Она взглянула на Аликсану и увидела, что упорный взгляд этой женщины уже ждет ее взгляда. Гизелла, глядя в эту глубину, представляя себе, что эти темные глаза могут сделать с мужчиной или с женщиной определенного сорта, поняла еще кое-что, совершенно неожиданное: как это ни невероятно, но у нее есть союзница, человек, который хочет найти способ уберечь их всех от вторжения и того, чем оно грозит. Но это тоже не имеет значения.
— Императора надо поздравить, — вмешался голос третьей женщины. Тон Стилианы был холодным, как ночной ветер за окнами. — Кажется, его сборщики налогов действовали более прилежно, чем говорят. Господь бог и его наместник на земле просто совершили чудо, если в казне все же появились нужные средства.
Воцарилась хрупкая тишина. Стилиана, подумала Гизелла, должна быть чрезвычайно уверена в своем положении, чтобы так разговаривать. Но это так и есть. По праву рождения и замужества — и по своему характеру.
Валерий повернулся и посмотрел на нее, и выражение его лица, что примечательно, было насмешливым.
— Император получает ту помощь, какую заслуживает, когда-то сказал Сараний. Я не знаю, что это должно означать в отношении меня и моих слуг, но на войну деньги есть. Мы решили отменить выплату жалованья восточной армии в этом году. Нет смысла платить Бассании за мир и одновременно платить солдатам, чтобы охранять его.
Леонт казался потрясенным. Он откашлялся.
— Так было решено, мой повелитель? — Очевидно, с ним не посоветовались.
— Финансовый вопрос, стратиг. Но я действительно хотел бы встретиться с тобой завтра, чтобы обсудить возможность предложить солдатам земли на востоке для поселения. Мы уже это обсуждали раньше, и теперь канцлер предложил нам сделать это.
Леонт был слишком опытен, чтобы и дальше демонстрировать свое удивление.
— Конечно, мой повелитель, я буду здесь на рассвете. Однако сожалею, что меня сделали лжецом, ведь я сделал заявление сегодня на свадьбе. Я дал новобрачному повышение и назначил на должность на востоке. Теперь он теряет не только обещанное ему повышение жалованья, но и весь свой доход. Валерий пожал плечами: — Дай ему другую должность. Возьми этого парня с собой на запад. Это все мелочи. Леонт покачал головой:
— Наверное. Но я никогда не беру в поход недавно женившихся солдат.
— Похвально, Леонт, — сказала императрица. — Но я уверена, что можно сделать исключение.
— Это плохо для армии, моя повелительница.
— Упрямство тоже, — заметила его собственная жена со своего места рядом с императрицей. Она поставила свою чашу с вином. — Дорогой, в самом деле. Ты, очевидно, высоко ценишь этого солдата. Возьми его в свою личную гвардию, плати ему сам, как платишь другим, дай ему послужить на востоке от Евбула в качестве твоего наблюдателя в течение года — или до тех пор, пока не сочтешь нужным вызвать его на запад, где его убьют на войне.
«Такая деловая четкость в женщине, — подумала Гизелла, переводя взгляд с одного лица на другое, — должна, несомненно, раздражать присутствующих мужчин». Потом изменила мнение, глядя на императрицу. Должно быть, здесь к подобным вещам привыкли, — не то что при ее собственном дворе, где женщину, заговорившую так властно, тут же приговорили бы к смерти.
С другой стороны, Гизелла правила в Варене от своего собственного имени. Ни одна из этих женщин не была правительницей. Это имело большое значение. И словно для того, чтобы подчеркнуть это, Стилиана Далейна заговорила снова:
— Простите мне, мои господа, эту самонадеянность. Я всегда слишком спешила высказать свое мнение. — Однако в ее тоне не слышалось искреннего раскаяния.
— Это в тебе от отца, — тихо ответил император. — Это… не всегда недостаток.
«Не всегда», — подумала Гизелла. Казалось, комнату заполнил лабиринт переплетений прошлого и настоящего и того, что наступит в будущем. Нюансы свивались в кольца и расползались во все стороны, словно запах благовоний, неуловимый и настойчивый.
Стилиана встала и грациозно поклонилась.
— Благодарю тебя, мой повелитель. Я прошу позволения у тебя и императрицы удалиться. Если здесь будут обсуждать дела военные и политические, то мне подобает уйти.
Конечно, она была права. Никто не попытался ее удержать. Гизелла подумала о том, ожидала ли Стилиана, что кто-нибудь станет уговаривать ее остаться. Ее супруг? Если это так, то она должна быть разочарована. Леонт проводил жену до двери, но, когда она вышла, вернулся в комнату. Он посмотрел на императора и улыбнулся.
«Эти два человека давно знают друг друга, — вспомнила Гизелла, — еще до того дня, когда первый Валерий взошел на трон. Наверное, Леонт тогда был совсем молодым».
— Мой дорогой повелитель, — сказал Леонт, и его голос невольно задрожал, несмотря на все усилия, — могу я просить, чтобы все здесь присутствующие не разглашали пока эту информацию? Я смогу воспользоваться преимуществом во времени.
— О, дорогой мой, — сказала супруга императора, — они начали готовиться к встрече с тобой задолго до того, как это дитя убежало со своего трона. Спроси у нее, если тебе это необходимо.
Гизелла не обратила внимания ни на слово «дитя», ни на слово «убежало». Она увидела, что Валерий смотрит на нее, и с опозданием поняла, что он продолжает ждать ответа на заданный ей вопрос. «Полагаю, ты это одобришь?»
«Формальность, любезность, — подумала она. — По-видимому, такие вещи имеют для него значение. Это следует запомнить. Он всегда будет учтивым, этот человек на Золотом Троне. Даже когда делает именно то, что хочет, и принимает — или даже приветствует — любые последствия, которые могут обрушиться на других людей».
— Одобряю ли я? — повторила она. — Конечно, мой повелитель, — солгала она. — Иначе зачем я приплыла в Сарантий?
Гизелла снова низко поклонилась, главным образом Для того, чтобы скрыть лицо и выражение глаз. Она снова видела могильный курган, а не эту роскошную, залитую светом ламп комнату, вспоминала гражданскую войну и голод, гноящиеся чумные язвы и ужасно горевала о том, что не осталось ни одной живой души, которой она могла бы доверять. Ей почти захотелось, чтобы она умерла тогда в Варене и не дожила до этого вопроса, заданного ей теперь, когда она стоит совершенно одна в чужой стране, где ее ответ — правдивый или фальшивый — не имеет никакого веса, никакого значения в этом мире.
* * *
— Мне и правда что-то нехорошо, — произнес Пертений Евбульский, тщательно отделяя одно слово от другого.
Они находились в скромной комнате на верхнем этаже дома секретаря. Пертений раскинулся на темно-зеленом ложе, одной рукой прикрывая глаза, а другой держась за живот. Криспин стоял у маленького окошка и смотрел вниз, на пустынную улицу. Звезды уже погасли, дул ветер. В очаге горел огонь. На письменном столе у стены между ложем и окном лежали всевозможные документы, книги, письменные принадлежности, бумаги различных цветов и качества.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});