— Так точно, герр гауптман, — по лицу лейтенанта промелькнула тонкая усмешка. Офицер прекрасно помнил поговорку о втором счастье…
Москва
— Правительство СССР пролитовское, и мы желаем, чтобы литовское правительство стало просоветским!
Министр иностранных дел Литвы Урбшис вздрогнул от таких слов главы советского правительства, прозвучавших издевательски. Но нужно было отвечать на этот жестокий ультиматум, и он, взглянув на поблескивающие стеклышки очков Молотова, затравленно произнес дрожащим голосом:
— Литовское правительство сделает все, чтобы урегулировать возникшие недоразумения…
Сам министр давно не верил в это — за последнюю неделю советский нажим резко усилился. Несмотря на все меры Литвы по умиротворению своего соседа, СССР продолжал действовать нахрапом. И первой стала Литва — Молотов обвинил литовскую полицию в том, что она занималась похищением военнослужащих Красной Армии.
Премьер-министр Меркис и он сам несколько раз предлагали создать совместную комиссию по расследованию этих обвинений, прекрасно зная, что МВД подобными делами просто не могло заниматься. Зачем предоставлять такой повод для вмешательства во внутренние дела вооруженному до зубов соседу, тем более когда «ограниченный контингент советских войск» взял под свой контроль все значимые точки страны?!
Молотов с ходу отмел все их робкие попытки оправдаться и категорически отказался даже назвать фамилии похищенных солдат. И Урбшис поневоле вспомнил одну русскую басню, которую он прочитал в свое время, учась в гимназии: «у сильного всегда бессильный виноват».
Литовцы не хотели давать даже малейшего повода, дабы не быть проглоченными, но все их потуги оказались бесполезными. Советская сторона легко измыслила предлог, от которого совсем близко до «казус белли», а там и война со всеми ее последствиями.
— Заявление Советского Союза неотложно, господин министр, и если наши требования не будут приняты в установленный срок, то мы двинем в Литву советские войска, и немедленно!
У литовца внутри заледенело — слова Молотова с хрустом проламывали хрупкий ледок надежды, что еще таился в душе.
— Нам нужна такая смена кабинета, которая привела бы к образованию советского правительства в вашей стране.
Яснее сказать было нельзя, и Урбшис непроизвольно сглотнул. Время независимой Литвы уже истекло, осталось всего 24 часа. И какой бы он ни дал сейчас ответ, его страна обречена на поглощение.
Можно избежать крови и принять ультиматум — война и бессмысленна, и бесполезна для его страны, зажатой между коммунистической Россией и нацистской Германией, между молотом и наковальней.
«Фельзеннест»
— Дело в том, Геринг, что мы все наследники легендарной Гипербореи, как я вам уже доказал…
Андрей говорил очень серьезно, с таким вдохновенным видом он еще никогда не врал. Нет, не то, врать — значит сознательно говорить неправду, а сейчас Родионов все с ходу придумывал и рассыпал бисером, надеясь на то, что среди ученых найдутся не только противники, но и яростные сторонники некогда прочитанной им версии.
— Мой фюрер, это так неожиданно… О таком я не задумывался, — Геринг не выдержал напора и сейчас находился в полной прострации. Мир переменился, с фюрером во главе.
— Выходит, что мы, германцы и русские, люди из одного корня?! — лицо толстяка пошло багровыми пятнами.
— Да, мой друг, — Андрей прибавил проникновенной теплоты в голосе. — Я сам жестоко заблуждался, когда считал иначе. Но здесь нет нашей вины, а есть наша общая с тобой беда.
«Еще немного, и я полностью перетяну его на свою сторону. От «ты» и «друга» он уже «поплыл» и усвоил, что я его от себя не отделяю, а считаю своим единомышленником и сторонником».
— Они нас с тобой нагло обманывают, эти господа ученые, что содержатся Гиммлером и Геббельсом. Да в том же Аненербе! Или не говорят нам всей правды, потому что сами ее не знают. Но если все дело в первом, то такое непростительно! Со вторым легче, еще можно исправить!
— Да, мой фюрер, я полностью с вами согласен! — голос Геринга разом окреп, плечи его распрямились, громко звякнула сталь в произнесенных словах. Еще бы, покончить с двумя конкурентами, низвести их на второстепенные места — такого шанса наци номер два потерять не мог.
— Ответьте мне на один вопрос, Геринг. Какой народ, кроме немцев, наиболее жестоко пострадал от власти еврейского капитала?
