Читать интересную книгу Похожая на человека и удивительная - Наталия Терентьева

Хотя сегодня для этого и читать много не надо. Включи телевизор, услышишь и про грядущую гибель цивилизации, и про поворот оси Земли, и про предначертанный и рассчитанный еще далекими предками апокалипсис, сроки которого известны беспокойным мистикам и астрологам… А послушай порой нас с Лапиком, так поймешь, что конец света уже наступил, только мы его не заметили, живем уже по ту сторону – думаем, что живем…

Я резко затормозила, не доехав буквально сантиметра до вдруг остановившегося передо мной как вкопанного светлого Лексуса. Хорошая машина, большой дорогой внедорожник, имеет право на капризы на дороге – так, наверно, думает хозяин. Из машины вышла сильно обтянутая офисным костюмчиком средне молодая женщина и процокала на каблучках к багажнику, чтобы убедиться, что я ее не задела. Как, интересно, она водит машину на таких каблуках?

– Коза! – она подошла к моему полуоткрытому окну. – Ездить научись! – Хозяйка Лексуса еще сказала несколько матерных слов и даже потрясла перед моим носом остро пахнущим ванилью и еще чем-то горьким кулачком. Я успела заметить длинные красные ногти с нарисованными на них черными и серебряными затейливыми веточками и толстое обручальное кольцо.

Я только пожала плечами и закрыла окно. Вот то, что мешает мне жить в сегодняшнем дне и радоваться, что я родилась в конце двадцатого века. Когда прошли войны, когда появились фантастические средства связи и передвижения. А человеческая глупость и хамство остались. Так какая мне разница – вываливаю я по утрам помои из окна на улицу или аккуратно завязываю целлофановый пакетик с мусором и выбрасываю в мусоропровод, который регулярно моет хлоркой дворник Файзулла, который живет в подвале моего дома и ненавидит меня так же, как вонючий мусоропровод, в который мои преуспевшие в жизни соседи не гнушаются порой выливать недоеденный гороховый суп?

Какая разница – пью ли не имеющую вкуса фильтрованную воду из специального тонкого краника или тащу два тяжелых ведра ледяной, сводящей зубы водицы на собственных плечах? Сижу ли я одна в новостройке с панорамным остеклением или в чистом поле… Разве это меняет главное?

Суть человеческая остается той же. Так же становится больно от жестокости и несправедливости жизни. Так же болит душа, так же не хочется думать о плохом, смотреть на неприятное, так же хочется надеяться и верить, что самым немыслимым мечтам суждено сбыться.

Так. Что мне надо сейчас сделать, чтобы в душе не было столь гадко? Чуть не разбила машину, услышала в свой адрес мерзкие слова… Выйти, толкнуть эту тридцатилетнюю наглую тетеньку, чтобы она полетела в своем тугом перламутровом костюмчике до ближайшей лужи, плюхнулась бы в нее, посидела бы, может быть, одумалась, не стала бы так хамить. Все-таки зря интеллигентные люди перестали драться. В лучшем случае можно получить пощечину. А так чтобы по-настоящему, от всей задетой души…

А почему, собственно, нет? Сидеть и ныть, что меня обозвали ободранной козой, которую давно не желал ни один козел (если перевести с тетенькиного языка на приятный мне русский), да еще с утра пораньше, когда я еду в свое прекрасное будущее с Климовым?

Я быстро открыла дверцу, вышла из машины, подошла к тетеньке, с сосредоточенным видом ковырявшей свой номер, до которого я не доехала полсантиметра, и изо всех сил толкнула ее на землю. Тетенька от неожиданности крякнула, плюхнулась в серую пыльную канавку на продавленном асфальте, на тугом костюмчике отлетела пуговица, и тетенька, набрав побольше воздуха, прокричала что-то сильно матерное. Вот и ладно. Пока она вставала, отряхивалась и бежала ко мне, чтобы, соответственно, дать сдачи, я села в машину, ловко встряла в плотный поток машин, обтекавший нашу несостоявшуюся аварию, и уехала.

Вот бы Генка Лапик видел меня! Материалу было бы на всю беседу. А тема, кстати, хорошая. Сколько интеллигентских соплей пролито по поводу интеллигентских же соплей русской интеллигенции. Тем она и хороша, русская интеллигенция, что честь не позволяет ей ни унизительной работой заниматься, ни сдачи давать, ни играть с плохими людьми по их плохим правилам. Не оттого ли она всё проигрывает и проигрывает, уже больше века, и всё тает и тает. Так я и скажу. Представляю, что ответит Генка.

Ответит Генка? О чем это я? А я разве не еду… А зачем тогда я взяла осенний шарфик и праздничное платье? Разве не затем, чтобы проводить осенью в Калюкине семейные праздники? Как-то этот инцидент чуть не сбил меня с главной темы дня, не эфирного, не журнального – моего собственного.

