Читать интересную книгу Расстрелянный ветер - Станислав Мелешин

Павел Михеевич вздохнул и почувствовал и себя виноватым в этом. И хотя в мыслях все было ясно и спокойно — с аварией уже решено, а вот на сердце накатила тоска, которая волновала его больше, чем авария. «Прозевал в семье аварию, лысый черт!» — ругал он себя и, только подойдя к дому, успокоился на том, что поговорит с сыном, как следует.

Во дворе было шумно. Кто-то лихо играл на аккордеоне. Детвора бегала в широких квадратах электрического света. Их не загонишь спать в этот веселый августовский вечер! Кто-то отчеканил: «Серый волк под горой…» Дети подняли галдеж и кинулись врассыпную.

«Хм! Сколько душ народили! — впервые удивился Байбардин. — И все — граждане! Вот учителям работы!»

Долго поднимался на третий этаж. Сапоги гулко стучали по цементным плитам лестницы, мастеру было неудобно, что стук сапог может потревожить отдыхающих людей. Всех соседей Байбардин знал и, проходя мимо квартир, всегда раздумывал и беспокоился об их судьбе и мысленно вмешивался в их жизнь. За дверью одной из квартир слышалось пение. Это тихий парень Иван Кавунов проверял свой чарующий лирический баритон, после того, как отпел свою работу на эстраде кинотеатра «Комсомолец».

«Перед зеркалом стоит… в опере петь мечтает, — отметил Байбардин и мысленно поставил его рядом с сыном для сравнения. — Талант! Трудное дело! — с восхищением заключил он. — У человека есть мечта и забота. Хоть бы приняли в оперу… Надо принять. Пусть поет!» — посочувствовал старательному баритону Павел Михеевич, проходя мимо следующей двери.

Здесь крутили пластинку. Певица с надрывом сообщала, что веер — черный. В этой квартире живет Анна Андреевна — продавщица гастронома с шестью малолетками. У этой дети тихие, всегда дома. С утра до вечера крутят пластинки — как от музыки уйдешь! Они жили этажом ниже, и Байбардин приказывал из окна: «Музыканты, кончай песню — спать иду!» Закрывались наглухо двери балкона, форточки, но музыка продолжалась.

Хозяйка с утра на работе. Мается с ними. Муж все время в командировках. «Переходил бы на другую работу! Разве можно детей одних оставлять?!»

А в этой квартире соседка — учительница по истории Мария Матвеевна, красивая строгая женщина. Ей не везет в личной жизни. Двух мужей пережила: один на фронте погиб, другой умер. Двух детей нажила: Сашенька да Наташенька. Дружные дети, умные. Ходит к ней третий год какой-то задумчивый военный, а она все не решается на свадьбу. Дело ее, конечно. Ей виднее!

У всех жильцов свои заботы, своя жизнь с радостями и горестями, и разные люди живут в этом доме. Да, у всех свои заботы! Не только у него, значит… — заключил Байбардин и постучал в дверь своей квартиры.

Открыла спокойная Полина Сергеевна в пуховом платке, накинутом на плечи. «Ишь, домохозяйка! Газеты читала», — отметил Павел Михеевич и с порога спросил глухим голосом:

— Где сын?

— Гуляет, где же еще. Молодой ведь. Обоих вот дожидаюсь — ужин остыл.

— Когда ему на работу?

— Сегодня в ночь! А что… случилось что-нибудь?

— Случилось, — твердо произнес Байбардин и взял жену под руку.

ИЩУ НЕВЕСТУ

Василий бесцельно бродил по улицам, заглядывал в девичьи лица, сравнивая их с Клавкиным лицом — Клавка была красивей их всех и роднее. Фотографировал детвору на зеленом проспекте Металлургов, у сухих карагачей. Дети делали серьезные лица, слушались — Васька щелкал фотоаппаратом, и все были довольны и веселы. Была бы Клавка с ним — вот хорошо бы! Однако на улицах она не встречалась, в общежитии ее не было, а без нее на сердце тоскливо. Павлик Чайко куда-то запропастился. Сыновья Пыльникова не вернулись из колхоза. Провести время было не с кем, а идти домой не хотелось.

День стоит жаркий, веселый. Знойный ветер палит горячие щеки, пощипывает шею. Завидки берут, что где-то люди сидят в тени и холодное пиво пьют. В такой день хорошо гулять в тени карагачей, купаться в Урале на водной станции, а самое лучшее вместе с Клавкой укатить на мотоцикле в степь до самой ночи. Там свежие пахучие ветры навстречу и солнцепек на песке у воды. Такой хороший день, а Клавдии нет! Василий в душе был оскорблен и обижен тем, что вот Клавка, его невеста, и сейчас не с ним, а где-то…

Василий познакомился с Клавой, когда она только что приехала откуда-то с Волги по набору рабочих в «Железнострой». Клава подружилась с Тонькой в стройконторе. Она жила у Пыльниковых и работала каменщицей.

