Читать интересную книгу Эдинбург. История города - Майкл Фрай

Эта политика была в своем роде благотворной, и Карл I, возможно, был удивлен тем, каким сопротивлением ее встретил народ. Но, как и во многом другом, он не попытался понять тех, чье мнение отличалось от его собственного, или найти компромисс: он игнорировал инакомыслящих или подавлял их. В Шотландии ему в наследство достались квалифицированные, исполнительные слуги короны, которые, однако, со времени отъезда в Англию его отца, были большей частью предоставлены сами себе. Они, со своей стороны, показали себя гибкими, благоразумными людьми и были не против поделиться полномочиями, не в последнюю очередь с влиятельными членам городского совета Эдинбурга. Карл I находился от них гораздо дальше, но доставлял гораздо больше неприятностей. Он избавился от тех, кто был способен мыслить самостоятельно, а всех прочих пытался силой принудить к повиновению. Он пожелал сам назначать членов городского совета. Хотя так уже делалось в прошлом веке, тогда король Шотландии и вольные горожане Эдинбурга знали друг друга; теперь они были чужими.[165]

Карл I вернулся в Эдинбург в 1633 году, чтобы короноваться. Стремясь внести порядок и достоинство в пресвитерианские службы, которые казались ему весьма бестолковыми, он подал пример, устроив в соборе Святого Жиля церемонию по английскому образцу. Шотландцы были рады снова видеть своего короля, однако навязываемые ритуалы заставили их содрогнуться. Уже в Лондоне, в 1637 году, Карл приказал церкви Шотландии принять молитвенник, в котором не только само собой разумелось коленопреклонение во время причастия, но и говорилось об украшении церкви и праздновании дней памяти святых. Похоже, Карл I таким образом подготавливал шотландцев к переходу в лоно англиканской церкви — той, которая была им столь ненавистна.

* * *

В воскресенье 23 июля 1637 года многочисленные лорды, дамы и господа, епископы, судьи и члены городского совета пришли на утреннюю службу в собор Святого Жиля. Именно на этой службе предстояло впервые использовать вышеупомянутый молитвенник. Всем влиятельным людям велели пройти по этому поводу шествием, чтобы выказать королю поддержку. Внутри собора, однако, атмосфера царила далеко не благоговейная. Преподобный Джеймс Хэнни, ранее — священник церкви, а теперь — настоятель собора, начал читать: «Боже всемогущий, которому открыты все сердца, известны все желания, ведомы все тайны…»

Приготовив, как надеялся, умы паствы к причастию, он перечислил десять заповедей. По новому обряду, присутствующим полагалось после каждой отвечать: «Боже, смилуйся над нами и склони наши сердца к исполнению этой заповеди». Вместо этого в церкви раздались оскорбительные возгласы. Даже самые благопристойные прихожане кричали: «Нехристи!» Прочие — хриплые лотошники с Хай-стрит, крикливые старухи и буйные подмастерья — орали куда более оскорбительные для XVII века ругательства: «Грязный обжора! Хитрая лиса! Подлец недобитый! Иуда!»

Шум стал таким громким, что епископ Эдинбургский, его преосвященство Дэвид Линдсей, вмешался и призвал к тишине. Когда ему удалось более или менее успокоить народ, он велел Хэнни продолжать и прочесть молитву до конца. Согласно легенде, именно это окончательно вывело из себя Дженни Геддес, старуху, которая торговала лечебными травами у Трона. Она вскочила и закричала: «Прочь, дьявол, ты что мне тут, мессу служишь?» Затем схватила скамейку, на которой давала в церкви отдохновение своим старым костям, и запустила ее епископу в голову. Современные историки считают, что Дженни никогда не существовала. В таком случае, ее следовало бы выдумать, так как она представляла собой народ, который больше не желал мириться с осквернением своей веры.

Собор превратился в форменный сумасшедший дом. Все начали швыряться скамейками. Часть прихожан демонстративно вышла из церкви, чтобы присоединиться к мятежной толпе, бушевавшей на улице. Другие остались освистывать епископа. Магистраты норовили выдворить зачинщиков, началась потасовка. Священники пытались продолжить службу, но недовольные еще не закончили; выйдя из церкви на Хай-стрит, они стали нападать на тех, о ком было известно, что те поддерживают нововведения. Они загнали Хэнни на самый верхний ярус собора, и ему пришлось прятаться там до вечера. Они набрали по переулкам нечистот и забросали ими Линдсея.

