Заключением врача, как и действиями пианиста, руководит его подсознание.
Подчеркнем, что ранее осознававшийся опыт, будь то система двигательных навыков, знание симптомов тех или иных заболеваний, нормы поведения, принятые в данной социальной среде, и т. д., представляет отнюдь не единственный канал, наполняющий подсознание конкретным, внешним по своему происхождению содержанием. Имеется и прямой путь, минующий рациональный контроль сознания. Это механизмы имитационного поведения. Именно прямое воздействие на подсознание приводит к тому, что пример взрослых и сверстников из непосредственного окружения ребенка нередко формирует его личность в большей мере, чем адресующиеся к интеллекту разъяснения полезности и социальной ценности того или иного поступка.
Если «язык» сознания – это понятия и обобщенные представления, материализуемые в словах, математических символах, художественных произведениях (мы имеем в виду ту их сторону, которая адресуется к сознанию воспринимающего), то «язык» подсознания – чувственно-конкретные образы в широком смысле термина «образ». Так, при осуществлении автоматизированных (неосознаваемых) двигательных навыков мозг оперирует кинестетическими «образами» ранее осознававшихся движений. Так, опытный врач интуитивно (неосознаваемо) ставит диагноз, потому что его мозг хранит следы признаков (окраска белков глаз, характерная мимика, походка, цвет кожи и т. п.), типичных для данного заболевания. Так, ребенок за счет имитации неосознанно фиксирует эталоны поведения, находимые в своем ближайшем окружении, которые со временем становятся внутренними регуляторами его поступков.
В процессе длительной эволюции подсознание возникло как средство защиты сознания от лишней работы и непереносимых нагрузок. Идет ли речь о двигательных навыках пианиста, шофера, спортсмена и т. д., которые с успехом могут реализоваться без вмешательства сознания, или о тягостном для субъекта мотивационном конфликте, подсознание освобождает сознание от стрессирующих перегрузок. Поясним сказанное примером, который мы заимствуем в одной из работ И. С. Кона. Человек завидует другому, но сознает, что чувство зависти унизительно и постыдно. И тогда он неосознанно начинает искать те отрицательные черты, действительные и мнимые, которые могли бы оправдать его недоброжелательное отношение. Он искренне верит, что его неприязнь вызвана именно недостатками другого, хотя на самом деле единственная причина недоброжелательности – зависть.
Подсознание всегда стоит на страже добытого и хорошо усвоенного, будь то автоматизированный навык или социальная норма. Консерватизм подсознания – одна из наиболее характерных черт. Благодаря подсознанию индивидуально усвоенное (условно-рефлекторное) приобретает императивность и жесткость, присущие безусловным рефлексам. Отсюда возникает иллюзия врожденности некоторых проявлений неосознаваемого, например иллюзия врожденности грамматических структур, усвоенных ребенком путем имитации задолго до того, когда он осознает эти правила на школьных уроках родного языка. Сходство подсознательного с врожденным получило отражение даже в житейском лексиконе, породив метафоры типа «классовый инстинкт», «голос крови» и тому подобные образные выражения.
Теперь мы перейдем к анализу второй разновидности неосознаваемого психического, которую в отличие от подсознания и вслед за К. С. Станиславским можно назвать сверхсознанием или надсознанием по терминологии М. Г. Ярошевского (1973). В представлении о надсознательном «нет ничего мистического, выводящего психические процессы за пределы материального субстрата, в котором они совершаются. Подсознательное, сознательное, надсознательное – это различные уровни духовной жизни целостной человеческой личности, изначально исторической по своей природе, реализующей в материальном и духовном производстве свои сущностные силы посредством иерархии психофизиологических систем» (Ярошевский, 1973, с. 76). Мы будем пользоваться в дальнейшем термином «сверхсознание», поскольку он непосредственно связан с творчеством, с представлениями Станиславского о сверхзадаче и сверхсверхзадаче творческого процесса. Именно этот термин был использован нами в ранее опубликованных работах (Симонов, 1975, 1978).
