«Торунна» располагала шестью парами вёсел, и все они были пущены в ход. Люди сменяли друг друга, и даже Лейф и Снорре садились на места уставших матросов. Старого скальда охватило полное отчаяние: он жестоко обвинял себя в том, что недосмотрел за Рори, не уложил его вовремя спать. Напрасно Лейф утешал его и брал вину на себя.
— Нет мне прощения, старому дураку, — угрюмо повторял скальд. — Если мы не найдём Рори, я этого не переживу…
На что надеялись Лейф и Снорре? Казалось, мальчуган неминуемо должен был погибнуть в холодных волнах, и всё же… всё же какое-то смутное чувство заставляло людей напрягать все силы и гнать корабль к востоку.
И вдруг… Вдруг там, у линии горизонта, освещённой восходящим солнцем, показалось тёмное пятнышко. Пятнышко быстро приближалось, росло. Оно превратилось в серый овал с неровными краями, и на этом овале что-то шевелилось.
Прошло ещё несколько минут, и остроглазый Лейф рассмотрел маленькую человеческую фигурку, стоявшую на коленях и размахивавшую руками!..
Сердце Лейфа чуть не разорвалось от радости, а экипаж разразился неистовыми криками.
Люди с «Торунны» догадались, что мальчик находится на «плоту» из пемзы, такие плавучие куски её они не раз встречали на море. Но они не могли понять, какая сила так быстро движет маленькое убежище Рори. Всё разъяснилось, когда корабль и плотик приблизились один к другому на сотню ярдов.[78]
— Дельфины! Клянусь Тором и всеми бессмертными богами, его везут дельфины! — в неописуемом удивлении и восторге заорал старый Снорре. — Я сложу сагу, и это будет самая удивительная из всех саг, какие когда-либо рассказывались скальдами!..
Дельфины заботливо подвели каменное суденышко Рори к самому борту «Торунны» и лишь после этого, махнув хвостами будто на прощание, исчезли в морской глубине.
Десяток рук протянулись к Рори, помогая ему взобраться на палубу. Мальчуган был безмятежно весел, с беспечностью, свойственной детству, он уже позабыл о пережитых страхах и думал лишь о том, как поразит ребят с Льюиса рассказом о своих необычайных приключениях.
Снорре, прижимая мальчика к груди, весело воскликнул:
— Ну, парень, уж если ты благополучно выпутался из такой передряги, то жить тебе до ста лет!
А Лейф Эриксон весело подхватил:
— И прозываться отныне ты будешь Дельфином!
Восторженный рёв экипажа закрепил данное Рори Эйлифсону прозвище навсегда.
По просьбе мальчугана один из матросов спустился с инструментами на спасительный «плотик» и отколол от него порядочную глыбу. Эта глыба всегда будет напоминать Рори о его необыкновенном приключении, и он станет хранить её, как самый дорогой сувенир.
Корабль повернул на запад.
Как Лейф Эриксон проповедовал христианство
«Крутой склон» торжественно отпраздновал возвращение Лейфа Счастливого. Старый Эрик ещё осенью прошлого года от кормчего «Фрейи» Геста Альвирсона узнал о важных событиях, происшедших в жизни сына.
Известие о переходе Лейфа в христианскую веру привело вспыльчивого Эрика в ярость, но с тех пор прошло несколько месяцев, и гнев старого ярла остыл. Сильно смягчил его сердце рассказ молодого Геста о том, что Лейф приглашён ко двору самого конунга Норвегии Олафа Трюгвесона, что он принят там благосклонно и что по воле конунга Лейф остался зимовать в Норвегии. Честолюбие старика взыграло при мысли, что его сын, служа Олафу, может возвыситься и принести новую славу их древнему роду.
Сообщение о женитьбе сына Эрик выслушал с удовлетворением: взяв за себя дочь ярла Геллира Белого с Гебрид, Лейф не уронил достоинства дома. Матушку Тьёдхильду и всех домашних привёл в восторг подарок, присланный невесткой: прекрасное янтарное ожерелье.
В «Крутом склоне» вторично отпраздновали свадьбу, хотя и в отсутствие Торунны. Вина и пива было выпито достаточно, старые родители Лейфа, его братья Тóрстейн и Тóрвальд веселились вовсю.
Когда с празднованием было покончено, Лейф вспомнил о задаче, возложенной на него конунгом, — проповедовать христианство. Не с лёгким сердцем приступил он к выполнению этой обязанности, но ведь он дал слово королю Олафу, а слово викинга — закон.
Против ожиданий новая вера распространялась среди гренландцев быстро, хотя новоявленный проповедник не слишком хорошо разбирался в основах христианской религии. Кое-что он слышал о ней от Торунны, кое-что рассказал Лейфу окрестивший его патер, а остальное он разузнал во время пиров за королевским столом, когда звенели чары и раздавались заздравные тосты.
Естественно, что и теперь проповедь нового учения происходила в дружеских беседах за чашами вина. И выходило из рассказов «апостола» Лейфа, что новая вера мало чем отличается от старой. Только вместо отца богов Одина, правящего миром из своей небесной резиденции в Асгарде, надо чтить бога-отца Саваофа, также обитающего на небесах.
По скандинавской мифологии, сын Одина, прекрасный и чистый сердцем Бáльдур, погиб от коварства Локи и опустился в подземное царство мрачной Хель. А по учению христиан, кроткий сын Саваофа Иисус Христос, преданный коварным Иудой, был распят на кресте за грехи людей и тоже снизошёл в обитель мёртвых. Правда, он пробыл там только три дня, а потом воскрес и вознёсся на небо. Но эта разница в судьбах двух богов как раз и показывала, что христианские боги сильнее языческих, а значит, есть прямой резон передаться на их сторону.
И всё остальное так же гладко разъяснялось проповедником Лейфом. Души викингов, погибших на поле брани, возносятся валькириями в Валгаллу и там пируют за столом Одина.
А как у христиан? Да то же самое. Души павших за веру отправляются в рай в сопровождении ангелов и там, у престола божия, в компании святых, их ждёт бесконечное блаженство.
Скандинавские мифы полны рассказами о великанах, об их вражде с богами. А что говорят христиане? У них тоже был великан по имени Голиáф; его сразил из пращи юный викинг Давид и отрубил ему голову.
— Были ли у них герои? Да сколько угодно! Вот одного звали… Эх, позабыл!.. Да… Сын Сама (рассказчик подразумевал библейского богатыря Самсона). Он один перебил лошадиной челюстью[79] три тысячи врагов: в его руках это неказистое оружие действовало не хуже молота Мйольнира! А в другой раз сын Сама для потехи унёс на своей спине городские ворота…
После таких «авторитетных» разъяснений, приправленных чарами вина, собеседникам Лейфа ничего не оставалось, как объявить о своём согласии принять христианскую веру.
Обряд крещения совершался легко и просто. Лейф Эриксон погружал пальцы в кувшин с водой, освящённой в Норвегии епископом Эйнаром Кнýдсоном (когда запас воды истощался, Лейф подливал новой), брызгал ею на новообращённого, надевал ему на шею медный крестик на шнурке и торжественно возглашал, что такой-то Кéтиль Плосконосый или Хáрек Истребитель Трески, является христианином и пребудет таковым до конца своих дней.