Аун'рай положил свои жезлы рядом с собой и взмахнул руками, а потом заговорил тихим мелодичным голосом, наполненным тоской:
— Когда моя раса делала первые шаги, мы были подобны человечеству: варвары, мелочные и склонные к алчности и гедонизму. Наше общество состояло из нескольких племен, которые вы назвали бы кастами: у каждой свои обычаи, законы и верования.
— Я слышал об этом, — сказал Куделькар. — Четыре касты, как элементы — огонь, вода и все такое.
Аун'рай улыбнулся, хотя было в его выражении что-то, чего Куделькар не мог понять, — не то раздражение, не то печаль.
— Это ярлыки, которые навешивает на нас человечество, — произнес наконец Аун'рай. — Подлинный смысл нашей кастовой системы весьма сложен, и тонкости теряются в столь прозаических терминах.
— Простите, мне рассказывали именно так.
— Неудивительно. У людей тяга к определениям для себя и для мира вокруг вас. Вы боретесь с понятиями, которые трудно поддаются классификации. Я немного знаком с историей вашей расы, и чем больше узнаю о вас, тем больше благодарен за Высшее Благо.
— Почему?
— Потому что без него моя раса была бы такой же, как ваша.
— В чем?
Аун'рай поднял руку.
— Слушайте внимательно, и узнаете, почему между нами так много общего, Куделькар.
— Простите, вы говорили о кастах.
Аун'рай кивнул и продолжил:
— Горные тау парили в воздухе, равнинные стали искусными охотниками и воинами. Другие построили большие города и воздвигли монументы своему мастерству, лишенные же таких умений вели торговлю между разными группами. Одно время мы процветали, но время шло, наша раса становилась многочисленнее, и разные племена начали воевать друг с другом. Мы называем эту эпоху Мон'тау, или, на вашем языке, Ужас.
Аун'рай вздрогнул при этом воспоминании, хотя Куделькар знал, что сам он при тех событиях присутствовать не мог.
— Жители равнин заключили союз с горными тау и принялись совершать набеги на поселения строителей. Схватки переросли в битвы, и вскоре раса тау распалась на части. Строителям давно было известно огнестрельное оружие, и торговцы продавали его фактически всем племенам. Кровь лилась рекой, и я плачу, когда думаю о том времени.
— Вы правы, знакомая картина.
— Мы находились на грани уничтожения. Наш вид был готов сам себя погубить, но мы спаслись на горном плато Фио'таун. Армия каст Огня и Воздуха разорила большие территории и теперь осаждала крупнейший город касты Земли, последний оплот свободы тау. Пять сезонов город выдерживал осаду, пока, наконец, не оказался на грани поражения. Той ночью пришел первый из Божественных.
— Кто?
— У меня нет слов на этом языке, чтобы передать точный смысл понятия, но, скажем так, это дальновидные личности, самые удивительные представители моего народа. Всю ночь они говорили о том, чего можно достичь, если умения и труды всех каст объединить и направить на улучшение расы. К рассвету с их помощью армии заключили долгосрочное перемирие.
— Должно быть, это были искусные ораторы, если смогли остановить войну так быстро. Как им удалось?
— Они говорили так, что слова их пробивались сквозь десятилетия кровопролития и ненависти. Они показали моему народу неизбежный результат долгой войны: обреченность и медленное скорбное вымирание. Никто из слышавших их той ночью не усомнился в правдивости их слов, и когда появились новые Божественные, философия Высшего Блага пришла в каждый уголок нашего мира.
— И все? Просто это выглядит… ну, слишком легко, что ли.
— У нас был выбор, — сказал Аун'рай, — жить или умереть. В этом отношении, полагаю, решение было нетрудным. Вашей расе это еще предстоит, но той ночью мой народ со всей ясностью увидел правду в словах Божественных. Почти что за одну ночь наше общество отказалось от эгоистического индивидуализма и признало, что вклад каждого важен для всеобщего процветания. Каждый ценен и достоин уважения, поскольку вместе они могут создать нечто, непосильное для одного. Разве это не похоже на то, что случилось, когда появился ваш Император и стал править человечеством? Разве он не пытался увести вас от разрушения к просвещению? То, что ему не удалось, ни в коей мере не умаляет благородства его намерения. То, что он пытался осуществить, и то, что осуществили тау, — это одно и то же. Разве это не достойно внимания, друг мой?
— Если так, то, пожалуй, да, — согласился Куделькар. — И что, оно действительно работает?
— Работает, и вы можете стать его частью.
— Правда?
— Конечно. Высшее Благо открыто всем, кто к нему стремится.
