— Сеньке?
— Статочно, и Сеньке. А может, кому другому. Сам же пять человек в масках насчитал. Спи, брат сильф. Мы сей клубочек размотаем.
Он ушел.
Санька, раздевшись и расчесав взбитые волосы, ополоснул лицо и руки, лег, но никак не мог угреться под одеялом — напал давно знакомый озноб. Хорошо было бы поговорить не с загадочным Никитиным или угрюмым товарищем его Келлером, даже не с сумасбродным Жаном, а с тем, кто поймет, выслушает, будет каждое слово принимать, как величайшую ценность, и, подбираясь к странной истории то с одного, то с другого конца, главным будет считать Санькино спокойствие и благополучие. Была такая особа — фигурантка Бянкина.
Если остаться с ней наедине, то можно было бы рассказать все — и она поняла бы, во всем согласилась бы, подсказала бы что-то разумное. Другого человека в театре, не способного на злую насмешку, Санька не знал. Была Глафира… но даже стоя рядом на сцене, подавая руку, чтобы выйти из колесницы, она одинаково была неспособна и насмехаться, и сказать ласковое слово… Все ее милые слова достались другому.
Положив себе как можно скорее отыскать Федьку, Санька совсем было уснул — но наплывавший и обволакивавший сон преподнес сюрприз — зазвучала музыка. Чья-то одна рука выстукивала на клавикордах мелодию, ту самую подходящую к мыслям о Федьке, под которую однажды танцевали вдвоем в пустом зале.
Он приподнялся на локте. Нет, это, пожалуй, не сон… это нечто потустороннее, ответ на его мысли, тайный знак, что они услышаны!
Глава одиннадцатая
Первым утренним словом было: «Санька!» Постучал Григорий Фомич, принес поднос, а на подносе — роскошь! Горячий кофе в кофейнике, плюшки, пастила и конфекты!
— Хозяин велел сказать — сегодня много работать будем, — предупредил Григорий Фомич. Федька улыбнулась — она была в этот миг совершенно счастлива. Натянутая ниточка-струнка ощущалась, как живая, трепещущая, передающая состояние души куда точнее, чем это можно выразить словами.
Выйдя утром в комнату с возвышением и мольбертом, Федька немного удивилась, обнаружив там Бориску. Тот был одет просто и причесан кое-как, зато с радостной физиономией, и разглядывал прислоненные к стене картоны с набросками фигур.
— Доброго утра! — пожелал фигурант и сразу похвастался. — А я с лестницы скатился!
— Это с которой?
— Да с нашей, все видели, и Вебер видел. Я, не будь дурак, тут же — хромать и за поясницу хвататься, а он мне — езжай домой, убогий, все равно от тебя толку мало! Ну, я до площади дохромал — и сюда!
— Завтракать, что ли?
— Я хочу господину Шапошникову свои труды показать. Он типографщик опытный — опять же, обещался к моему «Танцовальному словарю» виньетки новые нарисовать, а не то что старые по закромам искать. Ты сегодня на уроке будешь?
— Я уж не успею.
Вошел Шапошников.
— Здравствуй, любезный друг. И вам доброе утро, сударыня, — сказал он весело. — Какое славное утро!
— Я насчет словаря, — немного смутившись, объяснил ранний визит Бориска. — Я в сомнении, на верном ли пути.
— Опять чего-то неудобоваримого насочинял?
— Я ничего не сочиняю! — обиделся Бориска. — А все с французского сам перевожу! Даже то, что сам лучше любого француза знаю!
— Григорий Фомич! — крикнул Шапошников. — Расстарайся насчет кофейку! А то этих научных трудов натощак не одолеть!
— Вы не завтракали? — удивилась Федька.
— Я только встал. У меня была бессонная ночь.
Сказал Шапошников об этом так, словно этой ночью случился бог весть какой праздник. Федька поняла по-своему: не иначе, в дом, где женщин не водится, одна все же забежала. Оставалось только порадоваться за живописца: ишь, какая рожа довольная!
— Тут жарче, чем в бане, — пожаловался Бориска.
— Ну так разденься. Мы дров не жалеем.
Бориска отодвинул книги, которыми был загроможден большой стол, и выложил листки с заметками.
— Вот, Дмитрий Иванович. Что есть батман — всем известно?
— Меня танцам не худо учили, — ответил живописец. — Дед, Царствие ему Небесное, хорошего француза нанял. Все помню — батман тандю, батман тандю жете, батман пурбат-три, батман фраппе…
Он перечислял, а Федька невольно показывала на ладонях эти несложные движения, с которых начинается урок.
— Ну вот, читаю, что получилось. «Батманы. Биения. Биения суть движения, производимые на воздухе одною ногою в то время, как тело расположено бывает на другой, они делают танец весьма блистательным, а особливо когда делаются без принуждения».
— Биения? Может, удары? — предложил Шапошников.
— Удары? — Бориска задумался. — Нет, ударить ногой — это пинка дать. А тут — изящно и на воздухе… тут — биения! А дальше — подробнее: «Должно, во-первых, знать, что лядвея и колено составляют и располагают сие движение: лядвея управляет бедрами в случае удаления или приближения, а колено своим сгибанием делает биение крестообразно, хотя бы то было впереди, хотя бы позади другой ноги».
— Хм… уверен ли ты, что это необходимо? — осведомился сильно озадаченный таким пассажем Шапошников.
— Так в книжке написано, или примерно так. Там вообще много разумного! — кинувшись на защиту автора-француза, выпалил Бориска. — Там очень верно про позиции рук!
— Пор-де-бра, — вспомнил Шапошников.
— Пор-де-бра ведь следует знать всякому! Сейчас разве что схимонахи не танцуют, а все прочие в танцах упражняются. Потому надобно особо написать — коли кто имеет короткий стан, руки поднимать выше и располагать с приятностью, кто имеет долгий стан — опускать их вниз, к лядвеям.
— А когда у кого соразмерный стан?
— Тому держать их у средины брюха! — и Бориска показал, как именно держать.
— Так и напишешь?
— Так и напишу!
— То-то порадуются прекрасные дамы.
Федька засмеялась. Сейчас Шапошников ей нравился — после приятно проведенной ночи он резвился и шутил, а не мазал по холсту с каменной физиономией.
— Вот и наша дама развеселилась. А что, сударыня, верно ли это — насчет пор-де-бра? — спросил Шапошников.
— Когда танцует дансер, верно, — согласилась Федька. — А когда фигуранты стоят в ряд, то лучше, чтобы у всех руки были подняты или опущены на одну высоту.
— Ну, я не для фигурантов словарь пишу! — обиженно возразил Бориска.
Шапошников взял его листки, просмотрел и с недоумением прочитал:
«Что касается до движения плеча, то оно видимо только бывает в шагах, называемых “томбе”, где кажется, по причине наклонности, делаемой всем телом, силы у вас совсем ослабевают».
— Это как же? — спросил он.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});