рассчитываясь со мной.
— Как насчет Темплейта?
— Нет, — он поджал губы, — нет, только не этот Финн. Говорят, он конченый.
— А вы не верьте всему, что слышите, — сказал я, улыбаясь. — До вечера.
— Идет..
Я пошел в весовую. Стрелки часов на башне показывали пять минут второго. Главный конюх Джеймса, Сид, стоял в дверях и, увидев меня, поздоровался и обрадовался:
— Вы уже здесь.
— Да. А почему бы нет? — удивился я.
— Хозяин поставил меня тут дожидаться вас. Побегу скорей сказать ему, что вы уже приехали. Он был на ленче… а там ходили разговоры, что вы вообще не придете, понимаете? — Он бегом отправился искать Джеймса.
Я прошел через весовую в раздевалку.
— Привет, — удивился мой гардеробщик, — я думал, вы уже покончили со скачками.
— Вы все-таки пришли! — воскликнул Питер Клуни.
— Какого черта, где вы болтались? — приветствовал меня Тик-Ток.
— А почему вы все думали, что я не приеду?
— Не знаю. Все время какие-то слухи, разговоры. Каждый считал, что вы так испугались в четверг, что вообще решили бросить скачки.
— Очень интересно, — мрачно заметил я.
— Не обращайте внимания, — сказал Тик-Ток. — Вы здесь, а на остальное наплевать. Я звонил в вашу берлогу, но хозяйка ответила, что вы не ночевали. Я хотел спросить, могу ли я сегодня взять машину, потому что вас, наверно, отвезет Эксминстер. — И он весело добавил: — Я познакомился со сногсшибательной девчонкой. Она сейчас здесь и потом поедет со мной.
— Машина? — вспомнил я. — Да, конечно. После последнего заезда мы встретимся тут возле весовой, и я расскажу вам, где она.
— Превосходно, — согласился он. — У вас все хорошо?
— Да, разумеется.
— Мои ястребиные глаза подметили, что у вас вид ночного афериста. Но это все ерунда. Удачи вам с Темплейтом и все такое.
В раздевалку вошел служащий и вызвал меня. У дверей весовой стоял Джеймс.
— Где вы были? — спросил он.
— В Лондоне, — сказал я. — А как возникли слухи, что я бросил скачки?
— Бог знает, — пожал он плечами. — Я был уверен, что вы не исчезнете, не дав мне знать заранее, но…
— Не исчезну, — подтвердил я. Хотя мелькнула мысль, что я мог бы все еще висеть в заброшенной сбруйной, борясь за жизнь.
Джеймс сменил тему и стал говорить о скачке:
— Кое-где почва подмерзла, но это дает нам преимущество.
Я сразу же заметил, что он взволнован. Какая-то несвойственная ему застенчивость в глазах, и нижние зубы поблескивали в почти постоянной полуулыбке. Ожидание победы — вот что это такое, подумал я. И если бы я не провел такую отвратительную ночь и утро, я испытывал бы то же самое. Но у меня предстоящий заезд не вызывал радости. По прошлому опыту я знал: если работаешь с лошадью, имея какую-то травму, от скачек она быстрее не заживает. Но я не уступил бы своего места на Темплейте ни за какие блага, какие только мог вообразить.
Я вернулся в раздевалку и сел на скамейку, где лежала вся моя экипировка. Мне было очень тревожно. Джеймс и лорд Тирролд имели право надеяться, что их жокей в лучшей форме, и, узнай, что это не так, вряд ли бы они обрадовались. Но с другой стороны, рассуждал я, глядя на руки в перчатках, если бы каждый жокей, получив травму, сообщал о ней владельцу, он больше времени проводил бы, наблюдая, как на его лошади выигрывают другие. Не первый раз я обманывал владельца и тренера, скрывая свое состояние, и все равно выигрывал. Я твердо надеялся, что и сегодняшняя скачка будет не последней.
Потом я принялся обдумывать предстоящий заезд. Многое зависит от того, как будут развиваться события, но в основном я был намерен держаться с краю скаковой дорожки, идти близко к лидеру, на четвертом месте, весь маршрут и вырваться вперед на последних шестистах метрах. Есть новая ирландская кобыла, Эмеральда, с блестящей репутацией, она побеждала во многих скачках, и у ее сегодняшнего жокея волевой характер и умная тактика, он идет почти всегда первым, оставляя перед последним поворотом всех позади не меньше чем на десять корпусов. Я решил, что Темплейт будет держаться близко к ней, не обязательно оставаясь на четвертом месте. Каким бы сильным он ни был, не стоит перегружать его на последней прямой.
Обычно жокеи не оставались в раздевалке, пока продолжались скачки, и я заметил, что гардеробщики с удивлением смотрят, почему я не иду наверх. Я встал, взял камзол с цветами лорда Тирролда, бриджи и пошел переодеваться в душевую. Пусть гардеробщики думают, что им нравится, но я не хотел, чтоб они видели, как я переодеваюсь. Во-первых, мне придется делать это медленнее, чем обычно, и, во-вторых, мне вовсе не улыбалось демонстрировать им бинты на спине и на руках. Я спустил рукава зелено-черного камзола, так что они закрыли бинты на запястьях.
Когда я, переодевшись, подошел к своей вешалке и взял седло, как раз закончился первый заезд, и жокеи устремились в раздевалку.
— Вы будете в перчатках? — спросил Майк, заметив мои руки.
— Да, — равнодушно подтвердил я. — День холодный.
— Хорошо, — согласился он, вытащил из корзины перчатки и подал мне.
Я пошел в весовую и отдал седло Сиду, который там меня ждал.
— Хозяин сказал, — объяснил мне Сид, — чтобы я оседлал Темплейта прямо в конюшне и потом вывел его сразу на парадный круг, вообще не заходя в бокс.
— Хорошо, — понимающе сказал я.
— У нас два частных детектива и огромная злющая собака всю ночь ходили по двору, — продолжал он. — И еще один детектив все время сидел в стойле и не оставлял Темплейта ни на минуту. Такого цирка вы еще не видали.
— А как лошадь? — спросил я, улыбаясь.
— Он им всем покажет, — уверенно заявил Сид. — Ирландка не знает, что ее ждет. Все конюхи поставили зарплату на него. Ну конечно, я знаю, они боялись, потому что вы будете работать с ним, но я видел в четверг вас вблизи, как вы шли с Тэрниптопом, и я сказал им, что бояться нечего.
— Спасибо, — от всей души поблагодарил я, но это добавляло еще фунт к грузу ответственности.
Время тянулось медленно. Я развлекался тем, что представлял выражение лица Кемп-Лоура, когда он увидел мое имя на табло. Наверное, вначале он подумал, что это ошибка, и ждал, когда же назовут другого жокея. Интересно, ехидно подумал я, что с ним будет, когда он поймет, что я действительно здесь. А плечи невыносимо болели.
Начался второй заезд, а я все сидел в раздевалке, продолжая быть предметом откровенного любопытства гардеробщиков. Я снял кожаные