поместье принадлежит Кэтрин Ловетт и Колдридж станет приданым девушки, когда та выйдет за сэра Дензила.
К тому же обед оказался ужасно невкусным — курица, которой меня накормили, была старше самого Мафусаила, а пешие прогулки способствуют быстрому пищеварению.
Дом стоял в небольшом оленьем парке у подножия низкого холма с северной стороны. В здешних местах возвышенности встречаются редко, — должно быть, это была самая высокая точка на много миль вокруг. Над приземистым зданием, выстроенным из кирпича, поднимались высокие печные трубы, придавая силуэту строения причудливые очертания. Подойдя ближе, я разглядел за домом скопление старых построек, а рядом с ними — двор фермы.
Поместье выглядело намного скромнее, чем я его себе представлял. Я думал, что племянница Олдерли должна владеть величественным особняком, чтобы быть под стать напыщенному сэру Дензилу. Но может быть, богатство госпожи Ловетт заключалось в обширных земельных угодьях и в роскошном доме она не нуждалась.
На мощеном дворе я встретил грума: тот вел лошадь на конюшню. С трудом разбирая непривычный выговор слуги, я выяснил, что его хозяин только что вернулся и сейчас он разговаривает с садовником в нижнем саду.
Я зашагал в направлении, указанном грумом, и нашел господина Хаугего собственной персоной у входа в заросший лабиринт. Хозяин что-то обсуждал с мужчиной в темно-коричневой одежде, державшим в руках косу.
— Все это нужно убрать, — распоряжался господин Хаугего. — Выкорчевывайте заросли, чтобы и следа их не осталось. В течение года установлю здесь фонтан.
При звуке моих шагов он обернулся. Владелец оказался румяным стариком в парике, которого давно не касался гребень, с грубым, но добродушным лицом. Я отвесил поклон и представился. Прочтя мое рекомендательное письмо и увидев внизу подпись лорда Арлингтона, господин Хаугего вскинул кустистые брови:
— Значит, глиняные карьеры? На моих землях нет ни одного. А жаль — прекрасный был бы источник дохода. Не говоря уж об удобстве — я собираюсь расширять дом.
— Может быть, прежние хозяева знают, где в этих краях глиняные карьеры. Они до сих пор живут поблизости?
Хаугего покачал головой и обратился к садовнику:
— Ты что-нибудь слышал про глиняные карьеры в округе? Или про глину, пригодную для обжига?
Садовник дал отрицательный ответ и прибавил еще что-то, но его акцент был настолько сильным, что с таким же успехом он мог бы говорить на голландском.
— Что? — повысил голос Хаугего. — Кто?
Садовник произнес еще несколько фраз.
Хаугего повернулся ко мне:
— Он говорит: если кто-то и знает про карьеры, то матушка Граймс. Ее муж служил здесь управляющим — давно, еще до войны.
— Где мне ее найти, сэр?
— В домике в Бейнемском лесу.
Садовник резко втянул в себя воздух, а потом сложил два пальца крестом: жест, отгоняющий зло, в пояснениях не нуждался.
Хаугего хмуро взглянул на слугу и обратился ко мне:
— Если хотите, могу вас проводить.
Садовник что-то забормотал.
— Что хочу, то и делаю! — рявкнул на него Хаугего. — За работу.
Опираясь на косу, садовник устремил взгляд на приговоренный к вырубке лабиринт, а господин Хаугего повел меня вниз по склону к маленькому озерцу.
— С матушкой Граймс я встречался лишь однажды, — рассказывал хозяин. — Было это в прошлом году, мы тогда собирались окультуривать лес. В последний раз его приводили в порядок еще задолго до Кромвеля, и сейчас он в запущенном состоянии. Но потом мы решили его не трогать. Ходит молва, будто в лесу призраки. Деревенские обходят лес стороной. — Хаугего искоса бросил на меня настороженный, испытующий взгляд. — Матушку Граймс считают ведьмой.
Я промолчал, поскольку колдовство — так же, как религия и политика, — относится к предметам, которые с незнакомым человеком лучше не обсуждать. Мы прошли через ворота в заборе и оказались на лугу, спускавшемся к ручью, по берегам которого росли ивы и кусты бузины. Через ручей был переброшен мост, а на другом берегу темнел лес. Он оказался обширнее, чем я ожидал, — должно быть, акров десять-пятнадцать, не меньше.
Даже мне сразу бросилось в глаза, что ветви и кусты разрослись, образуя густую чащу, и повсюду валяются упавшие деревья. В воздухе стоял запах гниющей растительности. Тропа, по которой мы шли, была покрыта жидкой грязью и скользким слоем опавших листьев. Похоже, олени и лисы ходили здесь гораздо чаще, чем человеческие существа.
— Безлюдное место, — заметил я, гадая, как бы завести разговор о незнакомцах, появлявшихся в здешних краях. — Сюда, наверное, бродяги заходят?
— Нет. Бывает, за месяц ни одного чужака. Я, конечно, за подобными вещами не слежу, а вот матушка Граймс сразу бы заметила.
Хаугего обливался по́том, хотя шли мы медленно да и день был прохладный. Он вытер лоб рукавом.
— Когда-нибудь я и этот лес тоже вырублю, — произнес он. — Лучшую древесину продам, а остальное сожгу. А на освободившейся земле разобьем пастбище.
— А как же домик матушки Граймс?
— Снесу. Разве ж это домик? Так, коровник с дымоходом. Но матушке Граймс об этом ни слова, хорошо? Слышал, она приходит в волнение из-за сущих пустяков.
Мы вышли на поляну, посреди которой стоял маленький низенький домик. С годами крыша позеленела от мха, а местами из соломенной кровли росли молодые деревца и сорняки. Из печной трубы, грубо сложенной из кирпича и кремневой гальки, в пасмурное серое небо поднималась струйка дыма. Дверь была сколочена из грубых досок, потемневшее от времени дерево покрывали трещины. По краю поляны за домиком журчал ручей.
— Не представляю, как она здесь живет, — прошептал мне на ухо Хаугего. — Рассказывают, старуха питается корешками, листьями, орехами и ягодами, будто лесной зверек. Но наверное, деревенские под покровом темноты носят ей еду.
— Из милосердия?
— Нет. Надеются заслужить ее расположение. Или хотя бы не навлечь гнев.
Хаугего задержался на краю поляны. Я взглянул на ручей. В одном месте берег полого спускался к воде, и земля размокла. Там я заметил множество следов. А у самой воды на кусте сушилось что-то белое. Сорочка старухи? Я шагнул ближе. Похоже на мужскую рубашку.
— Господин Марвуд?
Хаугего уже стоял у двери и собирался постучать. Я присоединился к нему. На стук никто не ответил, и через некоторое время хозяин Колдриджа вскинул кулак и как следует ударил по двери два раза подряд.
Внутри скрипнула щеколда. Хаугего попятился, врезавшись в меня. Дверь открылась наружу, и в нос нам ударило застоявшееся зловоние. На пороге стояла маленькая полная женщина. Даже не собираясь кланяться хозяину, она лишь молча глядела на него —