драную рубаху и вали спать!
Сопротивляться не было смысла. Пусть я и утомился больше не от этой вечеринки, а от зелья, что выгнало остатки алкоголя из крови, но факт остаётся фактом. Припёрся к себе и, скинув всю одежду на пол, завалился спать, послав Такса куда подальше с его разговорами.
Снилась какая-то чертовщина, а потом белое нежное облако окутало меня с головы до ног, вызвав такое возбуждение, что не помню, когда и испытывал подобное. Оно ласкало меня, целовало…
Открыв глаза, вначале решил, что сновидение продолжается, пока не дошло, что это Анна сидит на мне сверху. Обнажённая и упирающаяся своими кулачками в мою грудь.
— Засов? — первый вопрос, что пришёл мне в голову.
— Забыл закрыть.
— Воспользовалась?
— Да. Но не поэтому. Ты за меня под удары подставлялся. Я могу тебе верить и… любить.
— Моё мнение важно?
— Конечно, но не сегодня. Ты мне должен, а я должна тебе. Ещё одно слово, и опять прокушу губу!
После этого Аня меня поцеловала. Тихо, слегка прикасаясь своими нежными губами. Но так чувственно, что я был бы последним тупым бревном, если бы не откликнулся.
— Завтра будет другой день, — положила она мои ладони на свои пусть и не очень большие, но такие упругие груди с торчащими шероховатыми сосочками. — Можешь смотреть в другую сторону. Я тоже буду, но сейчас ты мой!
— А ты?
— Идиот. Твоя, конечно… Планов не строй. Сегодня…
Спасибо Таксу, что не обозначил себя. Почему-то уверен, что дух-хранитель слинял куда подальше. Одно меня удивило… Нет! Не одно. Удивлений мне, как и приятных минут, Анечка доставила много. Но она впервые была с мужчиной. Думал, что будут проблемы. Только Анна показала такую страсть, какую не у каждой опытной дамы отыщешь. Правильно слухи говорят: Достоевские сумасшедшие!
Выжатый досуха, не помню, как уснул. Проснулся, к сожалению, один. Ощущение, что заболел Аней, не покидало до самого завтрака, на котором собралось всё проклятое семейство.
— А Анька к Максиму ночью бегала! Я видела и… слышала их стоны! — сразу же наябедничала Катерина, как только графиня уселась за стол.
Вопреки ожиданиям, разбор ситуации не случился… Если не считать того, что Юлия закатила своей младшенькой хорошего «леща».
— Ты, — заявила она, — ещё в подмастерьях сраных числишься, а уже смеешь обсуждать личную жизнь Мастера и Полного Мастера⁈ Кто ты такая⁈ Никто! Так что заткнись и жри свою яичницу!
— Но, мамочка! — навернулись слёзы на глаза Кати. — Я же правду…
— Заткнись! Когда придёт твоё время, то пусть рядом с тобой, такой дурой языкатой, окажется нужный человек. Если не понимаешь, молчи! Понимаешь? Тоже молчи! Когда передёрнет всю от желания и понимания, что именно так и нужно, то только тогда будем разговаривать на равных. Поэтому требовать прощения просить сейчас от тебя бессмысленно. Созреешь, сама сделаешь. Доедай и на тренировку! Сегодня Анна её проводит для тебя.
— Могу и я… — попытался вклиниться в семейные разборки.
— Лучше держись подальше, Макс. Если тётки решают свои проблемы, то мужчина, встрявший в них, всегда окажется виноватым.
— Отбрешусь.
— Как сегодня ночью?
— Понял. Не отбрешусь — отрабатывать придётся.
— То-то и оно, работничек! Мне с утра позвонил один вежливый хлыщ и спросил, сможет ли выделить род Достоевских своему жильцу приличный или почти приличный транспорт, но чтобы без водителя… Опять Глашка накуролесила?
— Была в своём праве, — заступился я за служанку.
— Ага! Была! Сговор сплошной! Срочно нужно вспоминать, как симулировать мигрени на такие случаи.
— Реально, Юль. Глафира хоть и безбашенная, но я бы сам втащил, если бы мой автомобиль расхаяли.
— Не убила? — сразу же прониклась графиня.
— Нет, но показала возможности.
— Тогда умница. Прощена. Слушай, у нас от этого хулиганья из слуг Бугурских тройка машин затесалась. Две сбагрили, а вот одну вначале не получалось — ушатанная слишком. Потом, правда, Глаша её подшаманила, только возникла другая проблема: не продать, не убив «механика». Говорит Глафира, что красивая вышла и на хер всех посылает. Справишься с противодействием — забирай аппарат.
Спустившись в гараж, увидел хмурую Глашу, перемазанную машинным маслом.
— Как техника? — с ходу спросил её, не уточняя, какая именно. — Смогла оживить или настоящего мастера искать надо?
— Иди в задницу со своими мастерами! Красивая машинка!
— На ходу?
— На взлёте!
— И с колёсами?
— Дурак, Гольц. Хотя другие к Достоевским и не попрутся. Смотри…
Открыв один из сараев, Глафира с гордостью представила мне чудо дурдомовской техники. Мало того что арки автомобиля были вырезаны, чтобы можно было впендюрить колёса намного большего радиуса. Мало того что вместо ручек были рукояти от железнодорожных стоп-кранов, а брызговики из ковриков, что недавно, судя по узору, видел на стенах гостиной, так ещё и цвет… РОЗОВЫЙ!
Я даже готов мириться и с ним, но надписи на бортах не оставляли никаких сомнений, что этот автомобиль станет злейшим врагом дорожной полиции. ' Ублюдки в фуражках!«,» Шлюха с жезлом — тоже шлюха!«,» Себе членом помахай!' — это лишь самый безобидный перечень из всего «граффити» на бортах бедной машины.
— За что ты их так не любишь? — поинтересовался я, прочитав все надписи.
— Останавливать не хотят. Драться не лезут, а мне хочется, — последовал немедленный ответ.
— И дальше не будут. Номера тут хоть и не крутые, но буквы на большой скорости не рассмотреть, — начал я «сбавлять цену» на аппарат. — Решат, что приличная барышня на розовом автомобильчике в салон красоты едет.
— Это я приличная? — возмутилась Глашка.
— Извини, взгляд со стороны. Перегнула с гламурностью. Ходовка как?
— Перебрала полностью. По мотору: клапана новые, карбюратор продула и жаклёры под замену пошли. Сайлентблоки у БТРра списанного свинтила — их вояки почти не охраняют. Подточить, правда, кое-что пришлось…
— Молодец! Фары простые оставила?
— Я не дура! Постоянный дальний свет! За три поворота слепить будет!
— Круто… А сигнал?
— Ну… — замялась она.
— Понятненько. Глаша! Вроде понимаешь, как красиво сделать, но такие ляпы! Сопри в депо от паровоза. Нажал на клаксон и несколько кварталов от звука все обосрались! Так надо.
— Слушай, Макс… — уважительно посмотрела она на меня. — Смотрю, в технике рюхаешь. Только от парохода надо ставить.
— От парохода слишком большой. Аэродинамика теряется.
— Верно. Не будем усугублять.
— Короче! Перекрась тачилу в чёрный. Бибикалку установи и прочее, но чтобы хорошую