Читать интересную книгу Смерть в чужой стране - Донна Леон

— «Аль Ково»?

Он мужественно не поморщился, хотя и знал, во что это обойдется. Сначала ботинки, а теперь еще и обед в «Аль Ково». Кормят там великолепно, ну и наплевать, во что это обойдется. Он улыбнулся:

— Заказывай на полдевятого. И спроси у детей, хотят ли они пойти. — В конце концов, он — человек, которому сегодня вернули жизнь. Почему же не отпраздновать такое?

Оказавшись у палаццо Фальери, Брунетти столкнулся с выбором, который всегда поджидал его там — воспользоваться ли огромным железным кольцом, которое висело на деревянной двери, брякнув им о металлическую пластину и сообщив о своем появлении так, что грохотом наполнится весь двор перед палаццо, или более прозаическим звонком. Он выбрал второе, и через секунду чей-то голос спросил по домофону, кто там. Он назвал себя, и дверь, вздрогнув, отперлась. Он толкнул ее, потом захлопнул за собой и прошел по двору к той части палаццо, которая выходила на Большой Канал. Из окна на лестнице выглянула горничная в наколке, проверяя, кто пришел. Явно довольная, что это Брунетти, а не какой-нибудь злоумышленник, она втянула голову в окошко и исчезла. Граф ждал его наверху наружной лестницы, которая вела в ту часть палаццо, где он жил с женой.

Хотя Брунетти и знал, что графу скоро стукнет семьдесят, трудно было, глядя на него, поверить, что это отец Паолы. Может, старший брат, может, самый молодой из дядьев, но, разумеется, не человек почти на тридцать лет старше ее. Редеющие волосы, коротко остриженные вокруг сияющего черепа, намекали на возраст, но это впечатление исчезало при виде туго натянутой кожи лица и ясного ума, сверкающего в глазах.

— Рад видеть тебя, Гвидо. Ты хорошо выглядишь. Пойдем в кабинет, ладно? — сказал граф, поворачиваясь и ведя Брунетти в переднюю часть дома.

Они прошли по анфиладе нескольких комнат и наконец оказались в кабинете, застекленная стена которого выходила на Большой Канал там, где он поворачивал к мосту Академии.

— Хочешь выпить? — спросил граф, направившись к серванту, на котором в серебряном ведерке со льдом стояла уже открытая бутылка «Дон Периньон».

Брунетти достаточно хорошо знал графа и понимал, что во всем этом нет ни следа претенциозности. Если бы граф предпочитал кока-колу, в этом же ведерке со льдом стояла бы полуторалитровая пластиковая бутылка и он предлагал бы гостям кока-колу в той же манере. Граф по праву своего рождения не нуждался в том, чтобы производить на кого-то впечатление.

— Да, спасибо, — ответил Брунетти. Здесь он, пожалуй, обретет тон, который ему пригодится для вечера в «Аль Ково». А если граф отвернется, вполне можно будет сбежать, прихватив ведерко со льдом, — этого хватит, чтобы расплатиться за обед ресторане.

Граф налил шампанского в чистый бокал, добавил немного в свой.

— Давай сядем, Гвидо? — предложил он, ведя его к двум мягким креслам, повернутым так, что в них можно было отдыхать, глядя на воду.

Когда оба уселись и Брунетти попробовал вино, граф спросил:

— Чем я могу быть полезен?

— Мне бы хотелось получить у вас кое-какую информацию, но я не уверен, какие именно вопросы следует задавать, — начал Брунетти, решив говорить правду. Он не мог попросить графа не рассказывать никому о содержании предстоящего разговора; подобное оскорбление, пусть оно даже нанесено отцом его внуков, графу будет трудно забыть. — Мне бы хотелось узнать все, что вы можете рассказать мне о синьоре Гамберетто, из Виченцы, владельце транспортной компании и, судя по всему, компании строительной. Мне известно только, как его зовут. А также то, что он, вероятно, занимается кое-чем противозаконным.

Граф кивнул, как бы говоря, что имя это ему знакомо, но что он выслушает зятя до конца, а уже потом заговорит.

— И еще мне хотелось бы знать о делах американских военных, в первую очередь с синьором Гамберетто, а во вторую — с устройством несанкционированных свалок ядовитых веществ в нашей стране. — Он отпил немного вина. — Я буду очень признателен за все, что вы мне скажете.

Граф допил вино и поставил пустой бокал на не покрытый скатертью столик рядом с собой. Он скрестил свои длинные ноги, показав черные шелковые носки, и сложил пальцы пирамидкой под подбородком.

