которых трещали кости, жгло сухожилия, лопалась кожа и просили о пощаде мышцы. Те, между которыми он не успевал переключаться, или которые казались слишком замороченными. Или требовали более тонкого контроля энергии.
Его тело скрипело, стонало, молило о милосердии или хотя бы отдыхе. Тщетно, Стас упрямо использовал опасные, нестабильные, а то и вовсе калечащие приёмы снова и снова. Телесная боль, а также напряженная драка слегка ослабляли сосущее чувство под диафрагмой, которое называлось "тревожность" и уже начало отравлять его жизнь и разум. Впрочем, какие бы тяжелые для освоения комплексы он не брал, в этот раз, с помощью Ци или простого везения, но он обошелся без травм. Не считая парочки растяжений и синяков, которые ничуть не выделялись на фоне остального тела после рейда по Насыпи.
— Я тоже человек, гребаные вы циники и лицемеры! — Вспышка, истерика, которая помутила его сознание на несколько секунд. Стас пришел в себя меньше, чем за минуту, однако скоротечный бой уже успел завершиться. Сам же новобранец очнулся, когда с ожесточением вбивал свои кулаки в голову уже мертвой псины, а брызжущая от каждого удара демоническая кровь смешивалась на его щеках с солеными дорожками слез.
"Я что, плачу?" — Удивление чувствовалось отстраненным, словно бы даже и не его собственным.
— Да что на тебя нашло, Саргон? Все, достаточно, он мёртв. Отпусти, — Раздался над ухом бубнеж десятника. Рядом Кань мягко, словно тяжело больному человеку, разжимал его сомкнутые пальцы и выжидательно смотрел в глаза.
— Никогда не бывает достаточно, — Хрипло и немного безумно хихикнул Стас, однако позволил десятнику увести себя от раздавленного кулаками трупа.
Устроенная им истерика позволила немного стравить напряжение в голове, однако не убрала проблему насовсем. И уж точно не смогла примирить парня с текущей реальностью. Стас и не хотел. Он обрел над собой контроль. Не полностью, но до такой степени, что уже не боялся после очередного триггера (типа издалека похожей на Фенга деревяшки или звуков чужого голоса с теми же интонациями) с воплями напасть на куратора, пойти искать зама коменданта крепости или пойти сжигать Госпиталь.
"Только славы Герострата мне не хватало", — Привычная уже шутка почему-то не вызвала даже короткого смешка, что лучше всего показывало степень эмоционального потрясения Стаса.
"Нет, с меня хватит. Я больше не буду иметь дело со всеми этимиуродами в Форте. У меня есть четкая цель — выжить, продержаться год, а потом уже продолжить свое существование в более безопасном месте. Зачем я постоянно пытаюсь спасти кого-то, подстроиться под чужих мне людей? И ладно бы нормальных: так нет, сплошные отбросы, преступники и асоциальные ублюдки", — Мрачно подумал он, демонстративно отвернулся от обеспокоенного взгляда идущего рядом десятника.
"Ты же понимаешь, что это не так. Люди вокруг не виноваты в том, что ты попал в какую-то непонятную интригу и вывалил на кучу могущественных людей все свои странности разом?" — Снова этот противный тонкий голосок. Вроде свой, а вроде и нет. Стас винил в этом подобии внутреннего диалога "Разделение сознаний", хотя, по правде говоря, стоило искать причину в его привычке к беспристрастной оценке и выработанном за прошлую жизнь на Земле рефлексе искать хорошее в плохом.
"Если рассуждать в таком ключе, то вообще никто ни в чем не виноват. Гитлер не виноват, что Германию заманили в Первую Мировую, а потом ударили со всех сторон и оставили ее жителей прозябать в ничтожестве после проигранной войны. Япония не виновата в резне в Нанкине, просто люди не так поняли приказ, а местные их спровоцировали. Американцы не виноваты в создании концлагерей для японцев, просто злая Япония напала на подготовленный для нее хлам Перл-Харбор…"
Голос ничего не ответил, что заставило Стаса почувствовать толику удовлетворения. Тем более, он и так слишком запутался в подобранных сравнениях и дальнейший спор вышел бы довольно косноязычным.
"Я не буду ничего говорить Ксину", — Более спокойно, без надрыва решил он, — "И просить подачек тоже не буду. За последние два цикла я неплохо улучшил свои навыки, как в системном, так и в более традиционном смысле. Мне не нужны теперь няньки. И товарищи мне тоже не нужны. Пусть теперь разбираются с демонами сами", — С мстительным удовольствием подумал он.
"Ты же понимаешь, что больше всех от твоего решения пострадают именно новобранцы, в том числе и ты сам. Вспомни позапрошлый цикл, ту волну демонов. Вы не отбились даже с подсказками и новым оружием".
"Потому что, кроме меня, все остальные мяли свои жопы и ничего не делали. А двое из девяти и вовсе лежат себе белоснежками, пока семь гномов отбивают очередное нападение. А их узкоглазая Мелисента шляется где-то в другом месте. Таким Макаром наши спящие красавицы дождутся, что вместо принца к ним заглянет Рюк требовать предъявы за отравленное яблоко".
И снова шутка не принесла ему никакого удовлетворения. С жизненными неурядицами всегда лучше всего справлялся юмор. Это справедливо даже для человеконенавистнических идей. Недаром военная пропаганда изображает своих врагов смешными каррикатурными уродцами. Так было в Первой Мировой среди всех воюющих держав, так поступали с евреями страны-союзники Третьего Рейха, не говоря уже о более поздних примерах. "Тараканы" в Руанде, "террористы" в Сербии, Ливии и Ираке, продолжать можно бесконечно.
Поэтому смех — важный механизм адаптации человека к внешним условия. Для самого Стаса отсутствие такой реакции являлось не просто тревожным звоночком, а целой сиреной. И теперь он отбросил наивность и пофигизм, впал в другую крайность. Он больше не пытался встать на чужую сторону, просто гнул свою линию, распространял ее на всех знакомых людей без исключений, движимый обидой и жаждой мести.
"Ты пока не самый крутой парень в Форте. Даже не самый крутой в отряде. Кань убил не меньше демонов, чем ты, прежде чем истечь кровью. А твои товарищи добили птицу, которую ты всего лишь прогнал".
"Пошел ты! Они все равно умерли. А без рейда, как в прошлый раз, явно не поздоровится всем новобранцам. Вплоть до вайпа! Вряд ли тоже самое будет для основного гарнизона… Зато Ксина накажут за такой косяк. Он ведь был главный по рейду в Насыпь.".
"Вряд ли, к тому же это несправедливо".
"Плевать! Пусть страдает, ханжеская морда".
"Но ведь он ничем не обязан мне и явно был не в восторге от такого исхода. Может быть даже переживал или планировал спасти тебя из-под допроса, надо было просто остаться в живых и прорваться к стене…"
"Ага, переживал. Что не вытянет из меня все жилы в поисках ответов! Я ведь помню его «костерком, костерком». Больной ублюдок".
Ворота показались на горизонте быстро, слишком