Читать интересную книгу Алёша Карпов - Николай Павлов

Голос был настолько знаком, что Алеша схватил солдата за руки, притянул к себе.

— Товарищ Мартынов! Нестер Петрович! — радостно повторял Алеша. — Вот где встретились?! Не думано, не гадано…

— Алексей! Алеша… Какими судьбами? — обрадовался Нестер. — Как хорошо, что ты здесь! Идем… наш полк весь переходит на сторону Советов.

— Ура! — закричал Алеша. — Ура! Долой правительство войны!

По мере продвижения демонстрантов к казармам количество их все росло и росло…

— Довольно им продавать революцию, — кричали солдаты пулеметного полка, в рядах которого находился сейчас Алексей.

— Подлецы! Сколько опять людей убили! Когда же будет конец предательству?

Весь день полк бушевал, поднимая на демонстрацию и другие воинские части.

Нестер безуспешно пытался удержать солдат.

Слушая разговоры Нестера о преждевременности выступления, Алеша злился.

— Сколько еще тянуть будем? Солдаты правы. Надо подниматься и свергать временщиков. Пора!..

— Нет, еще не пора, — защищался Нестер.

— Да как же не пора? — горячился Алеша. — Смотрите, сколько народа против правительства. Надо ковать железо, пока горячо. Иначе опять нас на убой погонят. Чего еще ждать? И так видно, что ни земли, ни мира мы от них не получим. Обман был, обман и останется.

Рано утром Нестер зашел за Алешей. В казармах не осталось ни одного солдата. Все как один вышли на улицу. Сотни тысяч людей двинулись по улицам Петрограда. Алеша шел рядом с Нестером, в первых рядах. Отовсюду неслись властные возгласы:

— Вся власть Советам!

— Долой правительство убийц!

Алеша словно горел в радостном возбуждении:

— Вот оно, пришло, наконец-то! «Вся власть Советам!» Это нам, значит, рабочим и крестьянам. — Все выше и выше поднимал он древко транспаранта и вместе со всеми пел первый гимн революции — «Варшавянку».

Выстрелов он не услышал, только почувствовал, как дернулось древко. Рядом, хватая ртом воздух, осел Нестер, заметались люди. Алеша бросился поднимать упавшего друга, но внезапно почувствовал острую боль, повалился на мостовую рядом с окровавленным, бездыханным Нестером. Через час его подобрали санитары военного госпиталя.

Рана заживала медленно. Уединившись, Алеша любил помечтать. Не раз в эти дни он уносился мыслями в родное село, обнимал плачущую от радости мать, делил среди батраков и бедняков землю… А вот и завод. И там дела непочатый край. Все надо переделать.

В госпитале то и дело проходили митинги и собрания. Приезжали представители разных партий. Горячие споры и дискуссии среди раненых не затихали.

В конце августа, перед самой корниловщиной, в госпиталь ожидали посланца из действующей армии.

Алеша сидел за столом президиума, когда в зал вошел Федор Луганский. Поздоровавшись с собравшимися, он неприязненно посмотрел на Алешу и, не сказав ему ни слова, приступил к докладу.

Вся речь Федора была сплошной угрозой по адресу большевиков.

Закончив выступление, он сейчас же ушел, даже не ответив на заданные вопросы.

Встреча с Федором вначале беспокоила Алексея, но прошло несколько дней, и постепенно он стал о ней забывать. «Все же совесть, как видно, не совсем еще потерял. Вот и молчит. Но ведь могло быть и хуже…»

Через две недели Алешу выписали из госпиталя. Простившись с друзьями, он решил еще разок зайти в парк, посидеть на полюбившейся ему скамеечке. Тут его и арестовали. Арестован он был тем самым поручиком, который предъявил ему несколько месяцев назад обвинение в измене Родине.

«Ловкач, — глубоко вздохнув, с тоской подумал Алеша. — Теперь обо мне никто и знать ничего не будет. Ай да Луганский!»

На следующий день начался допрос. Склонив голову и постукивая по столу пальцем, следователь долго смотрел выцветшими глазами на вошедшего Алешу, затем, показывая на стул, сказал:

— Ну-с, молодой человек, извольте-ка садиться. Вот мы с вами и встретились снова. Напрасно вы тогда сбежали, напрасно. От нас убежать, молодой человек, нельзя. Мы из огня вытащим, из воды достанем.

— Достали бы, черта с два, если бы не эта меньшевистская сволочь, — процедил сквозь зубы Алеша.

— Как вы изволили сказать? Сволочь? — переспросил следователь. — Слишком громко. Слишком громко сказано, молодой человек. Сразу видно, молодость сказывается, невыдержанность. Язык мой — враг мой. А ведь за разговоры-то эти вам, молодой человек, отвечать придется.

