Читать интересную книгу Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка - Курт Давид

Когда Ошаб заметил, что, по слухам, это вино на вкус получше кобыльего молока и веселит быстрее, Тенгери поправил его:

— С виду оно похоже на воду Онона, но не такое вкусное.

Герел и Ошаб рассмеялись, а Герел потом сказала:

— Не говори чепухи! Это все потому, что мы к вину не привыкли. Все равно как к тем сладостям, что нам привозят китайские купцы. Когда я первый раз положила в рот сладкий кусочек, я его чуть сразу же не выплюнула, таким противным он мне показался. А теперь? Запросто могу съесть целый мешочек!

Вдруг в юрту просунулась голова кузнеца:

— Я видел, юноша, как ты вернулся на лошади благороднейших кровей…

— Присаживайся к нам, кузнец!

— С радостью, с радостью, Ошаб. Юноша рассказывает о своей поездке к властителю?

Тенгери кивнул и подумал: «Это страх привел его ко мне».

— Ты сегодня выковал больше наконечников, чем вчера?

— Намного, намного больше, — ответил кузнец и задышал так же часто, как его мехи. — Властитель случайно не спрашивал обо мне?

— Да, — солгал Тенгери. — Он так, между делом, полюбопытствовал, как ты живешь, и я сказал, что ты очень много работаешь, стараешься.

— Большое спасибо. Пусть боги будут благосклонны к тебе.

— Ты, никак, уже собрался уходить? — спросила Герел.

— Жена ждет меня, пойду поскорее обрадую ее. — И он на четвереньках выполз из юрты.

Сквозь приоткрытый полог на оставшихся упал косой луч луны, отчего они сделались мертвенно-бледными.

«Отнять страх у человека так же легко, как и внушить его», — подумал Тенгери. Некоторое время спустя он тоже вышел из юрты. Вечер был холодный, и на траву уже пала роса. Кутаясь в меховые шубы, пастухи сидели у костров рядом с отарами. Впервые за долгие годы Тенгери спал этой ночью не в степи.

Из тени навстречу ему вышел человек в островерхой войлочной шапке и сказал:

— Не пугайся! Я знал, что ты будешь проходить здесь, и ждал тебя!

— A-а, это ты, кузнец!

— Да! Мне было совестно переспрашивать тебя там, в юрте. Не то они подумали бы, чего доброго, будто я тебе не доверяю. Ты правда рассказал хану, какой я усердный работник?

— Правда!

— Я-то подумал… человек ты молодой, почему бы тебе и не подшутить над стариком?

— Нет, все так и было.

— Ну, тогда хорошо!

Старик снова исчез, а Тенгери подумал: «Моя ложь ему не во вред, ничего, кроме спокойствия и счастья, она ему не принесет. Ему никогда не узнать, что я обманул его. Кузнецов в главном лагере прорва, не упомнит же хан каждого из них!»

Глава 2

СЫН НЕБА

Часах в десяти езды верхом от главного лагеря, на восточном берегу Онона, возвышается почти отвесная каменная стена. Здесь, у реки, крутая излучина, а дальше она спокойно катит свои воды по степи. Там, где она ближе всего к синему небу, у неприступных вершин кружат орлы, которые потом камнем падают вниз, в ущелья.

Чингисхану вспомнилась эта каменная стена, когда гонцы доложили ему, что на пути в главный лагерь находится важное посольство из империи Хин. Он велел плотникам сбивать длинные штурмовые лестницы и, когда ему доложили, что они готовы, распорядился день за днем посылать к реке новые тысячи воинов. Утром они уходили в ту сторону, поздним вечером возвращались.

Вскоре Тенгери, возвысившийся из простых пастухов в воина, тоже оказался у Онона. Он не радовался этому и не досадовал, ему просто было любопытно, как-то теперь повернется его жизнь.

Кое-кто поддразнивал его из-за дорогой лошади:

— Он такой же воин, как мы, а одна его лошадь стоит дороже всех наших девяти, вместе взятых.

Однако десятник по имени Бат, строго следивший за тем, чтобы в десятке никаких распрей не возникало, примирительно говорил:

— Он служил хану и получил от него награду, и служил настолько хорошо, что вознагражден был щедро. Кто вам мешает последовать его примеру? — Подойдя поближе к Тенгери, он озадаченно спросил его: — Да, между прочим, а зовут-то тебя как?

— Тенгери!

— Тенгери! — повторил Бат. — Что-то мне твое лицо знакомо. Погоди, сейчас старина Бат вспомнит! — пробормотал он. — А лошадь тебе действительно подарил сам хан?

— Ну, конечно, Бат!

— Ладно, ладно уж! Если лошадь тебе подарил сам хан, ты не тот, о ком я подумал, потому что ему лошади никто не подарил бы.

