Затем последовали другие важные события.
Аркадий Натанович ушел из «Детгиза» — на «вольные хлеба».
Теперь, «на досуге», он закончил перевод фантастического романа Кобо Абэ «Четвертый ледниковый период», а летом 1965 года перевел еще роман Джона Уиндема «День триффидов».
Ну а Борис Натанович переехал в кооперативную квартиру на улице Победы, где живет и поныне. Здесь, в новой квартире, можно было с новой силой отдаться давней, непреходящей и чудесной страсти — филателии.
«О, марочки мои, марочушечки! — признавался Борис Натанович (письмо Г. Прашкевичу, 8.XII.2010). — Я филателист-тиффози с 1948 года (когда попал мне в руки только что вышедший, новейший каталог марок СССР — лучший из всех каталогов того времени). С тех пор чего я только не собирал: и „Космос“, и английские колонии с Англией вместе (жалкая попытка — такое под силу только Королевскому Дому), и „первые серии стран мира“, и „1942“, и Боснию-Герцеговину, и Россию, и — почти все это время — СССР, СССР, СССР — „советы“… Последние десять лет, постарев и остепенившись, прочно и навсегда остановился на теме „Почта РСФСР. 1917–1923“. Письма, открытки, бандероли того времени, почти бесконечное разнообразие тарифов, инфляционных переоценок, тщательно изученный великими предшественниками и тем не менее таящий новые и новые открытия, открытьица, неожиданности и нюансы мир. Мир, куда можно нырнуть с головой. Где ты — все: и Колумб, и Петр, и Билл Гейтс в одном лице.
О марочки вы мои, марочушечки! Только вы одни мне никогда не измените!»
А 14 октября 1964 года был отправлен в отставку Н. С. Хрущев.
13
По словам Бориса Натановича, весной 1965 года оба брата приехали в Дом творчества в Гагры и там никак не могли начать новую вещь. Идеи, заготовленные для сюжетной основы, «не пошли». Перебор новых идей ничего не дал: «Опять застопорило, как это уже случилось с нами четыре года назад во время работы над „Попыткой к бегству“. Опять был тупик, и опять мы испытывали панику того рода, какую мог бы испытать Дон Жуан, которому врач вдруг сказал: „Всё, сударь. Увы, но вам следует забыть об этом. И навсегда“».
Кризис был ожидаемый. После повести «Хищные вещи века», проходившей через рогатки цензуры криво и трудно — как болт, который забивают в стену вместо гвоздя, — и после шквала большой политики, ударившего по СССР в 64-м, кризис получил надежную подпитку. Еще 20 февраля 1965 года Аркадий Натанович написал брату: «Борька, у нас, по-моему, с тобой назрел творческий кризис, за которым должно следовать что-то новенькое. Эх, нам бы посидеть спокойно и поругаться всласть несколько дней, то-то было бы славно! Я здорово устал, как и ты, наверное, а между тем меня не оставляет этакое возбуждение, когда хочется рваться с места, прискуливая, и мчаться к чистой бумаге и машинке, чтобы оформить какие-то неясные идеи, ворочающиеся в башке».
Но вот случилось давно предсказанное, и звездному тандему, надо полагать, небо показалось с овчинку. Когда читаешь «Комментарии к пройденному» Бориса Натановича, создается ощущение, будто не клеился сюжет. Но проблема сюжетного конструирования, как видно, являлась производной от гораздо более серьезной проблемы. На порядок более серьезной.
Стругацкие «заматерели». Очень важно сейчас понимать, до какого уровня доросли они тогда в советской литературной табели о рангах. Разумеется, им еще не тягаться было с зубрами советской «секретарской» прозы, но для многих толстых журналов они давно стали желанными авторами, хотя как бы и не первого сорта: не сановиты… к тому же фантасты… Зато среди представителей указанного жанра за братьями Стругацкими закрепилась истинная лидерская роль, которую до поры до времени делили с ними только Ефремов да в меньшей степени Казанцев. Стругацкие набрали авторитет. Их вещей ждали. К тому же они научились работать в исключительно высоком темпе и с исключительной энергией «пробивали» рукописи у издателей. Уже к середине 1960-х они располагали по-истине звездной коллекцией книг. И по объему напечатанного с ними в то время никто из советских фантастов сравниться не мог.
Но не всё ведь зависит только от авторов.
В январе 1965 года Аркадий Натанович смятенно писал брату: «Положение в „Молодой гвардии“ катастрофическое. Ленке тайком передали верстку первого и рукопись второго выпуска „Фантастик“ с пометками и замечаниями директора, главного редактора и замглавного. Полный разгром… Видимо, дело идет о самом существовании альманаха — да это бы еще полбеды! — и о всем курсе фантастики в „Молодой гвардии“… Настроение у всех крайне подавленное».
Правда, с появлением статьи критика А. Румянцева «Партия и интеллигенция» в газете «Правда» (в номере от 21 февраля) возродилась какая-то надежда. Вроде бы наметилось некоторое идеологическое потепление, актуализировалась возможность «маневрировать». И такая ситуация продержалась до 1968 года — до ввода советских войск в Чехословакию.
Надо полагать, Стругацких мучило ощущение важной потери. Ощущение общее (подчеркиваем это) со значительной частью интеллигенции.
Стругацкие отчетливо понимали, что:
а) высказаться им, наверное, еще дадут — не то время, чтобы посадили;
б) суть их скрытых и острых высказываний «наверху», конечно, поймут, значит, общаться с «системой» станет труднее;
в) высказывание будет услышано «внизу», и даже уместно сделать его сейчас, на пике популярности;
г) несмотря на оставшуюся еще свободу спорить, ни о каком шансе «перетянуть канат» на правильную сторону, победить, переломить ситуацию, речи быть не может.
Оттепель стремительно отступала.
Немота еще не стала обязательной, но время XXII съезда прошло. Еще раз: нет шансов.
Войцех Кайтох очень точно уловил наметившуюся радикализацию.
«В конце 1965 года Стругацкие решились начать продолжавшийся до последних месяцев 1968 года писательский крестовый поход, результатом которого был ряд… почти открыто обвинительных произведений». Кайтох считает, что «взрыв диссидентского движения», случившийся в СССР после прихода к власти «неосталинской команды Леонида Брежнева», обеспечил «три года меньшей, чем при Хрущеве, неуверенной и относительной, но все же свободы, когда можно было протестовать, и… быть членом официального истэблишмента».
Вот братья Стругацкие и решили «поднять забрало».
14
Тогда, в Гаграх, братья, видимо, и подступились к идее «крестового похода». А уж приняв подобное, глобальное решение, они принялись отыскивать наиболее приемлемую идею сюжетной организации «войны».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});