Читать интересную книгу Бриллианты на пять минут - Лариса Соболева

– Которые Пушко загонял соседям?

– Ну, кому и че он загонял, я не знаю. Тока бусы были на Грелке, а раньше их не было. Да они на ней как на корове седло! Я ее спрашиваю: откуда? Она мне: Пушок продал за двести рублей. И Пушок клянется, что продал бусы, на эти бабки гуляем. Тут я… совершенно случайно… поворачиваю голову и вижу: на спинке кровати ее лифчик висит. Я ж не какой-то там… чтоб мне вот так! Ну, вмазал сто пятьдесят, а потом кулак мой сам возмутился и вписался Грелке в глаз. Бабу учить постоянно нужно, без учения у нее поведение снижается.

Оперативник Гена за спиной беззвучно ржал, Щукин бросил в него укоризненный взгляд, достал рисунок и протянул Батону:

– Скажи, такие бусы были на Грелке?

Батон лишь слегка на листок покосился, даже в руки не взял. Кивнул:

– Ага, похоже.

– Где они сейчас? – осторожно спросил Щукин, чтоб не сбить настрой Батона.

– Хрен их знает! – пожал тот плечами. – Грелка продать их надумала.

– Значит, ты заехал Грелке в глаз, – решил Щукин сначала выяснить обстоятельства смерти Пушко. – Ну, и что было дальше?

– Дальше мы опять квасили. Потом ушли с Грелкой. Она к себе, а я к себе. Потому что оба злые были. Она на меня, я на нее и Пушка. Моя обида больше была в два раза! Ну, я не виделся с Пушком день, я ж не совсем пропащий, работаю. И вечером мы не виделись. А ночью принеслась Грелка, как угорелая. Лепить стала горбатого, будто Пушка пришили ножом в спину в тот вечер, когда мы у него квасили. Я сначала не поверил, а потом… убедила. Мы с Грелкой сдрейфили, что на нас подумают. Она у меня осталась и дала эти тикалки, чтоб я продал их за пятьсот рублей.

– Где же она взяла часы?

– Сказала – в гальюне, который мыла. Мужик какой-то забыл на умывальнике. – Заметив недоверчивый глаз Щукина, Батон поклялся: – Да чтоб мне сдохнуть, если брешу! Грелка божилась, что тикалки в гальюне нашла!

Щукин сопоставил факты: часы Пушко загонял до пьянки, значит, первоначальный владелец он. Грелка, возможно, выдурила у него часики, а Батону наврала, чтоб не бил ее.

– Так ты не знаешь, за что Пушка убили? – уточнил он.

– Не-а, не знаю. И Грелка не знала, клянусь!

– Хорошо. Что потом?

– Ну, вот. А на следующий день у нас бабки кончились и жратва. Грелка побежала домой, чтоб взять бабки и купить пойла у Дубины. Было это вечером. Я жду-жду, а ее нет. Час прошел, полтора… Я погнал к Дубине, а Грелка к ней не приходила. Я к Грелке… и нашел ее на кухне… Она живая была и говорит мне: «Он здесь». Я не понял, чего она буровила. Спрашивал, кто ее измочалил, а она повторяла: «Коле… Коле…» Какой-то Коля, я так думаю. А, да! Еще так говорила: «Скажи ей, он Коле…» – и не договаривала. Но повторяла все время. Я не понял ни хрена! И тут слышу – дверь входная – бах! Короче, тот мужик – Коля, я так думаю, – был еще у Грелки, когда я пришел. Я выбежал из квартиры, гляжу – мужик вниз метет на всех парах. Я за ним. Он в машину сел, а я прыгнул на капот, за дворники ухватился. А он руль крутанул, я и свалился. А потом на меня прямо ехал… Задавить, сука, хотел! Веришь, я еле увернулся! А потом… к Грелке прибежал, на помощь звал, а она… дуба дала. Я и нарезал винта, чтоб меня не загребли. Хотите – верьте, хотите – нет.

– И где ж ты пропадал все это время?

– На вокзалах, – буркнул Батон. – К тетке хотел уехать.

– Почему не уехал?

– А бабок не было. Часы загонял – никто не брал.

– Что у тебя с руками?

Батон взглянул на перевязанные тряпками руки, взял сигарету и, прикурив, бросил:

– Придурок какой-то напал, ножом поранил.

– Ты с ним поссорился?

– В глаза его не видел! – возмущенно выкрикнул Батон. – Не, пошел дождь, я крышу искал. И нашел дом за пригородным вокзалом. Только вошел туда, а он – тут как тут, нарисовался. И сразу меня ножом пырнул! Я ему ничего не сделал, а он ножичком тыкает! Не убил, потому что темно там было, только поранил, а то б… Короче, я винта от него нарезал. К Дубине зашел, взял ампулу и домой вернулся.

Щукин завесил паузу, во время которой перебирал в памяти рассказ. Прибежал оперативник с едой, отдал Батону, тот принялся жадно пожирать колбасу с сайкой и запивать колой, пропихивая еду в желудок.

– А кому хотела продать ожерелье Ева? – спросил Щукин.

