И тут же исчез, словно по волшебству.
– Пойдемте, капитан, – произнес комиссар, не слишком приветливо, как показалось Дементьеву, изучая нового начальника штаба, – познакомлю вас с личным составом.
Представив Дементьева бойцам, Прошкин произнес перед строем короткую речь:
– Мы должны в любой обстановке беречь наши боевые машины. Если какой-нибудь разгильдяй, это касается прежде всего водителей, загонит машину в яму или кювет, выведет ее из строя, я лично набью ему морду, и жалобы потом политотдел принимать не будет. Я понятно говорю?
«Будем считать, что политико-воспитательная работа проведена», – подумал Павел и отдал приказ начать движение: дивизиону надо было догонять ушедшую вперед бригаду.
* * *
Польша, куда Первая танковая вошла двадцатого июля, стала для Павла Дементьева первой настоящей заграницей. Многое казалось ему здесь необычным и непривычным: крепкие поселки (обязательно с каменными домами), солидные хозяйственные постройки для скота, амбары для зерна, навесы для разнообразной сельскохозяйственной техники. Глаз его поневоле задерживался на ухоженных огородах и садах, на причудливых беседках и верандах, густо увитых плющом и диким виноградом, на дорожках, заботливо и аккуратно посыпанных песком или каменной крошкой, на ладных кирпичных заборах с массивными железными воротами. И сам Павел, и другие офицеры сравнивали все это великолепие с тем, что они видели в родных деревнях, и часто сравнение это было явно не в пользу «страны победившего социализма».
«Наверно, – думал Дементьев, – точно так же смотрели на Европу русские офицеры армии Кутузова, будущие декабристы, гнавшие на запад войска Наполеона. Им, как и нам, тоже многое было в диковинку. Ничего, после войны наша жизнь обязательно станет лучше, а сейчас главное – добить врага».
Но если польский антураж и был привлекательнее украинского, то об обстановке в Польше этого сказать было нельзя: националистическая каша здесь была солонее и заварена куда круче. Армия Людова была союзницей советских войск, а отряды Армии Крайовой, поддерживавшие эмигрантское правительство Миколайчика, сидевшее в далеком Лондоне, воевали и против немцев, и против русских. И были еще «Народовы силы збройны», сильно напоминавшие махновцев или «зеленых», были «батальоны хлопски», и прятались по лесам разношерстные вооруженные группы без определенной политической ориентации – эти походили на средневековые шайки наемников, служивших мелкопоместным шляхтичам, что кичились властью над одним отдельно взятым уездом, а то и вовсе на самых обыкновенных разбойников. Их разоружали и отпускали на все четыре стороны, не зная, что с ними делать.
– Паршивый народец эти поляки, – злился Прошкин, – запросто могут продать, пойти на сделку с кем угодно. Сегодня с нами сотрудничают, а завтра будут стрелять нам в спину.
И Дементьев, хоть и был против деления народов на «паршивых» и «не паршивых», с ним соглашался: гитлеровцы сражались отчаянно, а тут еще приходится оглядываться, чтобы не получить пулю в спину от тех, кто еще вчера улыбался и приветствовал Красную Армию.
Давали о себя знать и оуновцы, отступившие в Польшу вместе с немцами. Но участь их в итоге оказалась незавидной: спасая от окружения свою Львовскую группировку, немцы бросили на убой украинскую дивизию СС «Галичина», подставив ее под удар наступавших советских войск. Дивизия эта была в полном смысле слова перемолота нашей артиллерией, авиацией и танками под Бродами, Белым Камнем, Бельзецем: из одиннадцати тысяч человек ее личного состава в живых осталось не более трех тысяч, по большей части взятых в плен.
…Наступление продолжалось. Двадцать второго июля восьмой гвардейский корпус вышел к реке Сан и начал ее форсирование, ломая ожесточенное сопротивление немцев.
* * *
Со своими новыми служебными обязанностями начальника штаба дивизиона «РС» Дементьев освоился быстро – с «катюшами» он был уже теоретически знаком, – но в первый же день его пребывания в новой должности все-таки произошел неприятный инцидент.
…Дивизион двигался походной колонной, догоняя танки, вырвавшиеся далеко вперед. Сплошной линии фронта впереди не было: немцы большими группами отходили на запад, и меньше всего Дементьеву хотелось нарваться на такой «блуждающий котел».
К вечеру добрались до небольшого леса и остановились, выслав вперед разведку. Подождав, двинулись дальше, но не пройдя и километра, услышали впереди пулеметные очереди и ружейную стрельбу.
– Капитан, – потребовал Прошкин, – разворачивай дивизион и давай залп. Немцы в лесу!
«Обстановка не ясна, – лихорадочно думал Дементьев. – Здесь недавно прошли наши танки, да и наша разведка противника не обнаружила. Нельзя палить в белый свет – а вдруг влепим по своим? Видел я, что остается после залпа гвардейских минометов».
– Не тяни, капитан, – настаивал комиссар, – а то это плохо кончится! Соображаешь, что будет, если немцы прорвутся к нашим машинам?
Сообразить было нетрудно, к тому же Павел знал, что немцы за уничтожение или захват «катюши» дают железный крест. Дементьев прекрасно понимал всю свалившуюся на него ответственность и все-таки колебался. Связываться с Гиленковым было уже некогда – дорога каждая минута, – и Павел скрепя сердце согласился.
– Под вашу личную ответственность, товарищ майор, – сказал он, – вы здесь старший по званию. Но не всем дивизионом, а только одной машиной, этого хватит.
После залпа в лесу мигом все стихло, а через некоторое время оттуда стали выходить мотострелки родной бригады, прочесывавшие лес. Глядя на них, Дементьев испытал острое желание придушить на месте чересчур ретивого политрука и клял себя за мягкотелость. К счастью, реактивные мины легли в стороне – потерь среди пехотинцев не было. А вторым плюсом было то, что Прошкин никогда больше не вмешивался в распоряжения начальника штаба дивизиона, предпочитая не брать на себя чужую ответственность.
* * *
Разрушительная мощь «РС» была куда большей, чем у дивизионных пушек «ЗИС-3», и поэтому Павел всякий раз предельно тщательно готовил данные для стрельбы. А стрелять приходилось часто: Дремов то и дело пускал в ход свой излюбленный «резерв», сокрушая «катюшами» очередной крепкий орешек немецкой обороны. Методика была отлаженной: Гиленков неотлучно находился при штабе Дремова, куда стекалась вся свежая информация о положении дел в полосе наступления корпуса, и стоило только танкистам или мотострелкам где-то споткнуться, как Дремов тут же требовал от Юрия удара «РС». Гиленков связывался с Дементьевым, ставил задачу, сообщал координаты и характеристику цели, советовал, откуда лучше произвести залп и сколькими установками. Он же отслеживал и расположение наших частей и немедленно наносил его на карту во избежание удара по своим. Осторожность была совсем не лишней: стремительно наступавшая армия Катукова оставляла за собой «слоеный пирог», в котором наши части перемешались с отступавшими немецкими частями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});