— Рот вы мне не заткнете. Говорить я все равно буду.

— Посмотрим, посмотрим, молодой человек, что получится. Вперед гадать не будем. Сначала соберем по крупиночке. В одну кучку сложим, стеклышком накроем, тогда и увидим, что к чему. А так, впопыхах-то, мало ли что можно наговорить себе во вред.

Следователь оказался до тошноты придирчивым человеком. Он интересовался каждой мелочью, каждым, самым незначительным фактом. Алеша решил попытаться запутать дело и этим затянуть следствие на возможно более долгий срок.

На каждом новом допросе Алеша давал следователю самые пространные, путаные показания. В конце октября следствие все же было закончено и материал передан на рассмотрение суда. Теперь Алексею оставалось только ждать приговора. Он не сомневался, что суд применит к нему самую жестокую меру наказания.

На прогулке один из недавно арестованных рабочих, поравнявшись с ним, сказал:

— Старайся отбиваться еще неделю. За это время они, наверняка, ноги протянут.

Алеша замедлил шаг, в глазах блеснула надежда.

— Действуют наши?

— Еще как!

На суде, когда председатель зачитал обвинительный акт, Алеша стал настаивать на дополнительном расследовании материалов, указывая на ряд неправильных заключений следователя. Однако все просьбы подсудимого председатель отверг.

— Если какой-то факт вы оспариваете, — глядя куда-то в сторону, безразлично говорил председатель, — мы можем не принимать его во внимание. Разберем лишь то, против чего вы не возражаете.

Алексей понял, что суд имеет по делу определенное мнение и больше ничего уже не изменит. Убедившись в этом, он умолк.

Все попытки суда заставить его отвечать на дальнейшие вопросы ни к чему не приводили. Он не только не отвечал, но, казалось, даже не слышал, о чем его спрашивали. К утру суд объявил приговор:

— За нарушение воинской дисциплины и неоднократные призывы к солдатам об измене своему воинскому долгу приговорить к высшей мере наказания — расстрелу.

Когда его вывели из помещения суда, было на редкость ясное осеннее утро. Остановившись, Алеша долго смотрел на солнце. Зная, что следующего восхода ему не дождаться, конвойные терпеливо ждали.

«Погодите, подавитесь нашей кровью!» — вспомнил Алеша восклицание пехотного унтер-офицера, и ему захотелось закричать сейчас так, чтобы услышал весь Петроград, весь мир:

— Смотрите, товарищи, что делают с человеком, который боролся за правое дело!..

В одиночке он старался ни о чем не думать, но это ему не удавалось. Тошнило. Мозг сверлила неотвязная мысль: сегодня ночью — расстрел. Завтра меня уж не будет. А ведь я еще так молод и так хочется жить! Стараясь успокоиться, он стал вспоминать детство. Вот он стоит на полосе и энергично размахивает руками, указывая путь голубям. Это была его первая, тогда еще бессознательная помощь делу, которому он потом посвятил всю свою короткую жизнь. Потом вспомнилась материнская ласка, когда он принес ночью Шапочкину револьвер. На мгновенье он даже ощутил тепло материнских рук, и его сердце наполнилось гнетущей жалостью. Если бы Алешу сейчас спросили, чего он хочет перед смертью, он попросил бы разрешения увидеть мать. Но спроси его, чем он будет заниматься дальше, если его не расстреляют и освободят, не задумываясь, ответил бы:

— Буду не на жизнь, а на смерть бороться за революцию.

Постепенно Алеша потерял представление о времени. Вдруг у двери послышались шаги. Алеша торопливо встал и запахнул шинель.

Он хотел сейчас только одного — не проявить слабости и умереть как подобает революционеру-большевику.

В двери показался подпоясанный широким кушаком, в высоких сапогах, с наганом в руке седоусый человек.

— Эй, хлопче! — оглушительно закричал он. — Чего сидишь? Собирайся! Давай на улицу!

Ничего не понимая, Алеша смотрел на вошедших людей.

— Кто вы? — спросил он.

— Свои!.. Свои!.. — кричали в коридоре. — Выходи, ребята, не бойся! Красногвардейцы мы…

Алеша обхватил седоусого за шею:

— А я думал, расстреливать пришли. Меня ведь вчера к расстрелу присудили. А это вы, товарищи.

Отпустив седоусого, он стал обнимать всех стоявших в камере людей, в том числе и прижавшегося в угол надзирателя.

Глядя на Алешу, счастливого, поверившего в свое освобождение, седоусый, стукнув винтовкой о пол, сказал взволнованно: