Читать интересную книгу Гиблая слобода - Жан-Пьер Шаброль

— А то, что… мы объявили забастовку.

— Нашли время! Как раз теперь люди так нуждаются в квартирах.

— Вот потому‑то…

— С квартирой приходится самим выходить из положения… Когда мы сюда приехали, это был попросту подвал. Большой, но все же подвал. А теперь это квартира, маленькая, правда, но все же квартирка. Комната и кухня… но вполне приличные.

Он посмотрел вокруг, вдруг поморщился, переставил один из бокалов, стоявших на комоде по бокам будильника, и, довольный восстановленной симметрией, продолжал:

— Забастовки ни к чему хорошему не ведут! Пример: забастовал обслуживающий персонал метро. Результат: стоимость проезда увеличилась. Расплачиваются всегда одни и те же. Сидеть сложа руки — это ни к чему хорошему не ведет.

— Вот потому‑то мы…

— Послушайте меня, ребята, вы молоды, шесть или семь лет назад и я был таким же. Каждый пустяк я принимал к сердцу, всем увлекался. Позже я понял, что к чему, и теперь уже не занимаюсь политикой, не читаю газет. Стараюсь сам выпутываться. Вот почему я придерживаюсь строгого распорядка жизни. Тщательно учитываю свои расходы. Экономлю. Если бы люди меньше тратили денег на выпивку, они меньше бы жаловались на жизнь.

Юная мадам Мунин положила на стол подставку и вскоре принесла из кухни дымящуюся суповую миску. Жако и Ритон поняли, что им пора ретироваться.

— Вы уже что‑нибудь собрали в нашем квартале?

— Да, до сих пор никто в Гиблой слободе нам не отказывал.

— Мне хотелось бы, чтобы вы поняли мою точку зрения, ребята.

Он вздохнул, засунул руку за найлоновую драпировку и вытащил свой портфель.

— Пусть люди не говорят, что мы одни ничего не дали, — прошептал он.

И вручил им сто франков.

Остановившись перед дверью Бэбэ, Жако сказал:

— Иди туда один…

— Что ты, ведь я даже не работаю на стройке, — Ритон закашлялся, отдышался и спросил: —Чего ты боишься?

Жако пожал плечами и постучал.

— Скорее входите, дети мои, — сказала мадам Тасту, — не то холоду напустите.

Бэбэ гладила в столовой. При виде Жако она замерла с поднятым утюгом в руке.

— Добрый вечер, Ритон. Добрый вечер, Жако

— Добрый вечер, Бэбэ, — ответил Ритон.

Бэбэ поставила утюг и выключила его.

Ритон принялся объяснять, зачем они пришли, а девушка, схватив охапку выглаженного белья, открыла дверцу шкафа и скрылась за ней. Она вышла оттуда, лишь когда услышала, что Жако благодарит ее мать за несколько стофранковых билетов.

— Спасибо, мадам Тасту.

— До свиданья, Бэбэ.

— До свиданья, Ритон. До свиданья, Жако.

Они уже вышли на улицу и поправляли кашне, когда дверь у них за спиной снова открылась. На пороге показалась Бэбэ; придерживая обеими руками воротник кофточки, она приблизилась к Жако. Ритон, не оборачиваясь, шел вперед.

— Ритон, подожди меня! — крикнул Жако.

Но Ритон сделал вид, что ничего не слышит, и продолжал свой путь, напевая вполголоса.

— Жако, — сказала Бэбэ, — Жако…

Она помедлила в нерешительности.

— Жако, мне, право, было бы очень неприятно, если бы я узнала, что ты на меня сердишься.

— Подумаешь… не из‑за чего.

Она поискала его глаза и, найдя их, прошептала ласково:

— Ты прекрасно знаешь, что есть за что. Я плохо поступила с тобой. Но мне больно подумать, что ты на меня сердишься. Особенно теперь, когда у вас неприятности на стройке. В такое время мне бы хотелось быть рядом с тобой, Жако.

— Это зависело только от тебя…

— Я знаю, Жако, знаю, но бывают такие обстоятельства… словом, такова жизнь…

Бэбэ была в одной кофточке и дрожала от холода. Она пробормотала:

— Были причины, и потом, что там ни говори, любовь, Жако…

Ритон закашлялся вдалеке, он уже прошел метров тридцать.

— М — да… любовь к собственной машине!

И Жако побежал догонять Ритона. Перед дверью дома, где жили Леру, мать Жако знаком подозвала обоих парней и, обхватив их за плечи, прошептала:

— Я хотела вам сказать: не ходите к Вольпельерам. Они сейчас сидят совсем… ну, словом, без гроша…

«' *

В бистро у мамаши Мани все стулья были сдвинуты в кружок у печки. Крышка чайника подскакивала с жалобным присвистом. Теплые куртки, пальто, плащи, кашне были навалены на столе у самой двери.

