Читать интересную книгу Всегда настороже. Партизанская хроника - Олдржих Шулерж

Потом автобус с жандармами направился к деревне Кнегине. По деревне уже разнеслось, что вешают пекаря Каменчака и торговца Гынчицу, и в Кнегине собрались люди. Они наблюдали издали, как Гынчицу выводили из автобуса возле его лавки. Но с трудом узнали его — так был он изувечен.

Торговца Гынчицу никто никогда не считал героем. То, что он делал для партизан — а это было немало, — он и сам воспринимал как нечто само собой разумеющееся. Он полагал, что так же поступил бы каждый оказавшийся на его месте. Он выдержал и пытки, и побои. Никого не выдал. Но когда он увидел, как умирает Гинек, все в нем словно оборвалось…

Эсэсовцы вбили железную скобу в телеграфный столб, на который столько лет смотрел Гынчица, стоя за прилавком, и на нем повесили его.

* * *

Папрскаржа, как это ни странно, немцы почему-то не разыскивали. Тем не менее он продолжал оставаться у Винцека и Терезки Малиновых. Лишь время от времени он отправлялся на велосипеде домой. У них с Милушкой был условный знак: если на окне будет стоять белая коробка от башмаков, значит, все в порядке. Иногда он даже оставался ночевать. Но спал настороженно. Каждый шорох пугал его.

Дни шли, и он все чаще принимался убеждать себя, что бояться ему нечего. Начал свободнее передвигаться. Заехал даже в Мезиржичи к Граховецевой — узнал, что она скрывается там с дочкой. Возвращаясь от нее — ездил он на велосипеде, потому что в поездах устраивались проверки, — Папрскарж нагнал на зашовской станции местный поезд из Рожнова. Видел, как из него вышла с детьми жена Гинека Каменчака. Вся в черном. Тут жили родители Каменчаков. Вдова, наверное, ехала к ним. Он остановился поодаль и подождал, пока жена Каменчака дойдет до селения — он не мог бы говорить с ней в эту минуту. Потом потихоньку поехал. А когда увидел впереди Градиска, а ниже Рожнов — все это приволье, — перед глазами снова встала вдова Каменчака в трауре, его дети, широкое лицо самого Гинека, и он почувствовал такую безысходную скорбь, что положил велосипед на обочину и присел на край кювета спиной к шоссе.

На другой день отправился домой. Хотел заехать в лесничество, чтобы узнать новости, а потом уж решить, оставаться ему или нет. В окне их комнатки уже издалека виднелась белая коробка. Папрскарж поставил велосипед у изгороди и смело вошел.

В кухне нашел записку. Милушка уехала к родственникам. Он снял пальто, вошел на веранду и тут увидел, как со двора по ступеням поднимается немецкий солдат с автоматом. Он хотел было проскользнуть вдоль стены, но солдат остановил его:

— Йозеф Папрскарж?

— Он там, наверху.

— Хальт! — закричал солдат и навел на него автомат.

Папрскарж изо всех сил ударил его. Солдат зашатался и ухватился за перила. Папрскарж использовал этот момент — перескочил, как мальчишка, через остальные ступени и, стрелой пролетев через двор, побежал к обрыву над Бечвой.

Но солдат уже выбежал во двор и несколько раз выстрелил ему вслед. Папрскарж резко изменил направление и побежал за ригу — надеялся, что успеет укрыться у соседей. На мостике стояла машина с солдатами. Тогда он снова повернул и побежал к лесному складу, рассчитывая оттуда добежать до ближайшего леса. Немцы стреляли. Рабочие склада спрятались за штабелями досок и бревен и подбадривали его:

— Бегите, пан директор!

Папрскарж бежал, как только мог. Петлял. Пули автоматов так и свистели вокруг. Вдруг ноги у него подкосились, и он упал. Боли не чувствовал, но подняться не мог. Снег обагрился кровью.

К нему подбежали немцы.

— Бомбей! Пистоль! — орали они.

У него не было ни бомбы, ни пистолета. У него вообще ничего не было.

Ему чем-то стянули ногу над коленом, чтобы остановить кровотечение. Позвали рабочих. Те положили Папрскаржа на крепкую доску и донесли до машины.

Поехали по долине к Горной Бечве. Папрскарж всю дорогу держался за ногу. Чувствовал, что кость под коленом была разбита. Кровь текла не переставая. Привезли к врачу.

— Пан директор, что с вами?! — удивился врач.

— Прекратить! — оборвал его офицер. — Предупреждаю вас, это — партизан. Ни одного слова по-чешски!

У старого врача тряслись руки, когда он разрезал штанины, чтобы обработать раны. Оба молчали.

Врач порекомендовал отвезти раненого в больницу.

— Посмотрим, — неопределенно сказал офицер и приказал отнести Папрскаржа в машину.

