Читать интересную книгу Друд, или Человек в черном - Дэн Симмонс

Но в случае с месмерическим лечением мадам де ля Рю дело дошло до семейного конфликта.

Мадам Августа де ля Рю, англичанка по происхождению, была супругой швейцарца Эмиля де ля Рю, директора генуэзского филиала банковской фирмы, основанной его дедом. Летом 1844 года Диккенс с женой приехал в Геную, собираясь работать там всю осень и зиму, и с октября месяца они непродолжительное время жили по соседству с четой де ля Рю и часто виделись с ними в узком экспатриантском кругу генуэзского общества.

Августа де ля Рю страдала расстройством нервов, которое выражалось в бессоннице, нервном тике, лицевых судорогах и сильнейших приступах тревоги, сопровождавшихся настоящими конвульсиями. В менее просвещенную эпоху бедную женщину сочли бы одержимой бесами.

Диккенс вызвался облегчить состояние мадам де ля Рю с помощью своих месмерических способностей, и Эмиль, муж несчастной, пришел в восторг от этой идеи. «Счастлив и готов явиться к вам», — объявил Диккенс в одной из записок к ней, и в течение следующих трех месяцев — с ноября 1844-го по конец января 1845-го — он наведывался к больной по несколько раз на дню. Иногда на сеансах присутствовал ее муж. (Он героически пытался научиться у Диккенса искусству месмеризма, чтобы самостоятельно помогать жене, но — увы! — Эмиль де ля Рю не обладал даром магнетического воздействия.)

Главная тайна нервического недуга мадам де ля Рю заключалась в частых видениях некоего Фантома, что приходил к ней во снах и являлся первопричиной болезни. «Совершенно необходимо, — заявил Диккенс Эмилю деля Рю, — чтобы Фантом, к которому она противно своей воле постоянно обращается мыслями, вновь не забрал власть над ней».

Дабы такого не случилось, Диккенс стал откликаться на призывы четы де ля Рю в любое время суток. Иногда он оставлял Кэтрин одну в холодной генуэзской постели в четыре часа утра и опрометью несся к мадам де ля Рю, чтобы помочь своей бедной пациентке.

Постепенно судороги, нервные тики, конвульсии и бессонница начали отпускать ее. Эмиль ликовал. Тем не менее Диккенс по-прежнему каждый день гипнотизировал женщину и расспрашивал про Фантома. Со стороны месмерические сеансы, проводившиеся в особняке де ля Рю, очень походили на спиритические: погруженная в глубокий транс мадам де ля Рю рассказывала о темных и светлых духовных сущностях, кружащихся вокруг нее, и Фантоме, неизменно пытающемся подчинить ее своей власти, а Чарльз Диккенс героически старался вызволить мадам де ля Рю из-под пагубного влияния злоумышленного призрака.

Когда в конце января Диккенс и Кэтрин покинули Геную, чтобы продолжить путешествие по Италии, Эмиль продолжал ежедневно посылать писателю сообщения и дневниковые записи, касающиеся самочувствия супруги. В ответ Диккенс написал, что де ля Рю непременно должны приехать к нему в Рим не позднее конца февраля, и Эмиль с женой заблаговременно подготовились к поездке.

Кэтрин не знала, что муж собирается возобновить общение с мадам де ля Рю. И не знала, что Диккенс условился с «пациенткой» о следующем опыте: каждый день, начиная с одиннадцати утра, он в течение целого часа будет мысленно сосредоточиваться и гипнотизировать ее в своем воображении. А мадам де ля Рю у себя в Генуе будет мысленно сосредоточиваться и принимать магнетические токи от Диккенса, направляющего к ней «зрительный луч».

Они ехали каретой (Кэтрин сидела на наружном верхнем сиденье, ибо хотела дышать свежим воздухом, а Диккенс располагался в экипаже), когда наступило одиннадцать часов и писатель сосредоточил мысли на своей далекой пациентке. Едва начав производить в своем воображении месмерические пассы и направлять магнетические флюиды в сторону Генуи, он услышал, как женина муфта упала со скамьи на верху кареты. Кэтрин не имела понятия, что муж посылает в пространство магнетические токи, но тем не менее погрузилась в глубокий гипнотический транс, прикрыв глаза судорожно трепещущими веками.

Ко времени, когда Диккенсы устроились в Риме, самочувствие пациентки, разлученной с «магнетическим доктором», опять ухудшилось. Эмиль написал, что Фантом снова начал появляться и подчинять Августу своему влиянию. «Я не могу одолеть, подавить его на расстоянии, — написал Диккенс в ответ. — Полагаю, находясь рядом с вашей женой и продолжая воздействовать на нее магнетической силой, я сумею разбить Фантома вдребезги».

