поверить, если с каждым поколением прибавляется едоков, а земли не прибавляется? Сам-то Аргав натянул чистые, не рваные шаровары, рубашку свежую, навертел накидку совсем новую, на свадьбу отложенную — по какой причине? Не поделили с соседом полоску луга шириной полтора шага. Оно будто и немного, но при длине клина шагов семьсот — две меры зерна, или полтысячи малых олив воткнуть можно, или целый ряд лозы посадить! А пословицу, что “между нищим и богатым сто рядов лозы”, в долине дети знают!
Занес Аргав кувшин лучшего вина дяде Семпоалу, чтобы тот жалобу внятными словами, ровными буквами написал на хорошей бумаге; а три кувшина отдал в управу села, чтобы срисовали ему карту земельного кадастра. Знал бы еще, что занести этой зелено-золотой судейской девочке, так уж не пожадничал бы!
Некоторую надежду на удачное решение давало скорое начало приема. Столичные гости всего раз появились на устроенном властями пиру. На следующий же день они принялись ревизовать управу, осматривать стены, пересчитывать казну — и открыли прием жалоб. Местные жители оказались не готовы к подобной стремительности: позавчера приехали, всего день пили — и уже работать? Истинно столичные торопыги! Так что наплыв просителей ожидался через пару дней, а пока подсуетился только родитель Аргава. Снарядив наследника подарками, отец растолковал, куда сначала, куда потом, и что где просить. Вроде бы Аргав нигде не напутал, собирая бумаги; оставалось предъявить их столичной девочке.
Задумавшись о девочках, парень сам не заметил, как миновал первые кварталы города: пока глинобитные, но уже беленые дома; большинство домов уже в тени двух-трех деревьев — собственный клочок земли. Ближе к форту даже целые усадьбы попадаются: заборы из сырца, а вот дома уже мастерской работы, из граненого камня. Вокруг жилья не плодовые деревья, и куры по двору не бегают. Не для хозяйства чистый дворик, миленькие рябины не для прокорма — похвастаться, что достало казны с северной границы привезти десяток саженцев.
Когда перестала стена загораживать вид, проявился и настоящий повелитель города. Не форт — Зеленый Язык давно уже превратился в парадное здание, где только праздники справляли, да держали архивы. Аргава там записывали в метрику, и даже подростка поразила небольшая величина, неказистость грубого каменного кубика со щелями-бойницами. Форт располагался в правом конце главной улицы, лепился к северным утесам. Новая крепость, в которой квартировали задиристые, больно дерущиеся имперские вояки, располагалась на левом конце широкой главной улицы, у южных скал.
А на главной площади, ровно посреди главной улицы, возносился собор. Собор складывался из четырех просторных колоннад, крестом сходящихся в громаду центрального здания, увенчанную блестящим на полуденном солнце куполом. Купол царил над крышами, над укреплениями — что старыми, что новыми — остро сверкал в морозной зимней синеве; ровно гудел под свирепыми западными ветрами; непокорным лимонным полусолнцем отрицал серые обложные дожди… Говорили, что настоятель собора обласкан благодатью Истинной Веры Чистой Земли, и потому на купол не садится пыль. В городе с названием “Пыльные Ворота” это кое-что да значило!
Тот же Аргав больше верил настоятелю собора, чем градоначальнику. Градоначальник до бесед с огородником не снизойдет никогда, а настоятель не поленился полдня растолковывать селянам смысл выкупа за жену. В самом деле, так вот не подумаешь, не поймешь: к чему плодить нищету? Нет денег купить жену — не делай детей. Не придется потом давать в наследство старшему самую жирную блоху, а младшему от кухонного кота уши. И самим тем детям не придется сидеть под стеной Пыльного с протянутой рукой — или, что совсем худо, не придется от бедности грабить.
Но настоятель собора, при всей глубине познаний, не имел доступа к земельному кадастру, и потому в настоящей тяжбе оказался бесполезен. Вздохнув, парень оставил собор справа, и по булыжнику главной улицы направился к южной стене гор. С обеих сторон улицы возвышались полностью каменные, шлифованные степным ветром, выложенные различными узорами, блестящие остекленными окнами — здания таможни, городской управы, торговой палаты; выстроились дома лучших людей Пыльного, но уже безо всяких усадеб, по причине дороговизны земли.
Среди пышных фасадов Аргав не без усилий отыскал суд. Отряхнул накидку, шаровары, подосадовал, что сапоги потрескались — тут уж ничего не поделать, другой обуви нет. Выдохнул, и окунулся в прохладу общего зала.
* * *
Зал очистился сильно за полдень. Сэрью без особого аппетита съела, что дали — искренний испуг служанок портил все удовольствие от великолепного здешнего вина, от неземной сладости дынь — возвратилась в кабинет и подала сигнал. Из озорства — не шнурок потянула, а сливовую косточку в колокольчик бросила. Сливы здешние увесисты: большая косточка громко звякнула, отскочила точно в корзину для бумаг. Сыщица порадовалась, что руки не подводят. Она теперь постоянно проверяла действие протезов, словно кошелек нащупывала, опасаясь однажды не найти на месте.
По звуку колокольчика служитель управы ввел очереднего просителя. Рослый парняга, одетый с бору по сосенке: накидка новая — сапоги вот-вот рассыплются. Вошедший поклонился, подал прошение, но изложить дело не сумел: только рот раскрыл, как покраснел и забулькал.
Прошение, однако, писал кто-то поумнее: сыщица быстро поняла суть. Поглядела на жалобщика:
— Почему до сих пор не в суде?
Селянин покривился:
— Госпошлина пять тысяч сто, у нас вся лоза в сезон столько еле дает! А кому суд присудит, заранее как узнать?
Наследнице клана случалось оставлять в хорошем ресторане или в бельевой лавке и побольше, так что глубину беды она не осознала:
— Если уверен, займи денег. Суд взыщет с проигравшего. Если не уверен, нечего лезть в суд!
Посетитель часто задышал, показалось — вот сейчас из ушей ударят струйки пара. Сгреб прошение с планами, поклонился как плюнул. Крутанулся и вышел, мало не хлопнув дверью.
Сэрью прикрыла веки, подумала: “Вот суки, сколько я таких в поместье перевидела. Наверняка документы подскоблены, местный судья видит. Доказать не может — в селе хрен ты найдешь концы, там круговая порука… Но по той же причине легко затянуть дело, чем судья и воспользовался, чтобы не добавлять себе хлопот. А эти жучары думают, что получат вердикт инспектора — и, зацепившись за эту бумажку, выкрутят все в свою сторону. То-то жалобщик мялся, как виноватый, сопя и краснея…”
* * *
Сопя и краснея, парень выкатился обратно в прохладный общий зал.
Вот сука столичная!
Аргав скрипнул зубами. Зато ноги у нее… Местный обычай выстроен жарой и западным ветром — женщины берегут кожу от солнечных ожогов и суховея. Выходят из дома что твои мумии, виденные как-то в