Читать интересную книгу Все новые сказки - Нил Гейман

Властный голос вызывает на ее место другую бабулю, и шоу продолжается.

В следующем раунде тебе нужно угадать цену картошки — большой упаковки настоящих цельных картофелин, еще не ставших едой. Таких, какими их добывают шахтеры — или кто там выкапывает картошку — в Ирландии, Айдахо или еще в каком месте. Они даже не очищены.

Если угадаешь правильно, получишь большие часы в деревянной коробке наподобие гроба Дракулы, стоящего на одном ребре, только с церковными колоколами внутри, звонящими каждый час. Мама по телефону называет их дедушкиными часами. Ты показываешь их ей по видео, и она говорит, что это дешевка.

Ты на сцене под камерами и софитами, все «зета дельты» тебе трезвонят, а ты прижимаешь телефон к груди и говоришь: «Моя мама спрашивает, нет ли у вас чего-нибудь поприличнее?»

Ты показываешь своей маме картошку, и она спрашивает, где ее покупали: в супермаркете или эконом-магазине.

Ты набираешь быстрым вызовом отца, и он спрашивает, нужно ли платить подоходный налог.

Должно быть, это все из-за «Хелло Китти», но часы выглядят жутковато — они как будто смотрят на тебя, и смотрят недобро. Будто поднимается скрытое веко тайных глаз, будто показываются зубы, и ты слышишь, как миллионы-триллионы гигантских живых тараканов ползают в этой деревянной коробке. Кожа супермоделей словно восковая, а сами они, глядя в никуда, улыбаются механической улыбкой.

Ты называешь цену, подсказанную тебе мамой. Пехотинец ставит на доллар больше. Ядерный физик поднимает ставку еще на доллар.

Ты выигрываешь.

В этом, только в этом раунде.

И все эти картофелины открывают свои маленькие глазки, чтобы на тебя посмотреть.

И теперь тебе надо угадать цену цельного коровьего молока в пакете, в каком молоко появляется в кухонном холодильнике. Ты должен угадать цену упаковки хлопьев для завтрака, которые обычно стоят в кухонном шкафчике. А потом — огромного соляного камня, такого, как достают из океана, только в круглой коробке; в нем соли больше, чем кто-либо сможет съесть за всю жизнь. Ее достаточно, чтобы обрамить миллионы-триллионы коктейлей «Маргарита».

«Зета дельты» эсэмэсят как сумасшедшие. Папка с входящими переполняется.

Потом идут яйца — как на Пасху, только белые и уложенные в специальную картонную коробку. Непочатая дюжина. Минималистичные яйца, чисто-белые… такие белые, что ты мог бы смотреть на них вечно, но тебе нужно срочно угадать цену большой бутылки как бы шампуня, только это не шампунь, а что-то гадкое, масло для жарки незнамо чего. А после масла ты должен назвать правильную цену чего-то замороженного.

Ты прикрываешься рукой, чтобы нижний софит не слепил глаза, но «зета дельт» все равно не видно в ярком свете прожекторов. Ты слышишь только, как они выкрикивают: пятьдесят тысяч долларов… миллион… десять тысяч. Словно невменяемые бессмысленно вопят первое, что им приходит на ум.

Словно телестудия — это джунгли, а люди — обезьяны, что живут в этих джунглях и орут своими пронзительными обезьяньими голосами.

Зубы у тебя во рту скрежещут с такой силой, что ты чувствуешь вкус горячего металла — это плавятся твои серебряные пломбы. Твоя майка с логотипом «Зета Дельты» становится темно-красной — пот стекает из подмышек прямо по рукам. Вкус расплавленного серебра и розового бабл-гама. У тебя будто сердце останавливается, только днем, и ты должен напоминать себе, что надо вдохнуть… еще раз… и еще… пока супермодели, расхаживающие на высоких блестящих каблуках, соблазняют аудиторию микроволновой печкой и беговой дорожкой, а ты продолжаешь на них пялиться, чтобы понять, действительно ли они так хороши, как выглядят.

Тебя заставляют крутить эту штуковину, барабан, и он вертится вокруг своей оси. Тебе нужно соединить картинки, чтобы они идеально подошли друг к другу. Ты должен угадать, какая банка тушеных бобов стоит больше другой, — и ты чувствуешь себя подопытной крысой. И вся эта суматоха ради чего-то такого, на чем удобно сидеть, когда стрижешь свою лужайку.

Благодаря маме, называющей цены, ты выигрываешь какую-то фигню, которую можно поставить в комнату, покрытую не требующим ухода грязеотталкивающим, начисто протертым пластиком. Ты выигрываешь одну из хреновин, на которых люди могут кататься в отпуске всю свою жизнь, наполненную исключительно целомудренными развлечениями и семейными ценностями. Ты выигрываешь нечто, расписанное вручную по мотивам недавно прогремевшего блокбастера.

