этом данный «эксперт»-чиновник регулярно шлет наверх, то бишь руководителю института, заместителям министра и самому министру В. С. Черномырдину, служебные докладные. Из которых со всей очевидностью следует, что представленная ему на суд «специнформация» так себе – ни рыба, ни мясо. Практического навара в ней, дескать, маловато, ухи, борща и даже чорбы из нее не сваришь, а следовательно, «условный экономический эффект» приближается по своим размерам к бесконечно малой величине, а проще говоря – к нулю.
Печально здесь было другое. Когда стали раскручивать данный вопрос уже серьезно и всесторонне, с подготовкой материалов для выноса на правительственный уровень, выяснилось вдруг, что и спрашивать-то, оказывается, не с кого за столь наглый обман государства и, если хотите, даже за откровенный экономический саботаж и, по сути, экономическую диверсию.
Несмотря на имевшиеся у них формы допусков высокой степени секретности, все основные фигуранты проведенного расследования к этому моменту благополучно оказались вне зоны досягаемости советской контрразведки. Проще говоря – в эмиграции, куда выехали преимущественно по израильской визе. Спрашивается, ну, и куда же смотрели сотрудники Калининского райотдела УКГБ по г. Москве и Московской области, которые курировали этот важный институт с тематикой оборонной направленности? Куда смотрели сотрудники «первого отдела», где были «офицеры действующего резерва» разведки и контрразведки, работавшие в этом министерстве? Скандал, правда, хоть и состоялся, но так себе, достаточно приглушенный, все обошлось «по-семейному». Зато на следующий год Миннефтегазпром уже полностью «реабилитировался» и заслуженно «нарисовал» переданным разведкой материалам солидный экономический эффект от «предстоящего внедрения».
Вообще-то, стало недобрым правилом, когда в высокотехнологичных отраслях наиболее востребованной была добытая разведкой закрытая научно-техническая информация «вчерашнего дня». Ее расхваливали, быстро продвигали, внедряли в повседневную практику, особенно если появлялись дополнительные источники финансирования в виде соответствующих решений правительственных органов. Информацию же «сегодняшнего дня» ведомства брали на реализацию очень неохотно, понимая, что это и лишняя обуза, и лишняя ответственность.
А перспективная информация «завтрашнего дня», к сожалению, вообще мало кому была нужна. Зачастую в министерствах просто не знали, что с ней делать… Исключения, правда, были, но в основном лишь по линии военно-промышленной комиссии, которая была куда более представительной и более самостоятельной в своих решениях, тем более что ее возглавлял сам Председатель либо Первый заместитель Председателя Совета Министров СССР.
Так вот, повторюсь еще раз – ПГУ КГБ СССР играло самостоятельную политическую роль на уровне вышеупомянутых четырех правительственных комиссий, хотя оно было также представлено на более низком уровне еще в куче директивных, консультативных, наблюдательных и рекомендательных органов советского правительства, в которых «главную скрипку» по линии ведомства играли руководители контрразведывательных подразделений КГБ.
Насколько важное значение В. А. Крючков придавал организации эффективной работы разведки по линии правительственных комиссий, в состав которых он входил, говорит хотя бы один достаточно курьезный факт. В течение какого-то периода времени в разведывательной практике существовала «резидентура в Антарктиде» в составе одного-единственного оперработника (он же резидент, шифровальщик и радист), которая тем не менее обеспечивала как самостоятельно, так и через агентуру добычу очень интересной и полезной для страны информации, в том числе носящей конфиденциальный, закрытый характер. Неплохо, очень подробно и достаточно образно о буднях работы разведки по проблемам Арктики и Антарктики написал бывший руководитель резидентуры КГБ в Баренцбурге (о. Шпицберген) Борис Григорьев в своей книге «Повседневная жизнь советского разведчика». Хотя, надо признать, реальную роль и значимость возглавляемой им «точки» в общей структуре загранаппарата советской внешней разведки он существенно преувеличил[86]…
Возвращаясь к вопросу о соотношении закрытой и открытой информации в материалах разведки, могу с полной определенностью сказать: документальные материалы ничем не заменишь. Задница усидчивого библиотекаря-архивариуса при составлении важных аналитических докладов «наверх» явно не подмога. Хотя нельзя не признать, что в природе встречаются действительно талантливые люди, которые могут спрогнозировать предстоящие события, опираясь как на свои приобретенные знания и опыт, так и на собственное чутье и интуицию.
Когда в течение целого ряда лет мне довелось «возглавлять» т. н. Аналитический центр ЦК КПРФ в составе одного лишь человека – меня самого (а он был в тот период одним из трех или даже четырех существовавших параллельно под примерно одинаковым названием «аналитических центров компартии», руководителем другого, кстати, был небезызвестный ныне бывший депутат Госдумы Илья Пономарев), мои коллеги по работе в Государственной Думе порой задавали вопрос: а кто может считаться «аналитиком», в чем смысл выражения «аналитический склад ума» (или мышления), почему в природе существуют некие «аналитики» и напрочь отсутствуют «синтетики», хотя как анализ, так и синтез являются двумя неразрывно связанными формами мыслительной активности человека. Обычно я отвечал примерно так: «аналитиком» считаю человека, способного сделать правильные выводы и обосновать необходимость принятия практических решений в условиях наличия у него минимума достоверной и проверенной информации.
Когда начало «сыпаться» содружество социалистических государств Восточной Европы, советская разведка стала в постоянно растущей мере ощущать информационный голод, и ее спасали от краха лишь две немаловажные вещи: огромный массив накопленной в предыдущие годы информации по различным странам, различным проблемам, различным объектам разведывательного проникновения и огромный опыт, мастерство и умение работников Управления «И» ПГУ, способных из… понятно из чего сделать «конфетку» в самые короткие сроки и буквально на коленках. По моим оценкам, с потерей братских разведок, прежде всего Управления «А» МГБ ГДР, информационный потенциал советской разведки снизился примерно процентов на сорок.
В этот период стала крайне важной и очень востребованной информация, которую получали путем дешифрования сообщений, добытых по каналам 16-го Управления КГБ СССР. Роль и значение станций, линий и каналов радиоперехвата, особенно оперативно-технических возможностей хорошо известной теперь станции в Лурдесе (Куба), для информирования советского руководства трудно было переоценить. В целях повышения оперативности ее реализации была даже разработана новая схема доклада «вживую» некоторых особо важных материалов высшему политическому руководителю страны, без их предварительной обработки в оперативно-аналитических звеньях ПГУ и в подразделениях Секретариата КГБ СССР.
Кстати, это был также важный дополнительный элемент перепроверки данных радиоперехвата, осуществлявшихся независимо друг от друга подразделениями КГБ СССР и ГРУ ГШ ВС СССР. Забавно было видеть два абсолютно аналогичных по своему содержанию документа иностранных держав, полученных по линии двух разных советских ведомств по совершенно разным, независимым друг от друга каналам и в совершенно разных географических точках планеты.
Буквально недавно, в июле 2014 года, в ходе поездки Президента России В. В. Путина по странам Латинской Америки была вновь поставлена на повестку дня перспектива дальнейшего использования в решении разведывательных задач Центра радиоперехвата в Лурдесе. Центр этот в советские времена был уникальным научно-техническим объектом, с его помощью «простреливалась» вся территория Северной Америки