Если в законе в качестве одного из необходимых признаков данного преступления установлены определенные и конкретные последствия, а именно: совершившийся факт нарушения работы транспорта, то в обвинительном заключении применена расплывчатая и не поддающаяся точному определению формулировка о так называемой «ненормальной работе транспорта». Что такое «нормальная» работа и что такое «ненормальная», обвинение не объясняет и объяснить не может. Между тем в деле не имеется достаточных данных, свидетельствующих о том, что в результате действий подсудимых на Красной площади была остановлена хотя бы одна автомашина.
Здесь необходимо дать более развернутый анализ доказательств обвинения, поскольку показания подсудимых и ряда свидетелей по этому вопросу разошлись. Подсудимые, давая свои объяснения, не предприняли ни малейшей попытки отрицать факты, легшие в основу обвинения по ст. 190-1 УК. В то же время они категорически отрицают какую-либо свою причастность к действиям, которые могли бы быть расценены как нарушение общественного порядка, повлекшее ненормальную работу транспорта.
Товарищ прокурор, оценивая их показания, видимо, имел повод говорить о незрелости их политических суждений, однако незрелость суждений и связанное с нею личное недоверие обвинения к подсудимым не дает права товарищу прокурору обвинять их в лжесвидетельстве и не освобождает товарища прокурора от обязанности подробно и объективно анализировать показания подсудимых. Кроме показаний подсудимых, в деле мы встречаемся с показаниями двух групп свидетелей. Первая группа, которая обвинением была выделена еще на предварительном следствии, состоит из служащих известной вам воинской части, а также работников милиции. Если товарищ прокурор ставит под сомнение показания подсудимых, то у меня есть основания просить вас одинаково критически отнестись к показаниям свидетелей обвинения. Из материалов дела видна одна особенность в поведении этих свидетелей. В тот момент, когда происходили описанные в обвинительном заключении события, свидетели эти не просто выразили неприязнь к тем лозунгам, которые они увидели, но и сочли своим долгом задержать подсудимых и доставить в милицию, то есть действовать как представители власти. Это обстоятельство достаточно серьезно, потому что если действиями хотя бы одного из них причинен какой-либо вред задержанным, то вполне естественно допустить, что эти свидетели становятся прямо или косвенно заинтересованными в исходе дела.
Для устранения противоречий следует обратиться к незаинтересованным, объективным показаниям тех свидетелей, которые не являются ни родственниками, ни знакомыми той или другой стороны.
Так, свидетель Ястреба дала показания, идентичные с показаниями подсудимых. Она подтвердила, что подсудимые вели себя на тротуаре Лобного места с подчеркнутой корректностью. Их спокойствие было намеренным и, как они сами утверждают, заранее запланированным. Далее Ястреба подтвердила, что никакие лозунги подсудимыми в действительности не выкрикивались. Разговор их с собравшимися гражданами был спокойным – настолько спокойным, что свидетель, хотя и находилась в непосредственной близости от подсудимых, не могла расслышать из этих разговоров ни одного слова.
По делу допрошен также свидетель Леман, который рассказал, что, будучи случайно задержанным гражданами в штатском, он подвергся с их стороны насильственным действиям. Леман относится к той категории людей, которые не разделяют взглядов подсудимых.
Судья: Вы знаете, что обвинение предъявлено подсудимым не за взгляды, а за конкретные действия.
Монахов: Леман не проявляет ни малейших симпатий к подсудимым. Находясь у Лобного места, он не мог допустить таких поступков, которые бросили бы на него тень. Тем не менее он подвергся задержанию и побоям, что объективно подтверждает показания подсудимых о применении к ним побоев и насилия.
Таким образом, незаинтересованными показаниями названных свидетелей, а также свидетелей Федосеева, Корховой, Великановой, Медведовской, Стребкова, которые почти во всех деталях совпадают с объяснениями подсудимых, подтверждаются все основные факты, рассказанные самими подсудимыми, а именно:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– никакого нарушения общественного порядка со стороны подсудимых на Красной площади допущено не было;
– те же лица, которые присвоили себе функции представителей власти либо выступали в таком качестве, сами допустили ряд неоправданных действий – побоев, что, во-первых, не может быть поставлено в вину подсудимым как один из элементов нарушения общественного порядка, а во-вторых, отнюдь не способствовало выполнению воспитательной в отношении подсудимых функции, которую эти граждане, по их же показаниям, хотели выполнить.
Защита также не может согласиться с доводом обвинения, согласно которому возмущение граждан само по себе должно рассматриваться как признак нарушения подсудимыми общественного порядка.
Если реакция приняла формы, выходящие за рамки порядка, то и вину за это несет тот, кто перешел эти рамки. Умыслом подсудимых эти действия граждан не обнимались и в вину им ставиться не могут. Даже если стать на точку зрения обвинения, то нельзя согласиться с тем его доводом, что имевший место в прошлом факт привлечения Дремлюги к уголовной ответственности должен усугубить меру его наказания по данному обвинению. Те действия, в которых Дремлюга обвинялся шесть лет назад, были корыстным поступком, сейчас же он обвиняется в действиях, которые никакой корыстной цели не преследуют и не могли преследовать. В силу разной направленности умысла складывать эти поступки нет оснований.
Таким образом, в действиях подсудимого Владимира Дремлюги отсутствует состав преступления, предусмотренного ст. 190-1 УК РСФСР, а обвинение по ст. 190-3 УК не подтверждено достоверными доказательствами. Уголовная репрессия должна применяться в строгом соответствии с уголовным законом и только там, где есть для этого необходимые доказательства.
Хорош или плох Дремлюга, но он не совершал уголовного преступления и должен быть оправдан.
Защитительная речь Ларисы Богораз
В своей защитительной речи я постараюсь не повторять доводов, приведенных адвокатами, тем более что юристы могут лучше меня обосновать юридическую сторону дела.
Обвинение предъявлено каждому из нас в отдельности. Но предъявленные мне обвинения в большей части сходны с тем, что предъявлено другим подсудимым. Поэтому, защищая свои интересы, я буду вынуждена затронуть вопросы, касающиеся всех подсудимых.
Прежде всего, обращаю внимание суда на ту часть обвинительного заключения, в которой предъявленное мне обвинение отличается от других. Там говорится: «…будучи несогласна с политикой партии и правительства, направила два заявления в профком и дирекцию». Адвокат Каминская в период окончания следствия ходатайствовала о том, чтобы исключить это упоминание из обвинительного заключения, так как подача заявлений по месту работы не может рассматриваться как криминальное действие. Ей ответили, что эти заявления не ставятся мне в вину, а включены для характеристики личности и для подтверждения моего несогласия с политикой партии и правительства. Однако в обвинительном заключении эти заявления ставятся мне в вину. Прошу изменить формулировку обвинения в этой части.
Прокурор в своей речи ссылается на характеристику с места работы, где говорится о моем недобросовестном отношении к своим обязанностям: это выражалось в опозданиях и в неявке на работу 21 августа 1968 года. Действительно, у меня бывали случаи опозданий, но не чаще, чем у других сотрудников. А 21 августа я не явилась на работу, так как была свидетелем на судебном процессе моего друга Анатолия Марченко, причем о неявке я предупредила свое начальство. Прокурор также сообщил, что я уволена с работы 23 августа. На самом деле 22 августа я предупредила дирекцию института о том, что объявляю забастовку в знак протеста против ввода войск в Чехословакию, а 23 августа передала в профком и в дирекцию института письменные заявления об этом. Об увольнении при этом не было и речи. О том, что я уволена, я узнала из материалов следствия.