Василий как-то чинил с сыновьями Пыльникова мотоцикл. Подружки вышли на крыльцо и стали прощаться. Здесь он ее и увидел. Клава стояла рядом и долго смотрела, как он собирает мотоцикл. Она показалась ему давно-давно знакомой. Чуть курносая, грустные детские глаза, яркие губы с полуулыбкой, припухлые щеки, чистый лоб с завитушками светлых волос, стянутых над тонкой белой шеей в узел. Она стояла и смотрела на него, смирная и доверчивая, как сестренка с маленьким и теплым сердцем. Так захотелось ему тогда обнять ее и прижать к себе, защитить от кого-нибудь или от беды, заслонить плечами ее стройную фигурку, обтянутую ситцевым платьем.

— Девушка, садись — покатаю, — предложил он смущенно, разглядывая ее тапочки.

— Меня зовут Клава.

Василий не расслышал, обрадовавшись — она не отказывается! Завел мотор.

— Держись крепче!

Когда отъехали в степь, спросил громко:

— Как звать?

— Клава-а-а! Я уже говорила… — крикнула она ему в ухо и, ойкнув на повороте, крепко ухватилась прохладными руками за его шею. Прижалась щекой к щеке. Щека была горячая, и он догадался, что Клава покраснела. «Наверное, никогда еще не целовалась», — стыдливо подумал он, и ему стало весело. Разговорились. Она работает каменщицей. Воспитывалась в детдоме. Живет у Пыльникова. Тоня хорошая подруга, но жить у них ей не нравится.

— Почему? — спросил Василий, удивляясь. Он считал Пыльниковых замечательной, дружной семьей. — Живут хорошо и правильно, на зависть другим. Имеют свой дом. Дети все учатся, отец почти знаменитый сталевар. Семья — каких поискать! Настоящая!

Клава рассмеялась.

— Эх, ты… настоящая. Это с виду так кажется. А я живу — знаю. Каждый день разговоры о деньгах, о хозяйстве. Ссорятся друг с другом… А я не могу… не могу у них жить. Будто я у них из-за милости живу, как бедная родственница. Плачу и за комнату, и за стол. У них большое хозяйство, и все много работают дома. Ну, и мне неудобно сложа руки сидеть… Вот и я тоже — помогаю утром и вечером после работы.

— В общем, тебя эксплуатируют… — заключил Василий и посоветовал ей переходить в общежитие.

С того дня и подружились, и тогда же он решил, что Клаву в обиду никому не даст и обязательно женится на ней.

Однажды пошутил, обнял ее:

— Пойдешь замуж за меня?

Клава испуганно посмотрела на него, осторожно сняла с плеч его руки и промолчала. Ему стало неловко, будто он ударил ее.

С тех пор он каждый день приходил к ней в общежитие, старался быть внимательнее и добрее. Каждый день она была как бы новая, и он удивлялся ей. Все время проводили вместе — она потянулась к нему. Ходили в кино, в парк, на танцы, были даже в театре два раза. Вечерами долго бродили по улицам Правого берега, у заводского моста разглядывали огни завода, отраженные в воде, простаивали до рассвета. Она задумчиво смотрела на него, и Василий догадывался, что Клава любуется им. Иногда он удивлялся, что все свободное время уходит на встречи с Клавой, и всегда, задержавшись у нее в комнате общежития, ловил себя на мысли, что с удовольствием остался бы у нее, — домой возвращаться не хотелось. В общежитии его все уже знали: и жильцы, и уборщицы. К себе домой он Клаву не приглашал — ни разу она не была у него в гостях: не хотелось, чтобы отец и мать знали, что у него есть любимая девушка, особенно отец. Начнут обсуждать, подтрунивать…

Клава знала, в каком доме он живет: он однажды показал ей окна своей квартиры. Клава грустно улыбалась, и в такие минуты у него крепло и крепло решение: он скоро скажет Клаве о том, что любит ее и хочет жениться на ней.

Василий понимал, что женитьба — дело серьезное, что многие по непонятным причинам быстро женятся и скоро расходятся. Он не хотел так. Клава должна быть всем довольна, и уж, конечно, они должны с ней жить обеспеченно.

Он работал в литейном цехе комбината выбивальщиком опок с отлитыми металлическими формами. И хотя работа была тяжелой и оплачивалась высоко, он стал работать еще усерднее — добиваться премиальных. Иметь много денег, собственный дом, в котором они будут жить с Клавой, — дело не шуточное, поэтому он клал зарплату на сберкнижку, стал копить, играть в карты, выигрывал, берег рубли. Он уже знал, где достать по сходным ценам хорошие вещи, которых в магазинах почему-то не продавали, уже знал, что такое рижская мебель! Все сводилось к тому, чтобы не ударить в грязь лицом перед Клавой и знакомыми. Конечно, они будут жить отдельно от родителей, самостоятельно, в своем доме! Обо всем он ни разу с ней пока не говорил: ждал исполнения задуманного.