— Синьор Гамберетто — необычайно нечистоплотный бизнесмен с необычайно хорошими связями. Он владеет не только теми двумя компаниями, о которых ты упомянул, Гвидо, но он также владеет широкой сетью отелей, бюро путешествий, курортами, многие из которых находятся не в нашей стране. Говорят также, что недавно он занялся оружием и военным снаряжением, купив партнерство у одного из самых важных производителей оружия в Ломбардии. Многие из этих компаний принадлежат его жене, поэтому его имя не всегда фигурирует в газетах, и оно не появляется в контрактах, которые заключают по этим делам. Кажется, строительные дела ведутся под именем его дяди, но здесь я могу ошибиться.

— Как и многие наши новые бизнесмены, — продолжал граф, — он до странности неприметен. Однако при этом он обладает более могущественными связями, чем многие. У него есть влиятельные друзья в обеих партиях — социалистической и христианской — все средства хороши — так что он очень недурно защищен.

Граф встал и подошел к серванту, а потом вернулся и снова наполнил бокалы, после чего поставил бутылку в ведерко со льдом. Он снова удобно устроился в кресле и продолжал:

— Синьор Гамберетто родом с Юга, и его отец, если мне не изменяет память, был сторожем в частной школе. Из чего следует, что мы мало где могли встречаться. О его частной жизни мне ничего не известно.

Граф пригубил вина.

— Что же до твоего второго вопроса, об американцах, мне хотелось бы знать, что вызвало у тебя такой интерес. — Поскольку Брунетти не ответил, граф добавил: — Ходит много всяких слухов.

Брунетти оставалось только вообразить, в каких головокружительных высотах витают подобные слухи, но он по-прежнему ничего не говорил.

Граф покрутил в тонких пальцах ножку бокала. Когда стало ясно, что Брунетти ничего не скажет, он продолжил:

— Я знаю, что американцам были предоставлены определенные экстраординарные права, права, которые не были оговорены в договоре, который мы подписали с ними в конце войны. Все наши недолговечные и некомпетентные правительства спешили предоставлять им всяческие льготы того или иного свойства. Например, им за ничтожную плату было дано разрешение не только арендовать наши горы для размещения пусковых ракетных шахт, информацию о чем можно получить у любого жителя провинции Виченцы, но и привозить в эту страну все, что им заблагорассудится.

— В том числе и ядовитые вещества? — напрямик спросил Брунетти.

Граф наклонил голову:

— Так говорят.

— Но почему? Нужно же быть ненормальными, чтобы принимать их.

— Гвидо, правительство вовсе не должно быть нормальным, его задача — быть популярным. — Поняв, что это прозвучало несколько назидательно, граф изменил тон и заговорил более прямо и обстоятельно: — Говорят, что в прошлом такие грузы просто шли транзитом через Италию. Что они поступали сюда с баз в Германии, выгружались здесь и сразу же грузились на итальянские суда, которые доставляли их в Африку или Южную Америку, где никто не спрашивал, что выбрасывается в дебрях джунглей или в лесу или сваливается в озеро. Но поскольку за последние годы во многих из этих стран произошли кардинальные политические перемены, эти пути закрылись, теперь там отказываются принимать наши смертоносные отходы. А если не отказываются, то дерут за это бешеные деньги. Во всяком случае, дельцы, которые принимают постоянно прибывающие в наши порты суда, не хотят расставаться со своими прибылями только потому, что они не могут больше переправлять ядовитый груз в другие места, на другие континенты. И отходы продолжают поступать, и здесь находится для них место.

— Вы все это знаете? — спросил Брунетти, даже не пытаясь скрыть свое удивление (или то было нечто более сильное?).

— Гвидо, так много — или так мало — известно всем, по крайней мере, на уровне слухов. Ты можешь легко наслушаться подобных ужасов, поговорив пару часов по телефону. Но никто не знает об этом, кроме непосредственных участников, а они не те люди, которые будут говорить о своих делах. Равно как, должен добавить, это не те люди, с которыми прилично говорить.

— Вряд ли их можно изничтожить одними высокомерными взглядами на великосветских приемах, — выпалил Брунетти. — Или испепелить презрением все, что они выбросили.

— Я оценил твой сарказм, Гвидо, но боюсь, что в такой ситуации человек бессилен.

— Какой человек? — спросил Брунетти.

— Такой, который знает о правительстве и о том, что оно делает, но не входит в него. Учти еще такой факт: в этом замешано не только наше собственное правительство, но и американское.