Функционирование сверхсознания, порождающего новую, ранее не существовавшую информацию путем рекомбинаций следов полученных извне впечатлений, не контролируется осознанным волевым усилием: на суд сознания подаются только результаты этой деятельности (Адамар, 1970). К сфере сверхсознания относятся первоначальные этапы всякого творчества – порождение гипотез, догадок, творческих озарений. Если подсознание защищает сознание от излишней работы и психических перегрузок, то неосознаваемость творческой интуиции есть защита от преждевременного вмешательства сознания, от чрезмерного давления ранее накопленного опыта. Не будь этой защиты, здравый смысл, очевидность непосредственно наблюдаемого, догматизм прочно усвоенных норм душили бы «гадкого утенка» (смелую гипотезу, оригинальный замысел и т. п.) в момент его зарождения, не дав ему превратиться в прекрасного лебедя будущих открытий. Вот почему за дискурсивным мышлением оставлены важнейшие функции формулировки проблемы и постановки ее перед познающим умом, а также вторичный отбор порождаемых сверхсознанием гипотез сперва путем их логической оценки, а затем в горниле экспериментальной, производственной и общественной практики.
Специфическое проявление деятельности сверхсознания – механизм сновидений. Их адаптивное значение пока неясно, хотя гипотеза В. С. Ротенберга (1982) о сновидениях как разновидности поисковой активности представляется весьма правдоподобной. Касаясь роли сверхсознания в генезе сновидений, мы не раз подчеркивали, что «содержание сновидений лишь вероятностно определяется характером мотивационной доминанты, сообщающей содержательной стороне сновидений некоторую тенденцию, направление, в рамках которого следы комбинируются и варьируются достаточно случайно» (Симонов, Ершов, 1984, с. 85–86).
Наряду с участием в генезе научных открытий и создании художественных произведений сверхсознание играет важнейшую роль в происхождении мифов, суеверий, верований, которые, не будучи объективным отражением действительности, тем не менее фиксируются в сознании людей, удовлетворяя их потребность в упорядочивании представлений об окружающем мире, в канонизации социальных норм, неистребимую потребность в «чуде, тайне и авторитете» (Ф. М. Достоевский).
Наконец, мы можем встретить и патологически измененное взаимодействие сознания с под– и сверхсознанием, их болезнь в виде бреда, галлюцинаций, образов, возникающих под влиянием психотропных веществ типа ЛСД и других галлюциногенов.
Будучи вероятностным по природе, сверхсознание отнюдь не калейдоскоп, не бросание орла и решки. Его деятельность трижды канализирована: 1) ранее накопленным опытом, включая присвоенный опыт предшествующих поколений; 2) задачей, которую перед сверхсознанием ставит сознание, натолкнувшееся на проблемную ситуацию; 3) доминирующей потребностью.
Функции сверхсознания не сводятся к одному лишь порождению «психических мутаций и рекомбинаций» (Симонов, 1966), т. е. к чисто случайному рекомбинированию хранящихся в памяти следов. Впрочем, вопрос о случайности генетических мутаций также гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. «Случайность мутаций относительна, – пишут С. В. Мейен и Ю. В. Чайковский в предисловии к книге А. А. Любищева. – Они случайны в том смысле, что их появление и результат, как правило, не удается связать с воздействием внешней среды. В то же время мутации как-то детерминированы работой самой генетической системы организма. Каждая мутация случайна в том смысле, что может привести к реализации любого допустимого аллеля, но ее можно считать и детерминированной, поскольку сам набор аллелей закономерен» (Мейен, Чайковский, 1982, с. 17). По каким-то, еще неведомым нам законам сверхсознание производит первичный отбор возникающих рекомбинаций и предъявляет сознанию только те из них, которым присуща известная вероятность их соответствия реальной действительности. Вот почему даже самые «безумные идеи» ученого принципиально отличны