показалось, что вы – это она. Я даже её эти косички дурацкие увидел.
– Да не, – усмехнулся Кутепов. – Она, конечно, тоже хороша корова, но до меня ей далеко.
– А вы, простите мою эту… как её, – я потёр бутылкой лоб. – Вы сколько весите?
– Да по-разному… Когда хорошее построение… настроение, то килограммов сто двадцать. А когда плохое, то за двести… Ну, да я не страдаю. Своя ноша не тонет. И потом, был бы я худой, было бы петь нечем. А сейчас – смотрите:
Степь да степь кругом,
Пусть далёк лежит.
В той степи глухой
Замерзал ямщик…
– Ой, не надо! – закричал я, перекрикивая сразу и Виктора Сергеевича, и метель. – Я же замёрзну…
– М-да, – вздохнул снова Кутепов, прекратив петь. – А я люблю эту песню. Есть где распеться, погрустить. Я её почти без ошибок пою. Только в одном месте вместо "схорони меня" пою "схорони козла". Потому что иначе получается не в рифму. И я вот знаете что не пойму – для чего в этой песне ямщик глухой? Вы мне можете объяснить?
– Э… Так не ямщик же… Степь глухая…
– Нет, вы ошибаетесь. Если бы степь, то и пелось бы "глухая". А поётся "глухой". Значит, ямщик. Это же согласование времён… имён… Ну, не помню.
Я хотел ему возразить, но голова соображала туго, и логика у него была. В конце концов, может, и правда ямщик глухой…
– А если он глухой, – продолжил Кутепов, – тогда для чего ему эта песня? Всё равно не услышит.
– Так он это… – сообразил я. – По губам читает.
– Э, нет, батенька. По губам – это не то… Песня должна воздух сотрясать. Должно чувствоваться напряжение, эмансипация…
– Так он же видит, как вы поёте, мучаетесь, рот разеваете. Он чувствует ваше напряжение. Разве не так?
Кутепов задумался.
– Пожалуй, вы правы. Вокруг меня не только колышутся звуки. Вокруг меня как бы ещё одна песня, виртуальная… Я правильно слово сказал? Вот эту-то песню он вполне может слышать…
Оставшуюся часть бутылки он допивал молча. Мы брели по сугробам ещё долго, и за нами вились две цепочки следов – одна толстая, глубокая, другая помельче, всё время вертящаяся вокруг первой. А на горизонте уже вставали белокаменные стены Москвы… Или это снова был МКАД, только сквозь падающий снег он принимал новые формы? Какая разница? Гораздо важнее мне показалось то, что пустая бутылка скрылась в сугробе, и срочно нужна была новая.
17
Я пришёл в себя на белой скамейке, имеющей странную полукруглую форму, между бюстами Павлова и Мичурина, которые стояли на высоких гранитных параллелепипедах. Туман скрывал от меня всё, что находилось дальше них, но меня это не очень волновало. В руке я держал только что открытую бутылку пива, а рядом, откинувшись на спинку скамейки, сидел Виктор Сергеевич.
– Мы переходим к исключительному этапу нашей дегустации, – произнёс он. – Дело в том, что при традиционной регистратуре приготовления пива невозможно добиться крепости более шести градусов. Идут на всякие ухищрения, типа добавления спирта, что хуже, или сахара, или сахарного сиропа, что лучше. Получается, в общем, ёрш. М-да. Ну, вот первый президент на звание ерша – "Балтика" номер шесть. Ровно семь градусов. Пиво тёмное. Называется "портер". Я, к стыду своему, не знаю, что такое портер, но думаю, что это и есть тёмное крепкое пиво.
Я попробовал. Густое. Вкус ни капельки не похож на то, что мы пили до этого, но пиво пенное, явно с хорошим градусом и… почему бы не выпить?
– Знаете, Петя, – заговорил снова Кутепов. – Я часто думал о том, что происходит, и давно уже стал приходить к поводу… выводу, что моей вины во всем этом нет. Или почти нет. Песни сами напрашиваются на то, чтобы их ковыряли, то есть коверкали. И даже без изображения… искажения… они уже много значат. Взять, к примеру, песню, которая называется "Красная армия всех сильней". Вдумайтесь в название. А в самой песне такие строки: "И ВСЕ должны мы неудержимо идти в последний СМЕРТНЫЙ бой". После таких слов я понимаю, что ничего хорошего эту армию уже не ждёт. Во всяком случае, Красную. Или ещё – "В Коммунистической бригаде с нами Ленин впереди". Мы что, на тот свет идём? Ну ладно, коммунизм – это, предположим, насосное. Наносное, я хотел сказать. Но посмотрите на корни. Хотя бы на литературу. Достоевский – "Идиот", Горький – "На дне", Маяковский и вовсе застрелился. Нет, вы задумайтесь – наше подсознание прямо влияет на нашу судьбу, а само подсознание формируется людьми, которые покончили с собой, свихнулись или остались нечистыми… несчастными на всю жизнь. Есенин повесился, Высоцкий пил, Толстой – особый разговор, но и он в старости впал в маразм. Пушкин разве что… Но кончить жизнь от выстрела какого-то, простите, педераста – тоже ведь не лучший выход. Цветаева? Повесилась. Мандельштам? Если бы его не пристрелили на зоне, ещё бы неизвестно, чем кончил. Ходасевич умер сам, но в страшных муках. С Блоком вообще творилось что-то непонятное. Батенькин… то есть, Батюшков, с катушек съехал…
– Это… – сказал я. – Но ведь не их жизнь важна, а то, что в их книгах…
– Книги – отражение жизни, – возразил Кутепов. – И ведь если вчитаться, то вы там безысходность увидите, иногда замаскированную. Если там даже хэппи-энд, все равно в него не верится – обречённый в душе человек не может сам поверить в хороший конец, а других убедить тем более. Вы можете назвать какое-нибудь крупное классическое провидение, русское, конечно, где всё бы кончалось хорошо, и этот конец не выглядел бы притянутым за души?
Я попытался припомнить, но пиво мешало…
– Вот видите, – сказал Кутепов. – Мне начинает казаться, что мы сами – народ с плохим концом.
– Но ещё не поздно, – возразил я. – Могут появиться новые люди, новые песни, надежды…
– Вы правы, – согласился Кутепов. – Но вот взять меня – у меня в голове одна чернота. И в мои песни проникают только слова страшные, противные. Во всяком случае, имущественно… пре… И поколение, воспитанное на моих песнях, будет таким же.
Я выпил ещё немного. И ещё. Справа приблизилось здание университета, слегка разбросав в стороны клочки тумана. Слева падал самолёт. Земля покачивалась и думала, что плывёт. Но куда же ей было плыть?
18
Мы двигались в таком густом тумане, что я уже перестал понимать, где верх, где низ, где я сам, а где Виктор Сергеевич. Впрочем, руку, протягивающую мне бутылку пива, я разглядеть