муж – широкоплечий, сутулый, в очках на кончике носа, с газетой в руках.
Миссис Джонсон, мистер Джонсон, обратилась к ним Маргарет. Я пришла из-за Мэри.
И тут все выплеснулось бессвязным потоком: извинения и скорбь, признания, мольбы, раскаяние. Ее стихи, намерения, ужас и боль после гибели Мэри. Я не хотела, повторяла она. Я и представить не могла. Не ожидала. И, услышав свои же слова, поняла, что совершила ошибку. Того, в чем она отчаянно нуждалась, – утешения, успокоения, отпущения грехов – нельзя было требовать у этих людей, нельзя было ожидать от них.
Меня преследуют, невольно вырвалось у нее. Жалобно, почти с мольбой, голос звенел от страха. Во всем винят меня. И поделом мне.
Родители Мэри безучастно застыли перед нею на пороге. Вот сосед выключил воздуходувку, и наступила тишина. Маргарет так и стояла на крыльце; не подумав, без предисловий она выложила все этим людям, потерявшим дочь. Это безнадежно, и она безнадежно глупа – разве такое могут простить?
Мне так жаль, выдавила она наконец и собралась уходить.
Зачем вы сюда пришли? – спросил отец Мэри. Сложил пополам газету, без гнева, спокойно, как будто начитался новостей на всю оставшуюся жизнь и никогда больше не возьмет ее в руки. Посмотрел на Маргарет в упор, не дрогнув – страх ему был теперь неведом. Ждете от нас каких-то слов? – спросил он. Нашей девочки больше нет, а вы сюда заявились – и чего хотите? Чтобы мы вас пожалели?
Говорил он тихо, как разговаривают в библиотеке, но лучше бы кричал, было бы не так страшно.
Вообразили, что все о ней знаете? – продолжал он. Всем им кажется, будто она им как родная. Все теперь думают, будто знают ее. Нацепили значки с лицом моей дочери, а самим дела до нее нет. Творят что хотят, прикрываясь ее именем. Для них она лишь лозунг. Ничего-то они о ней не знают, и вы ничего о ней не знаете.
Вокруг не умолкали звуки городской окраины – неторопливый шорох шин, карканье взлетевшей вороны, далекий собачий лай. Как всегда, и не подумаешь, что в мире кого-то не хватает.
Нечего тут сказать, заключил отец Мэри.
И отступил в полумрак, вглубь дома.
Маргарет и мать Мэри стояли друг против друга по разные стороны порога. Маргарет – на крыльце, на холодном ветру, с мокрыми от пота волосами, мать Мэри – вцепившись в дверной косяк, будто отпусти она руку, и дом рухнет. Стоя в тени, она щурилась, изучая гостью. Маргарет попыталась увидеть себя ее глазами. И запоздало подумала о том, что черные и азиаты – два разных мира, вращаются каждый на своей орбите, стараясь не пересекаться. Случай из детства: убита чернокожая девушка, по всему Лос-Анджелесу полыхают пожары, горят корейские магазины. Родители ее, читая новости, возмущались: вот бандиты, вандалы! А через год в подъезде застрелили чернокожего парня – полицейский, нажавший на спуск, был китаец. Со всех сторон поднялся галдеж – несчастный случай, превышение полномочий, поиск виноватого, – и наконец между черными и азиатами вновь наступило шаткое перемирие. Мать Маргарет не раз толкал на улице черный подросток, распевая дразнилки про узкоглазых. И вспомнилось еще: вскоре после переезда в Нью-Йорк Маргарет выбирала однажды фрукты на лотке в китайском квартале, и мимо промчался черный на внедорожнике, из открытых окон так орал рэп, что Маргарет чуть не выронила грушу, а хозяин лавки, жилистый старик-китаец, стиснул зубы. Отморозки, сказал он таким тоном, будто ждал от нее согласия, и сплюнул, а Маргарет была настолько потрясена, что, к стыду своему, лишь молча кивнула, расплатилась и бросилась прочь. Вспоминать об этом ей так же тяжело, как нести за плечами рюкзак.
Простите, повторила Маргарет, мне пора.
У вас дети есть? – спросила вдруг мать Мэри.
Сын, ответила Маргарет. Был сын. И застыла, пораженная: «был». До чего же легко рассудок смирился с тем, чего не принимает сердце! Есть, поправилась она. Есть сын. Но я его больше никогда не увижу.
Между ними легло молчание, тянулось, сгущаясь, окутывая обеих. И тут, к изумлению Маргарет, мать Мэри коснулась ее руки: так мы с вами товарищи по несчастью, хуже не бывает.
В доме у Джонсонов было прибрано и уютно, но следы Мэри остались повсюду. Мистер Джонсон, ни слова не сказав, посмотрел на жену, покачал головой и исчез наверху, а миссис Джонсон повела Маргарет в гостиную. На каминной полке стояла фотография в рамке: Мэри в мантии и квадратной шапочке, под мышкой свиток, словно охапка цветов. Выпускной, пояснила миссис Джонсон. Отличница, ей доверили выступать с приветственным словом. В углу – пюпитр, футляр для флейты, сборники нот.
Она играла в маршевом оркестре. Но больше любила классику.
Миссис Джонсон смахнула с кожаного футляра пылинку.
Мне хотелось, чтобы она и в университете музыку не забрасывала. Но она сказала, что времени не будет. У нее было столько планов!
Маргарет так и стояла с рюкзаком за плечами, не понимая, можно ли ей остаться. Здесь, в тесной гостиной, она чувствовала себя огромной и неуклюжей, стоит шевельнуться – и разобьется хрупкая частичка прошлого. Маргарет старалась не дышать – можно подумать, от этого что-то изменится.
Миссис Джонсон взяла с каминной полки фарфорового слоника, повертела в руках. Нашла то, что искала, и показала Маргарет: задранный вверх хобот опоясывала трещинка, замазанная клеем.
Видите? Это мне подруга из отпуска привезла, из Индии. Мэри было тогда лет семь-восемь. Ей очень понравился этот слоник. Она с ним играла, в кармане носила, всюду таскала с собой. Прихожу однажды с работы, а у него хобот отбит. Как же я ее ругала! Дескать, не бережешь чужие вещи, говорила же я – осторожней, почему не слушаешь? А она: нет, мама, я хотела посмотреть, что у него внутри. Выходит, нарочно разбила. Я ей говорю: ты наказана, на месяц. На другой день прихожу – и вот что вижу.
Она чуть повернула ладонь, и слоник сверкнул на солнце.
Она его склеила. Трещины почти не видно. Только если знаешь, куда смотреть.
Миссис Джонсон бережно поставила слоника обратно на каминную полку.
Вот такая была Мэри, сказала она. Никто этих мелочей не помнит, только я.
Они постояли молча. В луче, что пробивался в щель между занавесками, плясали пылинки.
Расскажете мне? – Маргарет взяла ладонь миссис Джонсон в свои ладони, и миссис Джонсон не отстранилась. Маргарет повергла в смущение эта незаслуженная милость. Расскажете мне о ней? – попросила Маргарет. Какая она была? Что она была за человек?
Расскажу. Но только если вы обещаете помнить.