Франклин вел суда, лавируя среди вековых льдов – многолетних, торосистых, толщиною в три-четыре метра. А потом эти тяжкие глыбы, будто изнутри высвеченные голубым, бирюзовым и зеленоватым светом, накрепко затерли «Террор» и «Эребус».
Пожалуй, можно было бы вытянуть и вторую зимовку. Если бы… Все, кажется, предусмотрели начальник экспедиции и его офицеры, ничего не позабыли. Однако нет, не все. Забыли они про подлость купеческую. Некий мерзавец, оптовый поставщик провианта, всучил им залежалый, негодный товар. И теперь, в полярной пустыне, путешественники выбрасывали за борт бочки и ящики. А следом за ними медленно спускались в пучину тела умерших от цинги и голода.
И все же по весне 1847 года дрейф продолжался. То было капризное движение, его определяла не воля моряков, а дурь льдов и течений. Угрюмо молчали холодные машины, не вращался винт, не надувались паруса. И все больше трупов опускалось в море. Давным-давно некий мореход, умирая, прошептал: «В море мы так же близки к небесам, как и на суше». И кто знает, не эти ль слова повторил перед кончиной старый сэр Джон?
А четырнадцать лет спустя, после того как ликующие толпы лондонцев проводили «Эребус» и «Террор», здесь, на Земле Короля Уильяма, появился лейтенант Хобсон. Он был участником спасательной партии – одной из тех партий, которые не спасли ни души. И вот здесь, на земле, где ныне зимовал Амундсен, лейтенант нашел засургученную бутылку с запиской. Долгие годы записка была тем, что в Англии зовут «мертвым письмом», письмом, не доставленным адресату. Оно перестало быть «мертвым», но поздно, слишком поздно.
Неровные строчки покрывали клочок бумаги, найденный Хобсоном. И Хобсон прочел о зимовке на острове Бичи, о второй зимовке во льдах, о смерти матросов и офицеров. И еще он прочел: «Сэр Джон Франклин скончался 11 июня 1847 года…»
И дальше:
Корабли ее величества «Террор» и «Эребус» были покинуты 22 апреля в 5 милях к северо-западу от этого места, где они были скованы льдами с 12 сентября 1846 г. Офицеры и команда, всего 105 душ, под начальством капитана Ф.Р.М. Крозье, высадились здесь под 69°37'42" северной широты и 98°41' западной долготы…
И опять взор Хобсона упал на короткую строчку:
Сэр Джон Франклин скончался 11 июня 1847 года.
Внизу была приписка:
Мы отправляемся завтра, 26-го, к реке Бекс-Фиш.
Все. Точка. Ни один не остался в живых.
После сочельника, отмеченного роскошно благодаря изобретательности кока Линдстрема, и после двадцатипятилетнего юбилея Вика, отпразднованного с веселой помпой, экипаж «Йоа» вступил в новый, 1904 год.
Холод держался жгучий, как неразведенный спирт: минус пятьдесят три, минус шестьдесят, минус шестьдесят два. Но проблемы земного магнетизма требовали от Амундсена частых поездок по острову. И вот в дни отчаянных, невыносимых холодов свершилось то, о чем столь патетично рассуждал гамбургский седовласый профессор Неймайер. Ведь он, Неймайер, ставил достижение Северного магнитного полюса выше одоления Северо-западного прохода. И вот свершилось: капитан Руаль Амундсен достиг Северного магнитного полюса…
В начале июня послышались клики гусиных караванов. В ручьях и озерах плеснула рыба. Потешные зверушки лемминги засновали среди мхов. И затолклись, загудели, застонали комариные армады: от их жалящей, назойливой злобы спасу не было.
Пролив Симпсона вскрылся, путь на запад очистился. Однако яхта по-прежнему стояла в пустынной бухте: Амундсен обещал Нансену, обещал Неймайеру привезти побольше наблюдений над земным магнетизмом. Как ни не терпелось идти дальше, Руаль оставался на Земле Короля Уильяма.
А время текло, словно бы подчиняясь эскимосским приметам: май – детеныш тюленя уплывает в море; июнь – детеныш тюленя линяет; июль – олень рожает, птица высиживает птенцов… Месяц за месяцем, смена времен, постоянность бытия: сентябрь и октябрь – олени откочевывают на юг; ноябрь – эскимосы готовят зимние склады; декабрь – солнце скрывается. И опять – январь: у-у, холодно, эскимос мерзнет.
Мерзнут и норвежцы. Все так же ведут они свои исследования: все так же уходят в санные экспедиции, натыкаясь среди снегов на останки отряда Франклина, поправляют могилы, видят высеченную на скале надпись:
Вечная память открывателям Северо-западного прохода.
Глава 3
Черная шхуна – вестник победы
Тринадцать месяцев действовали приборы обсерватории. Тринадцать месяцев недвижим был винт «Йоа», убраны прочные паруса, молчал мотор. Но вот в августе 1905 года приборы остановились и заработал мотор: «Иоа» покидала Землю Короля Уильяма.
Туман клочьями путался в парусах, туман клубился у бортов, белесый, с прожелтью. Слабый бриз морщил воду. Солнце садилось красное. Тишина, чернь береговых утесов да ровный стук мотора. В тот час на траверзе мыса Холла моряки опять увидели каменные надгробья франклиновских скитальцев, скалу, где было высечено: «Вечная память открывателям…» И, салютуя мертвым, норвежцы приспустили флаг.
Камни и мели по курсу «Йоа». Ни одно судно не показывалось на этом отрезке пути. Карт нет, лоций нет. Бросай и бросай лот, торчи на марсе, вахтенный! Закусив погасшую трубку, осторожно ворочает штурвал Амундсен. Вик и Риствед сменяют друг друга у мотора. Лунд и Хельмер Хансен ведут прокладку.
Пролив Виктории встречает крошевом льда. Яхта отходит, юлит, опять движется вперед. Все дальше идет яхта. Мимо крутобокого острова Ричардсона, мимо каменистого острова Крузенштерна, что в проливе Долфин и Юнион[31], неподалеку от устья реки Коппермайн…
Сдав вахту, Руаль устало протопал в каюту. Лег на койку, скрестил налитые свинцом руки. Спать, спать… Но тут дверь настежь – и восторженный вопль: «Виднеется судно!»
Руаля как студеной водой окатили. Он вихрем вылетел на палубу. Хансен торопливо сунул ему бинокль. И линзы сделали свое дело: далекий клочок моря, на волне переваливается черная двухмачтовая шхуна.
Корабли сближались. Шхуна шла быстро. Семеро, замерев, смотрели на черное судно. Оно было вестником победы, ибо где прошла шхуна, там пройдет и яхта!
Двухмачтовая шхуна вздымала бурун, позади шхуны стлался длинный дымный хвост, и уже можно было разглядеть флаг – звезды и полосы.
Наконец корабли ложатся в дрейф. Амундсен торопится в шлюпке к «американцу», на борту которого значится – «Чарлз Ханссон». Руаля окружают белые, эскимосы, негры. Седой, выдубленный севером, кряжистый старшина американского китобойного флота Мак-Кеннан двумя руками, жесткими и цепкими, трясет руку капитана «Йоа».