— Разумеется. Я же его сопровождал в первых испытательных полетах.
— Но почему перед полетом вы напились?
— Напился не я, а Вайдеман. Он боялся этих испытаний.
— Тогда пусть он поищет для себя более спокойное место. Вайдеман говорил об испытаниях в Рехлине? — спросил Коссовски.
— Я не интересовался. Кроме того, ты осведомлен, разумеется, о приказе, запрещающем должностным лицам разглашать время и место испытаний?
— Но Вайдеман мог поделиться об этом с другом…
— Коссовски, ты считаешь меня за дурака. Вайдеман всегда выполняет любой приказ с безусловной точностью, независимо от того, пьян он или нет.
— Ты допускаешь возможность, что в Рехлине самолет взорвался от мины, скажем, с часовым механизмом?
Пихт откровенно захохотал, глядя на Коссовски:
— Тебе ли не знать, Зигфрид, о том, что с тех пор, как появился первый аэроплан, в авиации потерпело аварию две тысячи триста семнадцать самолетов. Не сбитых в бою, а просто потерпевших аварию из-за туманов, гроз, плохих аэродромов, слабой выучки, а главное, от несовершенства конструкции. «Штурмфогель» — нечто новое в самолетостроении. И я не знаю, сколько еще аварий и катастроф произойдет с ним, пока он научится летать. И если такие бдительные контрразведчики, как капитан Коссовски, будут искать в них мину и подозревать пилотов в шпионаже, клянусь, он никогда не взлетит…
2
Машина со скрежетом остановилась. У шлагбаума стояли два жандарма с блестящими жестяными нагрудниками на шинелях. Шофер предъявил пропуск.
Жандарм осмотрел машину и, козырнув, разрешил ехать дальше.
Берлин, как обычно, был погружен во тьму. Машина помчалась мимо черных громад зданий.
— Остановитесь у абвера, — сказал Коссовски, когда «оппель» выехал на Вильгельмкайзерштрассе.
Коссовски думал, что Лахузена он не застанет, но тот, оказывается, ждал его.
Лицо полковника абвера выражало крайнее недоумение.
— Проходите и садитесь, капитан, — проговорил Лахузен, собирая со стола документы. — Вы устали, конечно, но придется еще поработать. Невероятное дело. Из ряда вон…
— Не понимаю вас, господин полковник.
— Ах да! В руки гестапо попал человек. У него выколотили признания. Он оказался связным «Роте капеллы» — красной подпольной организации. Он шел к Перро. И знаете, кто им оказался? Майор Эвальд фон Регенбах!
Если бы Коссовски не сидел в кресле, у него, наверное, подкосились бы ноги. Он мог подозревать Регенбаха, как подозревал в измене и второго коричневого фюрера — Гесса, когда тот перелетел в Англию, но то, что неуловимый, всезнающий, загадочный Перро — это Регенбах, никак не укладывалось в его сознании.
— Мы узнали об этом утром. Канарис уехал к Гиммлеру, потом докладывал рейхсмаршалу Герингу. Ведь Геринг рекомендовал Регенбаха на высшие курсы штабных офицеров люфтваффе. Тот дал согласие на арест совсем недавно: от улик не уйдешь.
— Какая же роль уготовлена мне в этом деле? — спросил Коссовски.
— Самая первая. Гиммлер обещал Канарису передать Регенбаха нам. За его домом установлена слежка. Вы проникнете к нему, скажем, с важным сообщением и арестуете его. А то, не дай бог, он вздумает застрелиться. Нам он, конечно, нужен живым. Действуйте сейчас же.
— Неужели даже среди таких немцев могут быть красные?
Лахузен развел руками.
— Теперь от Перро нас поведет прямая дорога к Марту с его рацией в Лехфельде… — жестко проговорил Коссовски.
— Вот поэтому мы и решили дать вам первую роль, так как вы наиболее преуспели в этом деле, — сказал Лахузен. — Оттого, насколько удачно вы проведете операцию, будет зависеть ваше повышение по службе.
— Я всегда служил рейху и фюреру… — начал, поднявшись, Коссовски.
— Да, да… — перебил его Лахузен. — Вы были исполнительным работником. Только не поскользнитесь сейчас. Регенбаха, повторяю, нужно взять живым. Пароль: «Изольда».
Лахузен нажал на кнопку звонка. В кабинет вошли трое сотрудников абвера. Одного из них Коссовски уже знал — это был шофер, который возил его в Лехфельд.
— Довольно шустрые ребята, — порекомендовал Лахузен. — Вы поедете с ними, капитан. Да! И как только возьмете Регенбаха, сразу же позвоните мне. Я буду вас ждать.
…В два часа ночи машина остановилась у подъезда аристократического особняка недалеко от Тиргартенпарка. Из темноты выросли две тени в штатском. Коссовски назвал пароль.
— При любом подозрительном шорохе ломайте дверь и берите, — сказал Коссовски абверовцам. — Я же позвоню ему из автомата.
«Если Регенбах еще ни о чем не догадывается, попробую взять его без лишнего шума, а то и вправду, чего доброго, он вздумает пустить себе пулю в лоб», — подумал он, опуская в автомат десятипфенниговую монету.
В трубке довольно долго раздавались гудки. Наконец кто-то поднял трубку и держал ее в руке, словно раздумывая, отвечать или не отвечать.
— Господин майор? — спросил тогда Коссовски.
— Да, — сонным голосом ответил Регенбах.
— Извините за поздний звонок, но я только что вернулся из Лехфельда и привез ошеломляющее известие, которое не терпит отлагательств.
— Что случилось? Вам удалось выудить Марта?
— Разрешите мне заехать к вам и все объяснить. Некоторое время Регенбах колебался:
— Вы где сейчас?
— Совсем рядом, звоню из автомата.
— Хорошо, жду.
Коссовски кинулся к особняку Регенбаха.
— Встаньте в тень. Веру его сам, — шепнул он абверовцам.
Через пять минут Коссовски нажал на кнопку звонка.
Регенбах встретил его в пижаме и домашних туфлях.
— Здесь никого нет? — спросил Коссовски. Из глубины спальни раздался лай.
— Прекрати, Зизи! — приказал женский голос, и собака успокоилась.
Регенбах и Коссовски прошли в кабинет. Опытным взглядом Коссовски ощупал карманы Регенбаха и убедился, что пистолета там нет.
— Ну? — нетерпеливо спросил Регенбах.
— Перро…
— Что Перро?
— Я привез приказ арестовать вас, Перро… Регенбах побледнел. Рука упала на ящик письменного стола.
— Отойдите! — крикнул Коссовски.
За дверью послышались шаги. Тот абверовец, который был шофером у Коссовски, подошел к майору и ловко защелкнул наручники.
— Что случилось, Эви? — растолкав офицеров, в кабинет стремительно вошла красивая женщина в халате из цветного японского шелка.
— Успокойся, дорогая, — пробормотал Регенбах и опустил голову.
— Фрау, дайте одежду вашему мужу, — приказал Коссовски.
— Я пожалуюсь штандартенфюреру! — Женщина гордо откинула белокурые волосы.