Автомобиль подъехал к гостинице «Бернкоп». Там Папрскаржа посадили на стул, в таком положении внесли на второй этаж и положили на пол.

В большом зале расхаживали охранники. Лицом к стене стояли несколько арестованных. Папрскарж узнал старшего лесничего Трнчака и учителя Людвика Билого. В глазах у него рябило. Одолевала слабость. Под ногой появилась лужа крови.

Вскоре Папрскаржа снова перенесли в машину. Остановились в Валашском Мезиржичи у монастыря, где временно размещалась больница. Главный врач взглянул на ногу и сказал:

— У нас для такого случая нет необходимого оборудования. Его надо везти в Границе или же во Всетин.

— Пожалуйста, во Всетин, — шепотом подсказал ему Папрскарж: он вспомнил, что хорошо знаком с главным врачом всетинской больницы.

Вот так и получилось, что арестованный Йозеф Папрскарж без допроса оказался во всетинской больнице.

* * *

Чего больше всего на свете боялся Руда Граховец — так это одиночества. Поэтому он считал огромным для себя счастьем, что, убежав в лес, повстречался там с Чендой Чунеком и Бедрой Каней, которые тоже успели скрыться.

Теперь все вместе они обдумывали, что им делать. Наконец решили, что имеет смысл спуститься в Ципкову долину. Эта круто сбегающая долина уходит в сторону от Кнегини и вклинивается в склон, идущий вдоль Кршленого холма, доходя до самого Чертова Млына. Ципкова долина обрывистая и узкая. По ней протекает только ручеек и проходит дорога, по которой вывозят сверху лес. Склоны местами неприступны. Это самая настоящая глухомань.

Казалось, лучшего и желать было нельзя. Выше по склону они соорудили шалашик из хвои. Там и пережидали, пока можно будет попытаться восстановить нарушенные связи.

О шалаше знала только жена Ченды — Бетка, которая приносила им еду. Как-то она принесла Ченде чистое белье и рассказала о новых арестах в Бечве. Все четверо молчали, думали, не проговорится ли кто из арестованных.

Неожиданно до них донесся лай. Все переглянулись. Первым опомнился Граховец. Он высунулся из шалаша и прислушался. Лай доносился откуда-то сверху.

Немцы густыми цепями прочесывали леса со стороны Челядны. Перевалили через гребень горы и по пересекающимся долинам спускались по откосам к Бечве.

Что делать? Посовещавшись, решили попытаться отойти по склону к Малиновой долине.

Но собаки уже почуяли людской дух. За ними бежали солдаты. «Пфить, пфить» — засвистели пули в ветвях.

Руда Граховец стоял у высокой ели. Когда он увидел, что спасения нет, застрелился…

Ветка Чунекова вышла из шалаша следом за Граховецем. Увидев, что учитель рухнул на землю, она вскрикнула и упала. Поскользнувшись, скатилась по крутому склону и провалилась в глубокий сугроб.

Солдаты окружили шалаш. Ченда Чунек и Бедра Каня выползли и подняли руки вверх. Немцы связали их и перекинули им через плечи их оружие, но без затворов. Граховеца стащили за ноги по старому лесоспуску на дорогу к ручью и там положили на тележку.

Перепуганная насмерть Бетка Чунекова лежала в сугробе до темноты. Осторожно выбралась из снега и потихоньку спустилась к жилью. Свой домик с широким окном обошла и направилась к тетке.

* * *

Зетек раздобыл сало, принес его Мурзину и приложил к ране.

— Вы думаете, товарищ майор, это поможет?

— Поможет, — уверенно ответил Мурзин и взревел от боли, когда сало прикоснулось к ране. — Так у нас… за Уралом… лечат раны.

Дня через три Мурзин почувствовал себя уже лучше. Рана начала заживать. В скором времени порадовал и Зетек:

— Все имеет свой конец, товарищ майор! Будем переезжать! По радио и в газетах немцы сообщили, что с партизанами покончено. — Но, увидев на лице Мурзина тревогу, добавил: — Только они сами этому не верят. Они бы тогда не оставляли в городах и деревнях вблизи гор столько войск и полевой жандармерии, и полиции, и этих гестаповских шпиков. Вот они-то хуже всего…

С помощью Зетека Мурзин поднялся. Все тело от долгого лежания одеревенело.

— Ничего, все наладится, — утешал его Зетек. — Мне бы такое здоровье! Сколько дней пролежать на мокрой земле — и ничего!

Зетек понес Мурзина на спине. На этот раз он не спешил. Через каждые несколько шагов останавливался, а Мурзин стоял, опершись о дерево, и отдыхал. Потом он снова ухватывался за спину лесничего, и они двигались дальше.

В доме Кысучана их встретила хозяйка. Она стояла в окружении детей. На лицах у всех был ужас: человек, которого принес Зетек, походил на лешего. Исцарапанный, изодранный, заросший, со взлохмаченными волосами, с окровавленной повязкой на ноге.