Вскоре после этого де ля Рю прибыли в Рим — к великому изумлению Кэтрин, — и Диккенс возобновил ежедневные месмерические сеансы, которые теперь проводились, как он писал, «порой под оливковыми деревьями или в винограднике, порой в катящей по дороге карете или в придорожной таверне во время полуденной остановки».

Немного позже Диккенс сообщил Эмилю, что у мадам де ля Рю появились тревожные симптомы. «Скрученная сильнейшим нервическим припадком, она лежала, свернувшись плотным клубком, и понять, где у нее голова, можно было, лишь проведя рукой по ее длинным волосам и нащупав их корни».

Именно тогда Кэтрин (в очередной раз забеременевшая в конце января, то есть примерно в то время, когда она вместе с мужем совершала восхождение на извергающийся Везувий) заявила Диккенсу, что его вопиюще неприличные отношения с Августой для нее весьма огорчительны.

Диккенс впал в ярость, как всегда делал в ответ на любое обвинение, и закатил жене страшный скандал: мол, подобные упреки нелепы, даже непристойны, и абсолютно всем, кроме нее, совершенно ясно, что в своих поступках он руководствуется единственно заботой врача-месмериста о самочувствии тяжелобольной пациентки. Диккенс бесновался, орал на Кэтрин и грозился уехать из Рима без нее.

Однако беременную жену — особенно если в своей позиции она непоколебима, как Китайская стена, — трудно запугать.

Впервые за все годы супружества Кэтрин решительно выступила против навязчивых увлечений и флиртов Диккенса, и в первый и единственный раз он сдался. Неподражаемый объяснил супругам де ля Рю, что Кэтрин очень переживает из-за того, что он проводит столько времени со своей пациенткой, но также многословно извинился за жену, думающую только о себе и совершенно не думающую о других.

Диккенс не забыл и не простил этого унижения своих чести и достоинства. Много времени спустя, незадолго до изгнания Кэтрин из дома после истории с браслетом Эллен Тернан, он припомнил жене оскорбительный для него приступ «беспочвенной ревности», случившийся более четырнадцати лет назад. «Причина тогдашних твоих страданий в Генуе крылась в тех самых и никаких иных качествах моей натуры, благодаря которым ты обрела счастье и почет в семейной жизни, получила положение в обществе и завидный достаток», — гневно бросил он ей.

Отношения мужа с бедной, одержимой бесами мадам де ля Рю показались Кэтрин подозрительными. По прошествии многих лет Диккенс заявил, что она должна была понять — и непременно понял а бы, будь она хорошей женой, — что стремление помочь несчастной женщине объяснялось единственно творческим складом и благородством его натуры. Способность гипнотизировать людей, как и способность писать великие романы, является свойством его возвышенной природы, которая есть величайший божий дар.

Но теперь Диккенс, младший магистр магнетизма, встретился с верховным магистром.

Когда после завтрака в клубе я сложил газеты, бросил салфетку на кресло, взял шляпу с тростью и направился к выходу, я уже нисколько не сомневался: Диккенс еженедельно катается в Лондон, несмотря на свой дикий страх поездов, чтобы побольше узнать кое у кого о месмеризме.

И напрашивалось предположение, что этот «кое-кто» носит имя Друд.

— О, мистер Коллинз, какая приятная встреча! — произнес хриплый голос у меня за спиной, когда я шагал по Чансери-лейн к Линкольнз-Инн-Корт.

— Мистер Филд. — Я бросил взгляд через плечо и небрежно кивнул, но не остановился.

Обращение «инспектор» я опустил намеренно, но он либо не заметил этого, либо сделал вид, будто не заметил.

— Чудесный осенний денек, не правда ли, мистер Коллинз?

— Да.

— Намедни тоже погода стояла погожая. Вы хорошо провели время в Гэдсхилле?

Я застучал тростью по булыжной мостовой с удвоенной силой.

— Вы следите за мной, мистер Филд? Я думал, вы поставили на Мелкомб-плейс мальчишку, которому мне надлежит передавать сообщения для вас.

— О да, мистер Коллинз, — сказал Филд, отвечая только на второй мой вопрос. — Гузберри и сейчас терпеливо ждет там. Он может позволить себе быть терпеливым, поскольку я плачу ему за это. Мне же, по роду моей профессии, подобное терпеливое ожидание обходится слишком дорого. Как говорится, время — деньги.

Мы прошли через Линкольнз-Инн-Филдс. Джон Форстер, пока не женился, много лет прожил здесь, и я всегда гадал, по случайному ли совпадению Диккенс поселил гнусного адвоката Талкингхорна из «Холодного дома» по старому адресу Форстера.