платьице, сторожи его тут, а я пойду с русалочками купаться, пока оно сохнет. Я теперь всё равно не смогу наколдовать себе новое платьице, когда огорчена. Только сушить его.
– Я посторожу, – растерянно кивнул Рун.
***
Человеческая душа – странная штука. Почему она начинает болеть? Почему вдруг становится невыносимо обидно и тяжело. Как будто из-за мелочи. Но когда болит, это не кажется мелочью. Это кажется трагедией, ужасной по своему масштабу. Особенно если обидел тот, кто дорог. Время шло, Рун сидел, мрачный и потерянный. До него доносился издали еле слышный девичий смех. Он понимал, что ей вроде бы хорошо. И рад был за неё как будто. Но и печалился. Вот так свидание. Стала неприветлива, променяла на русалок. Изгою не привыкать к тому, что с ним не хотят быть. Это нормально. В порядке вещей. Но обычно это не больно. Вообще не трогает струны души никак. Потому что сердце равнодушно к чужим людям, которые воротят нос. Подумаешь, беда какая. А Лала-то не чужая. Для сердца давно уже нет. Поэтому тяжело. Тоскливо. Снова вроде как один. Кто не был годами одинок, не поймёт. Ощущаешь, что всё так и должно быть. Словно назначено судьбой всегда оставаться одному. Но это ничего, терпимо, так как привычно – назначено и назначено, что уж тут сделаешь. Многие и большее переживают, куда как большее. Гибель близких, лишения, болезни, несправедливость, пытки, насилие, жестокую казнь. Несопоставимо. Вот бы они посмеялись над его причинами страданий. И ведь понятно, что не навсегда Лала с ним. Речь тут даже не о её возвращении в свой мир, ей нужен настоящий защитник – рыцарь или лорд. А никак не бесполезный крестьянин. Расставание неизбежно, причём, вероятно, довольно скоро. Так, кажется, зачем и горевать? А всё ж таки грустно. Очень.
Солнце припекало, Рун набросил на шею кусок серой материи, чтобы защититься от палящих лучей. Одежда на нём давно высохла. Он сидел, погруженный в свои невесёлые мысли, даже не услышал, как Лала вернулась. Обратил внимание на шелест её крыльев, только когда она буквально в двух шагах уже была.
– А вот и я, – сообщила она бодро. – Подожди, Рун, сейчас платьице надену.
Она прикоснулась ладошкой к его плечу.
– Ладно, – кивнул он.
– Ого! – вдруг произнесла Лала с удивлением, продолжая держать ручку на его плече. – А магии-то и нет. Ты что, обиделся на меня, Рун?
– Нет, – спокойно ответил он.
– Ты врёшь, – в её голоске зазвучали расстроенные нотки. Она убрала ручку. – Чем же я тебя так страшно обидела, Рун?
– Ничем, Лала.
– Если б ничем, была бы магия, Рун. А её нет. Скажи уж, мне хочется знать.
Стало слышно шуршание её платья.
– Ну… бросила меня. Ушла к русалкам. Немного-то было обидно, – вздохнул Рун.
– Это непохоже на «немного», – возразила Лала обвиняюще. – Мне надо было платьице высушить, тебе всё равно пришлось бы сидеть спиной и не смотреть, Рун. И я не стала бы тебя обнимать без ничего, уж прости. У меня достаточно магии, чтобы не нужно было совершать такое постыдное. И новое платьице мне сложно было бы наколдовать, когда я опечалена. Не вышло бы. Только сушить. Решила, раз так, пока с русалочками искупаюсь, жарко ведь, вдвоём мы не сможем купаться. И чтобы им приятное сделать. Ты хотел, чтобы я в жару сидела подле тебя?
– В принципе, платье и на тебе могло высохнуть, – грустно поделился Рун своим соображением. – Тебе не обязательно было быть без ничего.
– Довольно странно и не галантно заставлять девушку сушить одежду на себе, – заметила Лала с упрёком. – И оно просвечивало, Рун. Очень. Как тебе известно. Я всё равно не стала бы в таком виде обниматься с тобой. Это бесстыдство было бы.
– Ну, может быть, – тихо промолвил он. – Ну, хоть могла бы поласковее попросить сторожить платье. А то распоряженье отдала. «Сиди и карауль». Будто я твой слуга.
– И здесь я нехорошая? – покачала головой Лала с осуждением. – Это же шутка была, Рун. Порадовалась, что ты у меня рыцарь такой. Будешь сторожить стоически. Ты ведь всё равно согласился бы сторожить. Поэтому как будто приказала. Мне было приятно, что ты такой у меня.
– Лала, если бы я был аристократ какой-нибудь, может мне было бы и смешно, – отозвался Рун. – Но я простолюдин. Холоп. Когда ты так шутишь, ты просто указываешь мне… моё место. Если ты просишь, мне всегда в радость помочь. В чём угодно. Если станешь приказывать… Лала, я ведь не слуга тебе, и служить не собираюсь. Пока я тебе нужен как друг, я буду с тобой. Коли стану нужен лишь как слуга… я тебя всё равно не брошу. Доколе не нейдёшь себе друга. Пропадёшь ты одна. Но быть рядом мне станет в тягость.
– Рун, ну почему ты делаешь из мухи слона?! – окончательно расстроилась Лала. – Неужели ты не знаешь, как я к тебе отношусь? Я что, прошу прислуживать? Мне просто было приятно, что ты у меня такой рыцарь. Стойко терпишь мои маленькие капризы, потому что я тебе дорога. Но вот, выходит, нет, я ошибалась. Ты не такой. Не рыцарь, и не терпишь даже в мелочах. Эх, ты! Можешь глядеть на меня, я оделась.
– Ты всё время принимаешь меня за кого-то ещё, – вздохнул Рун, неторопливо развернувшись к ней. – Не рыцарь я. Крестьянин. Рун.
– Это ты, Рун, всё время принимаешь меня не за ту, – заявила Лала огорчено. – За девушку свою. Над которой можешь строжиться. Но я не девушка, и не твоя. Я фея, и я лишь друг тебе. Была им… ещё с утра.
– Знаешь, Лала, что в этой ситуации самое обидное? Что через пол часа ты придёшь мириться, потому что захочешь объятий. Они твой друг, не я, – мрачно посетовал Рун.
Лала расплакалась. У Руна сразу сердце сжалось. Тут же забыл про все свои уязвлённые чувства. Встал, подошёл к ней, попытавшись обнять:
– Лала, прости. Ты же…
Но она не далась, оттолкнув его:
– Не прикасайся ко мне! Уйди! Видеть тебя не хочу!
Рун отступил, с потерянным выражением лица. А затем вдруг стал отрешённым.
– Пойду поищу хворост ещё, да съестного, – бесцветным голосом поставил он её в известность. – Отдыхай пока, Лала.
Она не ответила, и даже не посмотрела в его сторону, продолжая тихо лить слёзы. Рун развернулся и быстро зашагал к лесу.
Раньше или позже, но Рун вернулся. Поход его прошёл удачно – и охапку хвороста большую притащил, и грибов нашёл, и кореньев лесных разных, и немного