собрался как‑то весь.
Почему нет? Он стал невольным участником и инструментом… ключом и замком, печатью, которую шлёпнули сверху, перекрыли старый сургуч…
– Это непросто… Не знаю, сколько займёт… Правда хочешь?
Где‑то глубоко надеюсь, что не откажется… Надоело в себе держать… Вдруг легче станет? Горбач – товарищ, мягко говоря, ненадёжный, но больше поведать некому… Мама поднимет кипеж, папа или Ден натурально сядут за убийство, Маруся потонет в истерике… А этому придурку хотя бы всё равно – плевать на меня, по большому счёту…
– Хочу! – выпалил слишком быстро, предложил: – Давай кофе-брейк с чизкейками устроим заранее, вдруг заработаешься, и всё испортится! Будет обидно, я конкретно заморочился!
119
Сижу на психоделической кухне, аутично макаю в кружку чайный пакетик, как ослик Иа-Иа шарик в горшок.
Кудрявый прыгает из угла в угол: тарелку добыл, треугольники сырно-творожных тортов разных мастей достал из коробочек. Выкладывает, пыхтит. Смешной.
Гордо водрузил на стол угощение, вилки, блюдца. Выдавливаю:
– Спасибо.
– Не за что, мне приятно… Готова?
– К чему конкретно?
Туплю.
– Почему переводчицу тошнит от переводов и компьютерных столов? Я настолько противен?
Голос у Артёма разочарованный. Или расстроенный? Фиг разберёшь…
– На тебе свет клином не сошёлся… Извини… не собиралась хамить. Это нервное…
– Не можешь, не хочешь – не говори… Ты не обязана… Просто посидим и попьём…
Не дала закончить фразу… выкашляла, почти пролаяла:
– Надо мной надругался препод по переводу…
Сама не поняла, как озвучила это дерьмо… Но факт…
Тишина. Гробовая. Лупает зеньками. Онемел. Или операционка не выдержала?
Гортанно, но пискляво сказал:
– Когда?
– Тогда… на грёбаной практике… «первой работе»… блин… За день… за сутки… Короче, когда вы с «жирным» шашлыки в Дачках жрали…
Снова тишина. Мне кажется или у него глаз дёргается?
– Тёмыч, сейчас третий взвод «ментов» родится…
Шутить получается… скрытая агрессия… Какой там, вполне себе открытая… ненавижу! И одного, и второго… по факту, в порядке живой очереди…
– ТЫ тогда у Машки поэтому плакала?
Мертвец теплее бы звучал… Пожимаю плечами, поднимаю правую бровь, киваю, наклонив голову чуть вбок…
– Аля…
– Чего «Аля»? Зря ты бабки с Лоя стряс… Проиграл… Просто не успел немножко, самую малость. Если бы не Лукьяненко, выиграл бы, конечно, но чуть позже, если бы терпения и упорства хватило… Ну, может, и не зря… Так теперь и не узнаем…
Хмыкаю, подношу чашку ко рту… Заварка такой себе крепости, но хотя бы кипяток…
– Аля…
– Заело?
– Нет…
– Тогда соберись… «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой»!
Действительно легче. Камень с души свалился. Гигантский армейский жилет с утяжелителями сняла…
– Горбач, погнали работать, а то за полночь уползу отсюда.
120
Тормознутый Тёмыч – это что‑то новенькое. За четыре с половиной часа выдавил слов двадцать от силы, и те несвязные. Шибануло чувака. Расстроился, небось! Такое дело завалил – сто баксов ни за хрен собачий отхватил.
С одной стороны, меня конкретно попустило. С другой – почему проболталась именно АраГору? Молчала в тряпочку, тут ляпнула самому придурошному придурку всех времён и народов.
Тупил конкретно, невпопад отвечал на вопросы по тексту: «В огороде бузина, а в Киеве дядька». Просто не слышал их. Провожать не вознамерился!
Это, допустим, очень даже хорошо! Не надо нам такого, от слова «совсем»! Если знакомые опять вместе застукают, «грянет гром, небо сомкнётся и пожирающие нападут на нас».
Весь день на сотовый смотреть не решалась. Вдруг Бек писал… Но не писал. Настораживает…
Топаю по кромешной темноте параллельно проспекту через Суворова к «Китайской стене». Там нырну в арку и через пятую школу к остановке у памятника. Ай да Аля, ай да звездец! Полный! Настолько профессионально ныкаться… Не успеваю додумать. К сиренево-белой «блатной» башне, прямо навстречу чешет Юра! Уверенно так, с чехлом. «Вспомнишь солнце – вот и лучик»!
Значит, с репетиции. Значит, отыграли. Точняк! Сегодня с Деном вдвоём намеревались практиковаться. Закорешились. Вот и отлично. «Киборгу» не помешает друг. У Эльдарона дел прибавилось, а пялиться круглосуточно в монитор и курсировать по трём регулярным маршрутам, как трамвай по рельсам, – грустная перспективка, я считаю! В двадцать с чем‑то лет!
Приглядываюсь. Похоже, Иванов один. Заметит меня?
– Аля! Привет!
Заметил. Ага.
– Дядя Юра! Вы куда или откуда? Ладно ль в гаражах иль худо? Где посеял «моё чудо»?
Надо задавать вопросы первой. Авось пронесёт!
– «Я поэт, зовусь я Цветик! От меня вам всем приветик!» На этом мои «рифмические» способности и «стиховая» память заканчиваются! – поздоровался басист. – С твоим «чудом» поиграл. Точнее, он поучил, а я покивал с умным видом, как будто что‑то понял. Живу вон в этом доме, – мотнул головой на первую из трёх высоток «второй линии» центра проспекта.
– Круто! Не знала! Ден у тебя тусовался, а вместе не довелось!
Умница, детка, максимально оттягивай «переход хода» в свою сторону!
– За чем же дело стало?! Велком! Места много! Родители часто за город уезжают, к старшему брату. Сама как? Как курсы? Бек говорил, что ездишь! Маруся сегодня тоже по преподавателям из «Академии» скачет в разные концы Москвы.
– Нормально. Программу первых двух лет обучения как будто уже знаю: кодекс, комментарии и законы с поправками прочитала – могу работать.
Получается, юриспруденция – это три навыка: линейно-нелинейно мыслить, помнить, что и где смотреть, наглеть по-страшному. В принципе, не скучно, но однообразно, капец! Ощущения смешанные, и кажется, что с законов Хаммурапи и римского права ни фига не поменялось. Писать – моё… Да-да, заезженная пластинка… Я не ною, правда… но с этой печальной, плохо монетизируемой повестью, по мнению авторитетных товарищей, придётся на какое‑то время завязать…
– Аля, не в моих правилах давать непрошеные советы, особенно касающиеся таких штук, как личный выбор… Жить тебе, писать тебе… или не писать… Каждый решает сам. В итоге все всегда приходят к изначальному, желанному варианту. Из личного опыта вещаю. Фишка в том, что времени, потраченного на чужие мнения и ожидания, не вернёшь. Деньги – это классно, это свобода, в каком‑то, узком смысле. А любовь и удовольствие от того, чем занимаешься, – свобода и счастье в абсолюте. Ты прекрасно знаешь, с каким уважением я отношусь к Денису, к твоим родителям. Видел отца всего пару раз урывками, но моментально сообразил – мужик дельный… Вот только повторюсь: жить тебе. За меня когда‑то решили, убедили, что «сам захотел». Как следствие, потерял не столько и не только пару лет, – сержант Иванов вздохнул… – Зато допёрло – всякое бывает.
– Юр, сложно разобраться в собственных желаниях,