Ощущения те же, как когда ты болел с высокой температурой, и твое маленькое детское сердечко бешено колотилось, и дух захватывало от одной мысли, что кто-то сейчас заберет домой электронный орган. Как бы плохо ты себя ни чувствовал, ты всегда смотрел это шоу, пока температура не спадала. От этих мигающих огоньков, от этой мебели для загородной жизни тебе словно становилось легче. Это шоу непостижимым образом исцеляло тебя.

Проходит вечность, а ты все выигрываешь на пути к Заключительному, Витринному Раунду.

Теперь остались только ты и старушка, чья-то бабушка, жившая во времена войны и атомных бомбардировок, возможно, видевшая, как застрелили Кеннеди и Авраама Линкольна. Теперь она скачет вверх-вниз в своих теннисных туфлях, хлопает в свои древние ладоши, окруженная супермоделями и мигающими огнями, пока властный голос обещает ей внедорожник, широкоэкранный телевизор и меховое манто в пол.

И наверное, все дело в кислоте, но у тебя в голове ничего не сходится.

Выходит, если ты живешь убогой жизнью и знаешь, сколько стоят смеси быстрого приготовления и сырые сосиски, в качестве награды ты получишь неделю проживания в лондонском отеле или перелет в Рим? Рим, типа, в Италии. Выходит, ты заполняешь голову миллионами-триллионами тонн ненужного мусора, и за это дылда-супермодель вручает тебе снегоход?

Если цель этого шоу — узнать, насколько ты умен, им стоит спросить, сколько калорий в луково-сырном бублике. Вперед, пусть спросят, сколько стоит минута разговора по мобильнику в разное время дня. Пусть спросят, сколько придется заплатить за превышение скорости в тридцать миль. Пускай поинтересуются, сколько придется выложить за путешествие на весенние каникулы в Кабо[66]. И ты можешь назвать цену лучших мест на концерт «Пэник»[67] по случаю годовщины воссоединения — до последнего пенни.

Они должны спросить тебя цену на «Лонг-Айленд айс ти»[68]. Цену аборта Марсии Сандерс. Попросить назвать цену лечения от герпеса, которое ты вынужден пройти, но хочешь скрыть это от знакомых. Спросить цену на твой учебник по «Истории европейского искусства», который стоит, мать его, триста баксов.

Пусть спросят, как ударила по твоему карману «Хелло Китти».

Ковбойская бабуля делает ставку на своей витрине. Как обычно, цифры ставки загораются на маленьком табло впереди стойки, за которой она стоит.

«Зета дельты» вопят. Твой телефон бешено трезвонит.

В твою витрину супермодель закатывает пятьсот фунтов сырых говяжьих стейков. Стейки умещаются на барбекюшнице. Барбекюшница — в скоростной лодке, та в прицепном трейлере, трейлер — в массивном малолитражном пикапе, а пикап — в гараже нового дома в Остине. Остин, типа, в Техасе.

Тем временем «зета дельты» встают. Вскакивают на сиденья, аплодируют, размахивают руками, скандируя не твое имя, а: «Зе-та Дельт! Зе-та Дельт! Зе-та Дельт!» — так громко, чтобы слышали все и чтобы запись вышла качественной.

Должно быть, все дело в кислоте, но ты чувствуешь, что соревнуешься со старым ничтожеством, которое видишь впервые в жизни, ради абсолютного дерьма, которое тебе на фиг не нужно.

Должно быть, все дело в кислоте, но — здесь и сейчас — ты посылаешь на хуй экономическую специализацию. На хуй «Основы бухгалтерии, 301».

Что-то, застряв в твоей глотке, заставляет тебя заткнуться.

И ты ставишь миллион, триллион, газиллион долларов — и девяносто девять центов. Нарочно, случайно — какая разница.

Наступает тишина — абсолютная тишина. Только, может быть, слышно, как включаются и выключаются все эти миллионы-триллионы огоньков — включаются и выключатся, и снова включаются и выключаются…

Проходит еще одна вечность. Ведущий вдруг оказывается у твоего локтя и шипит тебе прямо в ухо: «Так нельзя! Ты должен играть, чтобы выиграть!»

Вблизи его лицо кажется разбитым на миллион-триллион зазубренных кусочков, склеенных между собой розовым гримом. Как Шалтай-Болтай[69] или пазл. Его морщины словно боевые шрамы от игры в одно и то же шоу, которое никогда не закончится. Седые волосы, как всегда, разделены на пробор.

Властный голос спрашивает — этот большой, глубокий голос, гремящий из ниоткуда, голос какого-то гиганта, которого ты не видишь и не можешь видеть — он требовательно спрашивает, не мог бы ты повторить свою ставку.