Это был единственный раз, когда литургию в соборе хотя бы дослушали до конца. Во время вечерней службы священники быстро пробормотали сокращенный вариант за закрытыми на засов дверьми. Им еще предстояло встретиться с толпой, собравшейся на улице. Линдсея опять немного помяли, и спас его только граф Роксбург, который засунул епископа в свою карету и помчался к Холируду. По дороге их осыпали градом камней. В течение недели правительство было вынуждено объявить, что отказывается от нового молитвенника.

Религиозная политика Карла I потерпела крах, как вскоре в Шотландии произошло и с королевской властью вообще. К октябрю Тайному совету пришлось, ради собственной безопасности, перебраться в Линлитгоу, предоставив столицу толпе, сильно разросшейся за счет людей, прибывших со всех краев равнин Шотландии, чтобы выразить недовольство новым молитвенником. Они толпились на улицах, строя планы, дискутируя, выступая и ожидая великих событий. Государственные учреждения позакрывались. Революция была на пороге.[166]

* * *

По-настоящему революция началась тогда, когда сословия (дворяне, помещики, вольные горожане и духовенство) оказались в политическом вакууме. Им пришлось самим обеспечивать подобие порядка и самим вставать у кормила власти. В отсутствие парламента и генеральной ассамблеи пришлось сформировать то, что в позднейшие века назовут временным правительством. Каждое сословие выдвинуло своих кандидатов, которые в ноябре начали совместные заседания так называемых «Четырех столов», за которыми сидели общим числом шестнадцать человек. Их статус оставался неясным, как было неясно и то, что они, собственно, должны делать. Однако они узаконили Ковенант, в котором излагалась позиция народа как религиозной и политической общности, выступавшей против законного монарха.

Одним из тех, кому поручили составлять Ковенант, был начинающий молодой адвокат из Эдинбурга, двадцатисемилетний Арчибальд Джонстон из Уорристона. Происходил он из купеческой семьи и был воспитан матерью, истовой пресвитерианкой. Он и сам бы мог стать священником, однако собственная семья предупредила, что он слишком пылок. Даже близким он казался суровым фанатиком-кальвинистом, несгибаемым, бесчувственным, безжалостным. Однако он хорошо владел пером. Ему принадлежат наиболее звучные фразы Ковенанта, такие, как «день, когда королевство сочетается браком с Господом Богом». Шотландия явилась новым Израилем — это «единственные два народа, присягнувшие в верности Господу». Церковь, возможно, и «предавалась блуду с другими возлюбленными», но теперь «для Господа и его беглой супруги снова настал медовый месяц».

Брачные метафоры давались Джонстону особенно легко. Как и Нокс, он, вероятно, был одержим сексом. В своем дневнике он вел счет «плотским, но предположительно законным удовольствиям», которым предавался, предварительно подготовив к ним свою супругу благочестивой беседой. Он описывал эти подробности жизни потому, что верил, что Бог ежечасно направляет ее и контролирует. Он подолгу рассуждал, мучительно эмоционально, что Создатель имел в виду тем или этим жестом. Однако стоило Джонстону разобраться в чем-либо, ничто не могло заставить его изменить свое мнение. Он был человеком совершенно невыносимым, но готовым тяжко трудиться без вознаграждения, и знал законы, касающиеся церкви, вдоль и поперек.[167]

Пока Джонстон и другие работали над Ковенантом, Карл I наконец-то отреагировал на последние события. После нескольких месяцев бездействия король внезапно выпустил беспощадную прокламацию, в которой отвергал все компромиссы по религиозным вопросам, приказывал несогласным эдинбуржцам прекратить бунт под угрозой того, что в противном случае они будут считаться изменниками, и покинуть город, а также запретил возвращаться туда без согласия королевского Тайного совета. Однако все это были пустые угрозы. У короля не имелось сил привести их в исполнение.

Единственное, в чем Карл I преуспел, — в том, что ему удалось-таки спровоцировать публикацию Ковенанта. Документ оказался длинным и довольно бессвязным. Целые разделы опровергали предыдущие декларации и статуты, однако его цели были вполне ясны. Он призывал народ осудить пороки папизма и твердо стоять за истинную, богоугодную веру. Ковенант заканчивался «национальной клятвой и подписью нерушимой», скрепляя право Шотландии на духовную и гражданскую свободу — однако осуществляемую так, как полагается, в согласии с принципами Реформации и с уважением к законной власти. Воинствующие пресвитерианцы стремились продемонстрировать свою законопослушность, поэтому, подписывая Ковенант, они выступали не против королевской власти как таковой, но против злоупотребления королевской властью. Такой подход удовлетворял не только их самих, но и весь народ.