— Русские! — Геринг тут же рубанул ответ. — Они погубили Россию, и такой же участи чудом избежала Германия!
— Вы правы, Геринг! Мы всегда дружили с русскими и только два раза воевали с ними, и то по дурости. Фридриха Великого толкнула Англия, это порождение еврейской демократии, но их Петр Третий сам вернул нам Пруссию. Разве мы можем назвать его врагом?
— Нет, мой фюрер! А в прошлой войне Россия сцепилась с нами, проплаченная французским еврейским золотом!
— И они ее погубили! Недаром великий Клаузевиц перешел на службу в русскую армию, ведь мы дрались плечом к плечу под Фридландом, Дрезденом, Лейпцигом и прочими победными местами нашего оружия. Можем ли мы считать русских врагами после такой славы?!
— Нет, мой фюрер! — громко ответил Геринг и тут же стушевался. Виновато глянул и тихо спросил: — А что коммунисты?
— Вы считаете жидовствующих интернационалистов русскими людьми? Да они глумятся над собственным народом, как его злейшие враги. Нищета, голод и террор — вот их инструменты, — Андрея затрясло от сдерживаемого гнева, абсолютно искреннего. — Я прочитал десятки сообщений наших специалистов, что работали в России в двадцатых и начале тридцатых годов. Русских людей низвели на положение рабов, устроили голодомор — они гибли сотнями тысяч! Кайзер стремился спасти Германию, приведя большевиков к власти?! Но он не только ее не спас, он погубил нашего естественного союзника. Эта война была не нужна ни нам, ни русским, мы взаимно погубили друг друга. А кто остался в выигрыше, кто, Геринг?!
— Западные плутократии, мой фюрер! Когда немцы с русскими жили в дружбе, они боялись даже пискнуть! Сидели как мыши под веником!
— То-то и оно!
— Но Сталин всех евреев из руководства партии вывел! Да и прежнее руководство несколько лет тому назад почти все казнили. Похоже на то, что в России свой «термидор» начался, хотя и затянутый во времени.
— Оп…
Андрей поперхнулся от слов Геринга, они ударили его прямо в душу. Он содрогнулся так, словно ведром колодезной воды окатили.
«А ведь боров прав! Как же мне такая простая мысль в голову не приходила. Ведь кто в «Огоньке» и прочих журналах писал? Да отпрыски тех коммунистов, что власти лишены были и в подвалы чекистами брошены. И год один лишь запомнился — тридцать седьмой! Почему? А ведь тогда в мясорубку террора народа попало на порядок меньше, чем в Гражданскую и коллективизацию, зато каких?! Цвет партии, ленинская гвардия — те, что вершили судьбу революции и страны в Гражданскую и даже дальше. И со Сталиным их не сравнить. Кто был грузин в то время? Наркомнац, его номер десятый, а место в буфете. Серьезных решений Сталин в одиночку принимать не мог вплоть до начала тридцатых, даже до убийства Кирова. Правили другие, и большие и малые, на всех уровнях. Они и коллективизацию провели так, что голодомор страну накрыл — ведь недаром Сталин «головокружением от успехов» их дела назвал.
Что требовали «дети Арбата» в «перестройку»? Вернуться к ленинским принципам, которые исказил Сталин! Вернулись… и охренели всей страной! Такая кровь и грязь хлынули, что коммунистическая власть разом доверие потеряла, каким еще пользовалась. Это надо же — Ленин и вся его камарилья Россию оккупированной страной считали. А фраза Ильича, чтоб ему ни дна, ни покрышки: «Мне на Россию наплевать, я большевик!» Хорошо бы слова, так он дела такие наворочал, до сих пор оторопь берет».
— Сейчас мы союзники со Сталиным, и у нас много общего, мой фюрер!
Громкий голос Геринга ворвался в разум Андрея, и он очнулся. Оказывается, все это время толстяк его в чем-то убеждал, а он его даже не слышал, думы тяжкие овладели.
— Конечно, много. Даже больше, чем ты считаешь!
— И как же быть, мой фюрер?
— Тут нужно крепко подумать. Как только победим Англию, о Франции я не говорю, мы подумаем, как нам крепче русский народ привязать. Мы не в силах победить мировую плутократию, та же Америка, несомненно, рано или поздно придет на помощь англичанам, у которых полмира под пятой. Если авиацию мы можем развернуть, построить самолеты, что настигнут плутократов в их же логове, но постройка флота дело целого десятилетия! А потому союз с русскими как никогда важен.
— Я тоже так считаю, мой фюрер!