Эта мысль не выходила у Куделькара из головы, когда он положил планшет и пригубил отвар. Он холодел при одной лишь мысли об отречении от Империума, ладони начинало покалывать. Людей отправляли на вечные муки в темницы Арбитрес и не за такое, и Куделькара это пугало, несмотря на то, что ему более чем нравилась идея общества, где его не закабаляли бы мелочные бюрократы и суровые законы, общества, где его ценили бы за то, что он делает, а не мешали сделать мир для его народа лучше.
Хорошее настроение мгновенно улетучилось, когда дверь в его жилище открылась, и вошел Лортуэн Перджед. Адепт был серьезен, и Куделькар скрестил ноги и сложил руки на коленях, ожидая, что тот заговорит.
— Добрый вечер, Лортуэн.
— Я буду краток.
— Какая неожиданная перемена.
Лортуэн нахмурился, но продолжил:
— У меня новости о ходе войны, и нам надо поговорить о том, как бороться с тау. Люди готовы, и у нас есть план.
Куделькар вздохнул.
— Ну вот, опять. Я уже говорил — ты зря теряешь время. Мы ничего не можем сделать, побег невозможен.
— А я говорил тебе, что это не побег. Куделькар, тебе придется меня выслушать!
— Нет. Теперь у меня открылись глаза, и, думаю, я ошибался в тау. Вообще-то, мы все ошибались.
— О чем это ты?
— Я имею в виду все эти твои красивые слова об Империуме. Теперь мне ясно, что это прогнившее учреждение, которое забыло, зачем его создали и какие идеи оно когда-то отстаивало.
— Ты сошел с ума, — сказал Лортуэн. — Это Аун'рай! Каждый день он забивает тебе голову ложью, и ты ему веришь.
— Ложь? Это ты сказал мне, что Империум не будет скорбеть о нас. Мы уже мертвы, Лортуэн, так что какая разница, что мы делаем?
— Теперь это значит еще больше, Куделькар, — возразил Лортуэн. — Если мы можем отбросить наши убеждения в минуту опасности, то это и не убеждения вовсе. Теперь более чем когда-либо мы должны биться с этими убогими ксеносами!
— Я скажу тебе, что такое убожество! — выкрикнул Куделькар и вскочил на ноги. — Даже когда враги теснят со всех сторон, наша раса все равно занимается междоусобицами. Нам говорят, что Галактика враждебна и что повсюду враги, но разве это объединяет нас? Нет! Мы так поглощены собой, что забываем, каково это — быть частью чего-то большего. Микола была права, она знала, что…
— Микола мертва.
Куделькара словно под дых ударили. Он опустился в кресло, мучительно пытаясь найти слова.
— Что? Откуда ты знаешь?
— Тот же корабль, на котором вернулся Аун'рай, привез Дженну Шарбен.
— Командира силовиков?
— Да. Она была серьезно ранена, но тау лечат ее, и она пришла в сознание. Она рассказала мне, что произошло.
— Моя мать знает?
— Нет, я подумал, будет лучше, если ты ей сообщишь.
Куделькар рассеянно кивнул.
— Как погибла моя тетка?
— Разве это имеет значение? Она мертва. Она заплатила за свое предательство.
— Скажи мне, как она умерла, — потребовал Куделькар. — Я все равно выясню, так что лучше скажи.
Лортуэн вздохнул.
— Хорошо. Она умерла в Стеклянном доме. Прелат Кулла забил ее до смерти, чтобы выяснить, какую информацию она передала тау.
— Кулла убил ее? Я знал, что этот ублюдок не в себе!
— Если это тебя утешит, Кулла, видимо, тоже погиб. Тау убили его, прежде чем бежать из тюрьмы.
— Империум убил Миколу, — проговорил Куделькар с пугающей уверенностью.
— Нет, ее погубил ее выбор.
— Убирайся! — выкрикнул Куделькар. — Убирайся, и чтобы я больше не слышал от тебя ни слова! Я больше не желаю иметь ничего общего с тобой и твоими жалкими планами сопротивления, и я не желаю иметь ничего общего с Империумом!
— Это горе говорит в тебе, — сказал Лортуэн. — Ты так не думаешь.
— Я думаю именно так, Перджед! — заорал Куделькар. — Я плюю на Империум и проклинаю Императора — пошел он в варп!
Глава восемнадцатая
Грохочущие взрывы озарили рассветное небо, когда заряды, заложенные полковыми инженерами, подорвались. За ночь Аквила, Оусен, Отрог и Диакрийский мост были подготовлены к уничтожению, и когда солнце отбросило назад тени защитников города, поступил приказ взорвать переправы.