Глава 31

Пробка, в которую я только что встала, тянулась невыносимо долго. Вот, кажется, знакомый двор, через который можно сигануть и хорошо сократить путь. Так мы и сделаем. Я завернула во двор, не сразу поняв, чем же он мне знаком. И лишь когда поехала мимо старой пятиэтажки с покосившимися козырьками подъездов, у меня в душе что-то ёкнуло. Или кажется, или точно он. Двор, где живет мальчик Женя Апухтин. У родителей своя жизнь на лыжах, в которую почему-то не берут Женю, а у мальчика – страшный дядька, проходящий сквозь стенку, и ночевки у соседей. Почему, собственно, я решила, что так бывает всегда? Просто я случайно тогда попала в такое время.

Я сама не заметила, как остановила машину. Посидела пару секунд и вышла. Вот он, этот подъезд, где в стене прячется страшный дядька. Вот и три окна у подъезда на первом этаже, где живет Женя Апухтин. А вот, собственно, и сам Женя. Из машины его сначала не было видно.

Мальчик сидел на траве под своим собственным окном с карандашом и толстой книжкой в мягком переплете. Я подошла поближе и взглянула – судоку.

– Получается? – я присела на корточки рядом с мальчиком.

Женя взглянул на меня и, похоже, сразу узнал и улыбнулся:

– Трудно.

– А почему ты не в школе?

Женя вздохнул очень по-взрослому:

– Потому что сейчас каникулы, Лика.

– Да, точно. Просто я как-то…

– А я вас слышал по радио.

– Ты слушаешь радио?

– Не я, папа. Мы ехали в машине…

Вот, значит, напрасны были мои опасения, что Женя – брошенный, никому не нужный мальчик. Всё нормально, и папа есть, и машина, и Женя в ней ездит – говорит как о чем-то само собой разумеющемся. Только вот почему сидит на земле под своим окном в разгар лета?

– А почему ты никуда не поехал?

Женя посмотрел на меня.

– Я хотел… Но просто там очень долго надо лететь на самолете, и потом еще ехать на катере. И очень холодная вода. А я обязательно в эту воду полезу.

– А это все где находится?

Женя мечтательно махнул рукой куда-то вдаль.

– Это далеко… На Северном море. Там совсем нет людей. И воду можно пить прямо из ручья. Мама с папой пьют. И вчера мне звонили. Там очень много комаров и особенно мошек. Они спят в сетках. Они бы меня съели.

– Мама с папой?

Женя засмеялся:

– Нет! Комары! Они там просто огромные, как шмели!

Кажется, я все поняла.

– А ты-то с кем остался?

– Я? – Женя взглянул на меня, раздумывая, стоит ли мне говорить, что он остался в городском летнем лагере.

И решил не говорить.

Что воспитательницей была хорошая папина знакомая, добрая, она приносила Жене персики и разрешала по вечерам приходить к ней смотреть фильмы по телевизору. И что еще там были два мальчика, которые не давали Жене спокойно ни есть, ни спать. Их тоже не забирали домой ночевать. И Женя оставался с ними один в палате. Тогда он взял и написал записку воспитательнице, и ушел. Только вещи забрать не удалось. С вещами он спокойно не прошел бы мимо охранника. А так – сказал охраннику, что его послали за чипсами, и пробежал, пока тот думал, стоит ли выпускать Женю. Конечно, его искали, приходили домой, и родителям звонили, но Женя же не такой дурачок – он тете Лене сказал, что в летнем лагере все отравились, просто родителям не хотят это говорить, чтобы не возмущались, – ну, как обычно… А дома он первые три дня не ночевал, попросился к дяде Коле, соседу, – тоже, как обычно, когда родителей нет. А дядя Коля – свой человек, он Женю никогда не выдает. А теперь Женя и вообще один ночует и не боится. Тетя Лена каждый день почти ему звонит.

– Тетя Лена – это?.. – спросила я молчащего мальчика.

Он поднял на меня встревоженные глаза. Он ведь мне ничего не говорил о ней.

– Кто такая тетя Лена? – повторила я, стараясь, чтобы мой вопрос прозвучал как можно мягче.

– Тетя Лена – это моя мама.

– Понятно. А папа – настоящий?

Я неправильно сформулировала вопрос. Я увидела, как Женя стал краснеть от ушей до самого носа.

– Мама тоже настоящая! Просто она появилась позже, чем папа.

– Хорошо, да, понятно.

– Тетя Лена – моя мама, она меня любит.

– Нисколько в этом не сомневаюсь. Ладно. А хочешь пойти со мной на эфир? На радио? – Я быстро взглянула на часы. – И… И еще в милицию, то есть в полицию, или в прокуратуру… – Я подумала, что надо быстро узнать, где открыли дело по происшествию в Славиной квартире и как-то поучаствовать. Может быть, сходить туда, вдруг я еще что-то увижу, пойму. Хотя двух молодых людей я довольно отчетливо себе представила и могла бы их описать. – Так что?