Огонь деловито гудел в печке, ласковое тепло разливалось по телу, и глаза парней невольно смыкались. Усилием воли они разлепляли веки, смотрели вперед невидящим взглядом и снова опускали их.

— Пойду‑ка я спать, — заявил Рири.

Он было привстал, охая, со своего места, но тут же плюхнулся обратно. Уселся верхом на стуле, положив подбородок на спинку и лениво свесив руки. Затем повернул голову, прижался к спинке щекой и подобрал ноги под стул.

— Скоро одиннадцать, — заметил Жюльен.

— Завтра вставать… в пять утра, — вздохнул Октав среди наступившего молчания.

Скрипнуло несколько стульев, но парни, лишь на миг оторвавшись от соломенных сидений, устроились еще удобнее.

— Хорошо здесь, — прошептал Жако.

/пелезная кровля громыхала под порывами ветра, слышно было как в канаве чуть потрескивал лед.

— Всю бы жизнь так просидел… — опять пробормотал Жако.

Со всех сторон послышалось довольное ворчание. Ритон стал напевать какую‑то мелодию. Можно было даже различить слова:

…Я столько в жизни перенес, что сам себя не узнаю…

— Здорово сказано, — похвалил Жако, — Это ты сочинил?

— Нет. — Ритон промурлыкал еще несколько тактов и добавил: — К сожалению!..

Хотя парни пребывали в каком‑то оцепенении, они привскочили с мест, когда ученик Дюжардена Тьен сообщил, что сегодня утром к Лампенам приходили жандармы. Тьен осторожно расспросил их. Оказывается, они явились из‑за «сына Аампена, справлявшегося о досрочном призыве в армию». Морис, как видно, серьезно подумывал о том, чтобы отправиться в Индокитай. Ребята сошлись на одном: надо всеми силами помешать приятелю сделать эту глупость. Морис мог бы, например, работать на Новостройке. Правда, в настоящее время там забастовка… но это хоть немного встряхнуло бы его. Во всяком случае, Мориса слишком долго оставляли одного.

— Вечно так бывает: стоит людям попасть в переделку, как о них забывают, а потом ума не могут приложить, почему все так получилось. То же самое и с беднягой Полэном. Разве кто‑нибудь о нем позаботился?

— Говорят, он ушел от Эсперандье.

— Говорят, он поселился в заброшенной хижине на холме и перебивается кое‑как поденной работой.

Моя хижина в Канаде…

стал напевать Мимиль.

— Тебя словно за язык кто тянет, не можешь не сморозить какую‑нибудь глупость, — строго оборвал его Жюльен.

— Надо бы навестить Полэна. Ведь у него жена, ребег нок, знаешь… — вздохнул Милу.

— Ну, если с каждым столько возиться, далеко не уедешь… — устало протянул Жако.

— Знаешь… ты говоришь в точности, как Мунин, — сказал Ритон необычным для него злым голосом.

Жако прикусил язык. Почесав руку, он промолчал.

Было решено зайти всей компанией к Морису, и все снова погрузились в дремоту, пока Шантелуб не заговорил о сборе средств для бастующих. По его мнению, не следует ограничиваться Гиблой слободой, нужно обойти и соседние кварталы, где люди побогаче. Все с ним согласились. Завтра же надо будет переговорить с длинным Шарбеном и разделить поле деятельности с ребятами из Шанклозона. Шантелуб думал, что хорошо бы также организовать сбор средств в кинотеатре в следующую субботу. С разрешения владельца кинотеатра можно будет выступить с коротенькой речью в антракте…

Но ребят эта идея не слишком увлекла. Никто из них не чувствовал в себе ораторских талантов. Тогда Шантелуб предложил свои услуги.

Ребята опять было задремали, но вдруг, непонятно почему, Жако, все время молчавший после своего препирательства с Ритоном, вскочил на ноги, бледный от злости, и принялся ругать их всех скопом и себя в том числе. Да, надо признать, немногого они стоят. Спрашивается, кто больше всего хлопочет ради их же забастовки? Да те, кто даже не работает на стройке: Союз молодежи — Шантелуб, компартия — Мартен. Мартен распространяет листовки о Новостройке, которые размножили на ротаторе в его же ячейке. Кроме того, он побывал у мэра и у священника, добиваясь создания комитета помощи семьям бастующих. На днях в «Канкане» как раз состоится организационное собрание этого комитета. Им следует, пожалуй, побеспокоиться и хотя бы сходить на это собрание. А что делают они сами, они, парни со стройки? Потратив всего четверть часа на сбор пожертвований, отправляются греть бока у печурки мамаши Мани в ожидании, пока за ними явятся с просьбой заменить на ринге Сердана или заткнуть за пояс Ива Монтана. Жако срал, а ребята сидели, разинув рты и раскрыв глаза. Но что же они могут сделать? Провести собрание? Выпустить листовку? Нет, Жако хотел, чтобы они организовали что‑нибудь свое, молодежное. Он как следует и сам не знал, что, ну, бал, например…