— У меня редкое имя, Бат!

— Почему я его и запомнил.

— Запомнил? И что же?

— Да нет, ничего. — И десятник посмотрел почему-то в сторону. — Мало ли что вспоминается ни с того ни с сего…

Западный берег реки порос сорняками. Здесь они спешились и перешли вброд широкую, но спокойную в этом месте реку, приставили к крутой каменной стене штурмовые лестницы и начали взбираться наверх. Перевалившись через стену, они оказались на овальном плато, покрытом щебенкой, и с воинственными криками бросились на приступ вершин, хотя никакого врага там не было, только вспугнутые орлы вылетали, распластав крылья и вытянув вперед головы, и кружили над воинами хана, а потом падали вниз и нападали на них и отлетали прочь, чтобы напасть на других. Стрелами снять этих птиц на лету было очень трудно, но больше всех доставалось тем, кого орлы атаковали на штурмовой лестнице. С криками падали они в реку, и воды Онона влекли их за собой, этих безглазых мертвецов. Все это было лишь игрой для хана, но мертвецы-то были мертвы по-настоящему, и орлы были настоящие, и река катила свои воды мимо каменной стены, как катила ее веками.

Бат смеялся. Десятник стоял по другую сторону вершины, приговаривая:

— Летающие китайцы! Ну и игру придумал хан!

— Китайцы? — переспросил Тенгери.

Бат встал на большой камень и сказал своим девяти воинам:

— Между империей монголов и империей Хин возвышается высокая стена{14}, которую китайцы соорудили для своей защиты. Если дело дойдет до войны с ними, нам придется идти на приступ этой стены. Чтобы подготовить нас к этому, хан учит нас здесь, как это делается. Ну, а наших врагов здесь изображают летающие китайцы, то есть орлы. Поймите, в будущем только одно будет важно: биться с врагом на стене и за ней смогут те, кто преодолеет последнюю ступеньку лестницы!

Спрыгнув с камня, Бат приказал своим воинам вернуться на противоположный берег Онона. Когда они вместе с девяносто девятью другими десятками вернулись на исходную позицию, то под призывные звуки труб и грохот барабанов услышали приказ тысячника: снова идти на приступ! И опять они перешли Онон вброд, опять приставили штурмовые лестницы, снова дрались со злыми орлами и на сей раз достигли вершины куда скорее.

— Посмотрите вот на него! — воскликнул Бат, указывая на Тенгери. — Он самый молодой среди нас, в нашу десятку пришел последним, а на последней ступеньке оказался первым! Выходит, он самый быстрый и ловкий среди нас!

Тенгери, смущенный этой похвалой, ответил:

— Это страх придал мне крылья.

— Страх? — Бат бросил на него недоверчивый взгляд. — Когда на тебя бросается волк, ты разве из страха убиваешь его? Или из страха спасаешься бегством, потому что считаешь себя более быстроногим, чем волк?

— Я был пастухом, дорогой Бат! Слышали вы когда-нибудь о табунщике, который спасался бы от волков бегством? Только на штурмовой лестнице все не так: мне почему-то вспомнился один знакомый мне слепец и те наши воины, что лежат сейчас без глаз на дне реки, — вот я и оказался наверху быстрее всех!

Бат рассмеялся:

— Хорошо, очень хорошо, Тенгери. Такой страх полезен, он порадовал бы нашего хана. Но есть другой страх, тот самый, который не подпустил бы тебя к лестнице, — и это страх смертоносный!

— Нет, Бат, я не трус, и я буду служить хану, несмотря ни на какой страх!

После того как они еще несколько раз возвращались на западный берег и потом снова шли на штурм каменных круч, солнце закатилось за степь, а из-за рощицы молодых лиственниц вышла полная луна. На горных вершинах зажглись сотни костров, вокруг которых сидели десятники со своими воинами. Они ели и пили, шутили и распевали песни.

В десятке Тенгери самым старшим по возрасту был Бат. Он участвовал во всех войнах и участие в каждой битве мог доказать отдельным шрамом. Вот и сейчас, сидя у костра, он разделся до пояса, показывая их. Остальные девятеро с удивлением разглядывали эти свидетельства мужества — кто с сочувствием, а кто и с завистью, ведь никому из них сражаться с настоящим противником пока не приходилось. Рассказ о каждом из сражений Бат всякий раз заканчивал такими словами:

— Да-да, сейчас под моим седлом уже девятнадцатая лошадь, предыдущие восемнадцать ускакали вместе с убитыми воинами на небо, и по ночам они скачут там, сопровождая наши мысли. — После чего он вытягивал перед собой руки и спрашивал: — Замечаете что-нибудь?