, что ли?

– Да всё сразу. Желудок схватывает, операция была. Тоже чуть до перитонита не довели. Ладно, повидались... Пора.

Константин тяжело встал. И медленно пошел к двери; так тяжелобольные перемещаются по палате, когда несколько шагов – большой труд.

Липкина, посмотрев на это, сказала:

– Куда ты пойдешь такой? Оставайся уж до утра. Но утром чуть свет чтобы тебя не было! Может, тебе дать чего-нибудь? Анальгин или чего? Что тебе помогает?

– Сто грамм налей, если не жалко, – попросил Константин.

– Дерьма жалеть. Разве тебе можно?

– Мне теперь всё можно. Это, Маша, как анекдот: человека повесить собираются и спрашивают последнее желание. Он говорит: закурить дайте, но чего-нибудь некрепкое, я здоровье берегу.

Константин засмеялся, закашлялся, схватился за живот.

Липкину же анекдот не рассмешил:

– Да... Пожил ты, я смотрю, как следует.

Она налила ему водки, поставила тарелку с помидорами, картофелинами, куском колбасы.

– На вот, пей. Закуси, если хочешь. И ложись, и никаких разговоров чтобы не было. Не хочу ничего говорить. Понял?

– Спасибо тебе, – с благодарностью сказал Константин. Выпил водки, и тут же ему полегчало. Он даже замечание сделал:

– Порезала бы хоть колбасу, сунула, как собаке.

– Съешь, не подавишься, – ответила Мария Антоновна.

Она постелила ему на диване. Доставая белье, увидела на серванте фотографию Константина тридцатилетней давности. Оглянувшись, убрала ее.

И ушла к себе в комнату – спать.

3

Она ушла к себе спать, но заснуть не могла.

Давно уже спал Константин – то храпел, то начинал трудно и хрипло дышать, будто не спал, а работал.

Мария Антоновна встала, оделась и вышла из дома, надев резиновые сапоги: дождь кончился, но грязь кругом была непролазная.

Она пошла к Нестерову. Обрадовалась, увидев свет в его окне: значит, не будить человека. Постучала в окно. Нестеров выглянул:

– Мария Антоновна? Что-то случилось? Да вы заходите.

Липкина вошла в дом, сбросив сапоги, села к столу, не отказалась от чаю, который предложил Нестеров. Дома она и чаю на ночь толком не попила, какое чаепитие в тревоге и смуте, а здесь уютно, никто чужой не пришел, никакой смуты нет – так ей казалось, по крайней мере.

– Даже и не знаю, как сказать, – начала она. – Вы когда сеанс проводили, я всё думала, что бы мне такое для себя загадать. Болезней, сами понимаете, накопилось, мне не двадцать лет и даже не тридцать... Решила: ладно, пусть у меня бессонница пройдет.

– Прошла?

– Прошла вообще-то.

– Серьезно? Я рад!

– А потом еще... Ну, когда про бессонницу загадала, думаю: маловато что-то. Надо еще что-нибудь. И тут мне в голову пришло: вот бы, думаю, мой муж нашелся. Тридцать лет, как пропал. Сама думаю, а сама над собой смеюсь: дура старая, такого не бывает! Но мысли у человека, сами знаете: ты не хочешь, а они тебе в голову без спроса лезут. Смешно.

– И в чем проблема? Кстати, бессонница у вас, скорее всего, прошла потому, что вы хотели. Нет, возможно, мой импульс помог...

Липкина махнула рукой:

– Да шут с ней с бессонницей. Муж ко мне вернулся.

Нестеров воскликнул:

– Мария Антоновна, это невозможно!

– Как же невозможно, когда он сейчас у меня в доме спит?

– Уверяю вас, это сделал не я! Никто на свете на такие чудеса не способен!

– Но я-то не первый раз об этом думаю! Я, может, всю жизнь об этом думаю! Но вернулся он сейчас, после вашего сеанса!

– Просто совпадение.

– Не знаю, – сказала Липкина и погрузилась в долгое молчание.

В этом молчании выпила чашку чаю и попросила еще.

Нестеров, налив, спросил:

– Так теперь-то вы, извините, чего хотите от меня? Чтобы я в ладоши хлопнул и он исчез? Или, наоборот, навсегда закрепился? Это только в кино бывает.

– Да нет... Тут я и без вас соображу. Меня другое волнует. Смотрю на него – вроде он. А потом опять смотрю – вроде не он.