– Бусы? – едва выговорил Батон набитым до отказа ртом. – Этой… как ее… Верке… хозяйке ее. Она забрала бусы, чтоб проверить, стоят они триста или Грелка дурит ее.

– Какой хозяйке?

– Грелка работала в кафе уборщицей…

– Погоди, – остановил его Щукин. – Какое кафе? Ева работала дворничихой и в статистическом управлении уборщицей…

– Точно. А халтурила в кафе. Хозяйка ей просто платила, как у нас на рынке, ну, чтоб налоги государству не давать.

– Ну-ну… И что за кафе? Название знаешь?

– Название? А то. «Казачка».

– Что?! – округлились глаза у Щукина. – Как ты сказал?

– А че я сказал? – недоуменно вытаращился Батон, заметив, какое сильное впечатление произвели на следака его слова.

– Как называется кафе? «Казачка»? Точно? – допытывался Щукин.

– Ну! Я сто раз туда заходил. Не в само кафе, а рядом стоял, Грелку ждал после работы. Хозяйка обещала дать Грелке за бусы триста рублей. А че такое?

Щукин оперся подбородком о руки, сцепленные в замок, понимая, что дело ему попалось не такое уж и простое. Информацию следовало переварить, а для этого требовалось немного времени. Он поднял на Батона глаза:

– Все, что рассказал, напишешь? Только очень подробно.

– Как это – подробно? – недоверчиво прищурился Батон.

– А так это: кто и что говорил, фразу за фразой, где и во сколько ты был, желательно до минуты расписать…

– Не, минуты я не помню…

– А ты вспомни, – ласково сказал Щукин. – Вспомни, что ты Рауль Куракантуров, а не Батон, вспомни, что тебе не хочется на нары, причем на долгие-долгие годы, заметь: за чужое преступление. Пиши все, что с тобой приключилось с тех пор, как вы пили у Пушко, вплоть до сегодняшнего рынка. Час за часом, минута за минутой. Какая погода стояла, запахи, что ты думал, что ел, где стоял, с кем встречался. Пиши, это нужно для тебя. Понял? А я пойду и покурю.

– Да кури здесь, – разрешил Батон. – И дай кляузник.

Щукин сунул ему авторучку, положил перед ним несколько листов бумаги и вышел. Выкурил лихорадочно две сигареты подряд, сопоставляя и сравнивая. А ведь хозяйку кафе сначала тоже избили, потом убили! Три похожих убийства… Так, так…

Когда Щукин вернулся в кабинет, Батон еще не закончил писать. Следователь терпеливо ждал, продолжая про себя рассуждать по поводу трех несовместимых убийств. Двое из убитых были на последней, самой нижней, ступеньке социальной лестницы: дружили или пили вместе – не в том суть. Между ними и хозяйкой кафе огромная дистанция. Но Ева работала в кафе «Казачка»… А директор кафе убита. Случайность? Пушко, Ева и директриса… Щукину показалось, что эти три убийства крепко связаны между собой, в таком случае и на Батона нападение тоже не случайно. Но это всего лишь показалось, следует много фактов собрать воедино, чтоб сделать окончательные выводы, прийти к уверенности и понять главное – причину. Кажется, тут не совпадение, не бытовуха, а закономерность и спланированные убийства. Но что связывает данные три убийства? Пока только «бусы», как говорит Батон, успевшие побывать у каждого убитого. Бусы? Смешно… Но почему директрису заинтересовали бусы за триста рублей? До того заинтересовали, что она взяла их и собиралась узнать, стоят ли они триста рублей или нет? Полный абсурд. А раз абсурд, значит, следует заняться и директрисой.

Прочитав безграмотные каракули, начерканные Батоном, Щукин заострил внимание на одном эпизоде:

– Слушай, Рауль, ты, выходит, видел убийцу в лицо?

– Ну, вроде.

Вот и объяснение нападения на Батона!

– Фоторобот составить сможешь?

– Портрет? А как это? Нарисовать, что ли, его надо? Я ж не умею.

– Нет, подобрать черты лица на компьютере.

– Не, не получится. Темновато было, я подробно – подчеркнул последнее слово Батон – не вспомню.

– А если увидишь его, узнаешь? Ты не заметил в нем что-то особенное?

– Я ж говорю: темно было, а я сильно психовал. Ну, представьте – мою подругу измочалили, этот урод удирает… До того мне было, чтоб запоминать его рожу?

– Значит, не вспомнишь?

– Хрен его знает… Не запомнил я… но может быть… не знаю.

– Ладно… – проговорил Щукин, складывая листы. – Иди.

– В камеру? – уточнил Батон.

– Домой.

– Куда? – офонарел Батон.

– Домой. Я сейчас выпишу пропуск… – Когда Батон, немало потрясенный, выбежал из кабинета, Щукин приказал оперативникам: – Установите дежурство и глаз не спускайте с Батона. Возможно, его пасет убийца. Живо, ребята, за ним!

Сам же Архип Лукич поспешил в кабинет заместителя прокурора с просьбой:

– Мне срочно нужно дело по убийству директора кафе «Казачка»…

1919 год, конец декабря.