– А кто же?

– Не знаю! Какие-то сомнения у меня. И я вас прошу: вы как-нибудь придите и рассмотрите его как следует.

– И что я увижу? Я его никогда не знал!

– Увидите вообще... Ну, насколько он натуральный, что ли... Врет он или не врет.

– Мария Антоновна, я ведь не детектор лжи!

– Но вы же экстрасенс! Чего же вы стоите, если не можете понять, настоящий человек или не настоящий? Нестеров засмеялся:

– О, это вы серьезный вопрос затронули! Я, Мария Антоновна, даже сам насчет себя иногда сомневаюсь: настоящий я или нет! Посмотришь с утра в зеркало – и просто себя не узнаешь!

Липкиной не понравился его юмор.

– Вы не издевайтесь, – сказал она, – я не колхозница какая-нибудь, а учительница, хоть и на пенсии. Не надо мне ваших смешочков!

– Извините...

– В общем, будьте готовы, я вас отдельно позову. Сама пока попробую разобраться. А о нашем разговоре – никому.

И она ушла, оставив Нестерова в некотором изумлении.

Вернулась домой, легла, под утро наконец заснула, но проснулась почти сразу же.

4

Она проснулась почти сразу же.

Константин тоже проснулся рано.

Мария Антоновна пожарила ему яичницу, поставила тарелку с малосольными огурцами, как бы подчеркивая, что чем-то особенным потчевать его не собирается. И давала наставления:

– Значит, так. Скажем, что мы с тобой тридцать лет назад потерялись. Ты заболел, я тебя сдала в больницу, мне сказали, что умер. Перепутали. А ты на самом деле выздоровел, но после. И остался там.

– И не искал тебя, не писал?

– Ничего особенного. Всё забыл, а потом память вернулась. Только что передачу видела по телевизору как раз про то, как человек памяти лишился, а потом...

Она замолчала, заметив, что Константин вдруг очень удивился.

– Ты чего?

– Откуда ты знаешь? Я ведь действительно сильно болел, и с памятью у меня до сих пор... Провалы какие-то.

– Ну вот, значит, и выдумывать не надо. Поживешь несколько дней, я к тебе присмотрюсь. Будешь нормально себя вести, останешься. Нет – не обессудь.

– Маша... Да я... Не ошибся я всё-таки в тебе! Я только об этом и мечтал – чтобы рядом с тобой до самой смерти... Здесь... На родине... Навсегда... – со слезами говорил Константин.

– Насчет навсегда проблема, – огорчила его Липкина. – Говорят, тут мост поставят, да так, что отрежут село – и всё. И помрет Анисовка.

– А вы-то как позволили?

– А чего позволять? Пока только разговоры. Сады под дорогу, правда, проредили здорово.

– Ладно. Пойду пройдусь. Повидаюсь с земляками.

Константин встал, осмотрел себя. Липкина увидела, что костюм у него еще относительно ничего, особенно для деревни, а на ногах драные кроссовки, заляпанные вчерашней грязью.

– Красавец! – сказала она. – Постой, я сейчас...

Порывшись в сенях, она пришла с ботинками:

– Вот, попробуй.

– Это же мои! – узнал Константин. – Я же на свадьбе в них был! Хотел в дорогу с собой взять, а ты отговорила: нечего хорошую обувь бить. Так ведь?

– Так, – сказала Липкина и прояснела. Казалось, сомнения ее в этот момент оставили.

– Ждала, значит? – в голосе Константина опять послышалась слеза.

Но Мария Антоновна не любила сентиментальности.

– Да уж, прямо ждала! Продать хотела, да всё как-то покупателя не находилось. Вот и валяются...

Липкина заставила Константина вымыть ноги и выбросить носки. Дала ему другие, чистые.

– И носки сохранила? – поразился Константин.

– Сама надевала для тепла. Обувайся.

Константин натянул носки, обулся. Встал, прошелся.

– Велики они тебе, что ли? – приглядывалась Липкина.

– Да нормально.

– Я же вижу – велики. А ну-ка! – Липкина, нагнувшись, одним движением, не расшнуровывая, стащила ботинок с ноги Константина и приложила подошвой к его ступне.

– Это как? Сорок третий был, а теперь? Сорок первый, что ли?

– Маша, что ты хочешь? Возраст, нога усыхает.